II
Вера
через полчаса после своего обморока очнулась и поглядела вокруг. Ей освежил
лицо холодный воздух из отворенного окна. Она привстала, озираясь кругом, потом
поднялась, заперла окно, дошла, шатаясь, до постели и скорее упала, нежели
легла на нее, и оставалась неподвижною, покрывшись брошенным туда ею накануне
большим платком.
Обессиленная,
она впала в тяжкий сон. Истомленный организм онемел на время, помимо ее
сознания и воли. Коса у ней упала с головы и рассыпалась по подушке. Она была
бледна и спала, как мертвая.
Часа
через три шум на дворе, людские голоса, стук колес и благовест вывели ее из
летаргии. Она открыла глаза, посмотрела кругом, послушала шум, пришла на минуту
в сознание, потом вдруг опять закрыла глаза и предалась снова или сну, или
муке.
В это
время кто-то легонько постучался к ней в комнату. Она не двигалась. Потом
сильнее постучались. Она услыхала и встала вдруг с постели, взглянула в зеркало
и испугалась самой себя.
Она
быстро обвила косу около руки, свернула ее в кольцо, закрепила кое-как черной
большой булавкой на голове и накинула на плечи платок. Мимоходом подняла с полу
назначенный для Марфеньки букет и положила на стол.
Стук
повторился вместе с легким царапаньем у двери.
– Сейчас! –
сказала она и отворила дверь.
Влетела
Марфенька, сияя, как радуга, и красотой, и нарядом, и весельем. Она взглянула и
вдруг остановилась.
– Что
с тобой, Верочка? – спросила она, – ты нездорова!..
Веселье
слетело с лица у ней, уступив место испугу.
Да, не
совсем… – слабо отвечала Вера, – ну, поздравляю тебя…
Они
поцеловались.
– Какая
ты хорошенькая, нарядная! – говорила Вера, стараясь улыбнуться.
Но
улыбка не являлась. Губами она сделала движение, а глаза не улыбались.
Приветствию противоречил почти неподвижный взгляд, без лучей, как у мертвой,
которой не успели закрыть глаз.
Вера,
чувствуя, что не одолеет себя, поспешила взять букет и подала ей.
– Какой
роскошный букет! – сказала Марфенька, тая от восторга и нюхая цветы. –
А что же это такое? – вдруг прибавила она, чувствуя под букетом в руке
что-то твердое. Это был изящный porte-bouquet, убранный жемчугом, с ее
шифром. – Ах, Верочка, и ты, и ты!.. Что это, как вы все меня
любите!.. – говорила она, собираясь опять заплакать, – и я ведь вас
всех люблю… как люблю, господи!.. Да как же и когда вы узнаете это; я не умею
даже сказать!..
Вера
почти умилилась внутренне, но не смогла ничего ответить ей, а только тяжело
перевела дух и положила ей руку на плечо.
– Я
сяду, – сказала она, – я дурно спала ночь…
– Бабушка
зовет к обедне…
– Не
могу, душечка, скажи, что я не так здорова… и не выйду сегодня…
– Как,
ты совсем не придешь туда? – в страхе спросила Марфенька.
– Да,
я полежу, я вчера простудилась, должно быть. Только ты скажи бабушке слегка…
– Мы
к тебе придем.
– Боже
сохрани! Вы помешаете мне отдохнуть…
– Ну,
так пришлем тебе сюда всего… Сколько мне подарков… цветов… конфект прислали!..
Я покажу тебе…
Марфенька
рассказала все, что и от кого получила.
– Да,
да – хорошо… это очень мило! покажи… Я после приду… – рассеянно говорила Вера,
едва слушая ее.
– А
это что? Еще букет! – сказала вдруг Марфенька, увидя букет на полу, –
что это он на полу валяется?
Она
подняла и подала Вере букет из померанцевых цветов. Вера побледнела.
– Кому
это? чей? Какая прелесть!
– Это…
тоже тебе… – едва выговорила Вера.
Она
взяла первую ленточку из комода, несколько булавок и кое-как, едва шевеля
пальцами, приколола померанцевые цветы Марфеньке. Потом поцеловала ее и села в
изнеможении на диван.
– Ты
в самом деле нездорова – посмотри, какая ты бледная! – заметила серьезно
Марфенька, – не сказать ли бабушке? Она за доктором пошлет… Пошлем,
душечка, за Иваном Богдановичем… Как это грустно – в день моего рождения!
Теперь мне целый день испорчен!
– Ничего,
ничего – пройдет! Ни слова бабушке, не пугай ее!.. А теперь поди, оставь меня… –
шептала Вера, – я отдохну…
Марфенька
хотела поцеловать ее и вдруг увидела, что у ней глаза полны слез. Она заплакала
сама.
– Что
ты? – тихо спросила Вера, отирая украдкой, как будто воруя свои слезы из
глаз.
– Как
же не плакать, когда ты плачешь, Верочка! Что с тобой? друг мой, сестра! У тебя
горе, скажи мне…
– Ничего,
не гляди на меня, это нервы… Только скажи бабушке осторожно, а то она
встревожится…
– Я
скажу, что голова болит, а про слезы не упомяну, а то она в самом деле на целый
день расстроится.
Марфенька
ушла. А Вера затворила за ней дверь и легла на диван.
|