Авентюра XIV
О том, как королевы
поссорились
В тот день, перед вечерней, потехой
ратной вновь
Погорячить решили себе герои кровь.
От топота и кликов гудел дворцовый
двор,
А из дворца на витязей бросали дамы
взор.
Сидели королевы бок о бок у окна,[130]
И вдруг о двух героях пришла им мысль
одна.
Промолвила Кримхильда: «Супруг мой
так силён,
Что мог бы подчинить себе и вашу
землю он».
Брюнхильда возразила: «Напрасные
мечты!
Вот если б пережили всех нас твой муж
да ты,
Наш край и впрямь достался б супругу
твоему,
Но раз мой Гунтер здравствует, вовек
не быть тому».
Ответила Кримхильда: «Ты лучше
посмотри,
Насколько Зигфрид краше, чем все
богатыри.
Меж ними он — как месяц меж звёзд
порой ночной.[131]
Горжусь я тем, что он меня назвал
своей женой».
Брюнхильда не смолчала: «Как Зигфрид
ни хорош,
Ни храбр, ни прям душою, признать
должна ты всё ж,
Что Гунтер, брат твой смелый, —
знатней и удалей.
С ним не идёт в сравнение никто из
королей».
Воскликнула Кримхильда: «Поверь,
сестра моя,
Превозношу супруга не без причины я:
Себя он так прославил в дни мира и
войны,
Что Зигфрид с Гунтером твоим величием
равны».[132]
«Тебя я не хотела, Кримхильда,
оскорбить,
Но с Гунтером не может супруг твой
ровней быть.
Об этом я узнала от них самих в те
дни,
Когда искать моей руки приехали они.
Тогда твой брат отвагой любовь мою
стяжал,
И Зигфрид мне признался, что он —
простой вассал.
А коли так, вассалом он должен и
считаться».[133]
Красавица Кримхильда ей: «Как это
может статься?
Не верю я, чтоб братья и вся моя
родня
За подданного выдать осмелились меня,
А потому покорно прошу тебя, подруга,
Не говорить подобных слов про моего
супруга».
«Я говорить их буду, —
Брюнхильда ей в ответ. —
Мне с мужем отрекаться от подданных
не след:
Пускай и впредь нам служат, как долг
и честь велят».
Тут на невестку кинула Кримхильда
гневный взгляд.
«Придётся всё ж отречься тебе от
одного:
Мой муж слугою не был вовек ни у
кого.
Знатнее, чем твой Гунтер, его
отважный зять,
И ты должна свои слова назад немедля
взять.
Вот что ещё мне странно: коль впрямь
он ленник твой
И ты повелеваешь по праву им и мной,
Как он посмел так долго вам дани не
платить?[134]
Тебе надменный свой язык пора б
укоротить».
Воскликнула Брюнхильда: «Свой чванный
нрав уйми!
Ведь мы ещё посмотрим, кто больше
чтим людьми —
Ты или я, чьей воле покорён каждый
здесь».
И тут уж вовсе королев объяли злость
и спесь.
«Пусть будет так, Брюнхильда, как ты
сейчас сказала.
Ты моего супруга считаешь за вассала,
А я при всех, кто службой обязан вам
и нам,
Перед тобою, первая, войду сегодня в
храм.[135]
Сегодня ж ты увидишь, что выше родом
я
И что славней, чем Гунтер, тот, кто
мне дан в мужья.
Отучишься ты думать, что я — твоя
раба.
А коль воображаешь ты, что это
похвальба,
Я повторяю снова, что первой в храм
войду
У всех твоих вассалов и женщин на виду,
Чтоб моему величью дивился вормсский
двор»,
Вот так меж королевами и начался
раздор.
Брюнхильда заключила: «Коль ты
убеждена,
Что верностью вассальной пренебрегать
вольна,
Ты от меня отдельно со свитой в храм
пойдёшь».
И ей вдогонку бросила Кримхильда:
«Ну, так что ж?»
Затем велела дамам: «Оденьтесь сей же
час.
Пускай в восторг бургунды придут,
увидев вас,
И знают, что не в меру их госпожа
горда,
И я от чванства отучу Брюнхильду
навсегда».
Принарядились дамы, и, свиту оглядев,
Из всех на праздник в Вормсе
прибывших с нею дев
В собор взяла с собою Кримхильда
сорок три.
Шли с ними люди Зигфрида,
бойцы-богатыри.
Шёлк яркий аравийский на женщинах
сверкал,
Но даже он, казалось, бледнел и
померкал,
Как только на Кримхильду бросали
вормсцы взгляд —
Так царственно роскошен был в тот
день её наряд.
Народ давался диву: знать, что-нибудь
стряслось,
Коль обе королевы идут к вечерне
врозь —
Ведь раньше их, бывало, не разольёшь
водой.
Увы, кто знал, что их раздор для всех
чреват бедой!
Тем временем Брюнхильда со свитою
своей
Направилась к собору и встала у
дверей.[136]
Беседа завязалась у витязей и дам,
А тут и гостья подошла ко входу в
божий храм.
Наряд её прислужниц был сказочно
хорош —
Такой вовек не снился и дочерям
вельмож.
За Зигфридом не бедно жила его жена:
Богатством тридцать королев могла
затмить она.
Вам подтвердил бы каждый, кто был в
тот миг у храма,
Что в жизни он не видел пышней одетой
дамы,
Чем спутницы Кримхильды, пришедшие в
собор.
Она принарядила их невестке вперекор.
Итак, столкнулись свиты обеих
королев,
И тут хозяйка гостье, от злобы
побелев,
Надменно приказала не преграждать
пути:
«Пускай супруга ленника даст госпоже
пройти».[137]
Разгневанно Кримхильда воскликнула в
ответ:
«Молчи! Твоё злоречье тебе самой во
вред.
Как саном королевским кичиться может
та,
Кто подданным своим была в наложницы
взята?»
«Кого же ты, Кримхильда, наложницей
зовёшь?» —
«Тебя, и ты не смеешь сказать, что
это ложь.
Впервые насладился твоею красотой
Не Гунтер, твой законный муж, а милый
Зигфрид мой.
Ужель тебе рассудок в ту ночь не
подсказал,
Что, к хитрости прибегнув, возлёг с
тобой вассал?
Уймись и грех свой тайный не ставь
себе в заслугу».
Брюнхильда ей: «Твои слова я передам
супругу».
«Изволь! Ты не уронишь меня во мненье
брата.
Сама ты возгордилась, сама и
виновата.
Коль подданной своею ты смела счесть
меня,
Меж нами больше дружбы нет с
сегодняшнего дня».
Заплакала Брюнхильда, и первой, перед
ней,
Вошла в собор Кримхильда со свитою
своей.[138]
Вот так вражда меж ними и началась с
тех пор,
И помутнел от горьких слёз у многих
ясный взор.
Какою благолепной вечерня ни была,
Брюнхильда с нетерпеньем конца её
ждала.
В надменной королеве кипели жёлчь и
злость,
Из-за которых многим смерть потом
принять пришлось.
Из церкви божьей выйдя, подумала она:
«Бранчливая гордячка мне объяснить
должна,
За что меня дерзнула наложницей
назвать.
Коль Зигфрид впрямь расхвастался, ему
несдобровать!»
Тут вышла и Кримхильда с толпою
удальцов.
Брюнхильда ей: «Постойте! Из ваших
бранных слов
Мне видно, что назвали наложницей
меня вы.
Кто, дерзкая обидчица, вам дал на это
право?»
Кримхильда ей: «Дорогу! Ответ на ваш
вопрос
Даёт вот этот перстень, что Зигфрид
мне принёс
В ту ночь, когда на ложе вы с ним
взошли вдвоём».
Да, для Брюнхильды этот день стал
самым чёрным днём.
Она в ответ сказала: «Не спорю,
перстень — мой,
Но у меня украден он чьей-то злой
рукой,
И кем он был похищен, теперь я вижу
ясно».
Тут обуял обеих гнев, безмерный и
ужасный.
Воскликнула Кримхильда: «Нет, не
воровка я.
Умолкни, иль навеки погибла честь
твоя.
Да, ты принадлежала супругу моему,
И пояс, что на мне надет, —
порукою тому».
Из шёлка Ниневии был этот пояс свит,
Каменьями унизан и жемчугом расшит.
Заплакала Брюнхильда при взгляде на
него
И так сказала подданным супруга
своего:
«Пускай властитель рейнский сюда
придёт сейчас
И от меня услышит, как я вот здесь,
при вас,
Его родной сестрою была оскорблена.
Наложницею Зигфрида я ею названа».
Пришёл державный Гунтер и с ним весь
цвет страны.
Король спросил с участьем у плачущей
жены:
«Кто вам посмел обиду, любовь моя,
нанесть?»
В ответ Брюнхильда: «У меня для слёз
причины есть.
Твоей сестрой бесчестью я предана при
всех.
Она твердит, что тайно я совершила
грех
И что не ты, а Зигфрид со мною первый
лёг».
Король вспылил: «Несправедлив и лжив
её упрёк».
«Она бесстыдно носит мой перстень
золотой
И драгоценный пояс, что был потерян
мной.
От горя и обиды мне белый свет не
мил,
И я молю, чтоб ты с меня пятно позора
смыл».
Сказал ей муж: «Мы зятя к ответу
призовём.
Коль он в бахвальстве грешен, пусть
повинится в том;
А нет — пусть опровергнет слова жены
своей».
И повелел он Зигфрида позвать к нему
скорей.
Явился нидерландец, в слезах увидел
дам
И молвил удивлённо собравшимся мужам:
«Что заставляет женщин так горько
слёзы лить
И для чего меня король просил к нему
прибыть?»
В ответ державный Гунтер: «Скрывать
не стану, зять.
Осмелилась невестке сестра моя
сказать,
Что ты Брюнхильду первым познал в
обиду мне
И этим не побрезговал похвастаться
жене».
Вскричал могучий Зигфрид: «Коль ты,
мой шурин, прав,
Поплатится Кримхильда за свой сварливый
нрав,
А я великой клятвой при всём дворе
готов
Поклясться, что не говорил супруге
этих слов».[139]
Сказал властитель рейнский: «С тобою
мы согласны.
Не будет эта клятва ни лишней, ни
напрасной.
Она тебя очистит от подозрений в
лжи».
Тут окружили Зигфрида бургундские
мужи,
А Зигфрид поднял руку и смело клятву
дал.
Тогда воскликнул Гунтер: «Теперь я
увидал,
Что мне не причинили вы никакого зла
И что моя сестра на вас напраслину
взвела».
Отважный Зигфрид молвил: «Весьма
жалею я
О том, что оскорбила в сердцах жена
моя
Пригожую Брюнхильду, чей муж — мой
верный друг».
Переглянулись витязи, стоявшие
вокруг.
Он продолжал: «Мой шурин, обязанность
мужчины —
Укоротить супруге язык не в меру
длинный.[140]
Ты дай урок Брюнхильде, а я
Кримхильде дам.
Из-за её бесчинств меня постигли стыд
и срам».
Но гордых женщин было уже не
укротить.
Брюнхильда продолжала по целым дням
грустить,
И жалость все вассалы почувствовали к
ней,
И Хаген доблестный пошёл к владычице
своей.
Он расспросил, в чём дело, о чём
скорбит она,
И ей поклялся смело, что Зигфриду
сполна
Воздаст[141] за поношенье, бесчестье и позор
Иль в жизни радости ему не видеть с
этих пор.
Он с Гернотом могучим и Ортвином
втроём
Лишить героя жизни задумали тайком.
Но Гизельхер услышал, о чём ведётся
речь,
И молвил заговорщикам, чтоб друга
оберечь:
«Вам, витязи, об этом невместно
рассуждать.
За что хотите смерти вы Зигфрида
предать?
Ужель заплатит жизнью прославленный
герой
За то, что вздорят женщины по
пустякам порой?»
Ответил Хаген: «В поле траве не место
сорной.
Держать чужих ублюдков в своём дому
зазорно.
Погибнет тот, кто клеплет на нашу
госпожу,
И пусть не жить мне самому, коль
слова не сдержу».
Тогда вмешался Гунтер: «От зятя
никогда
Я с братьями не видел бесчестья и
вреда.
За что же ненавидеть и убивать того,
Кто, кроме блага, мне и вам не сделал
ничего?»
На это Ортвин Мецский дал королю
ответ:
«Хоть он силён безмерно, ему спасенья
нет,
И лишь мигнуть вам стоит, чтоб я его
убил».
Так ими обречён на смерть безвинно
Зигфрид был.
От слова к делу, правда, не перешёл никто.
Лишь Хаген государю нашёптывал про
то,
Как много стран захватит по смерти
зятя он.[142]
Молчал король, но явно был расстроен
и смущён.
А гости в честь Кримхильды затеяли
турнир
И много крепких копий, к ней едучи на
пир,
Переломать успели от храма до дворца.
Бургундам же великий гнев переполнял
сердца.
Сказал вассалам Гунтер: «Умерьте вашу
злость.
Пусть здравствует и дальше наш
благородный гость.[143]
К тому ж могуч он слишком — ему отпор
не дашь,
Коль, на беду, он вызнает про тайный
сговор ваш».
«Он нас, — ответил Хаген, —
не заподозрит даже.
Беды не опасайтесь — я так всё дело
слажу,
Что за позор Брюнхильды мы Зигфриду
отметим.
Его до смерти буду я считать врагом
своим».
Спросил король бургундский: «Но как
убить его?»
«От вас я, — молвил
Хаген, — не скрою ничего.
Пришлём мы неизвестных здесь никому
гонцов
К вам с объявлением войны от имени,
врагов.
Как только сообщите вы зятю про
войну,
Вам вызовется Зигфрид помочь, как в
старину,
И тут уж он погибнет по жениной вине,
Затем что тайну мужнюю Кримхильда выдаст
мне».[144]
Так короля на низость сумел вассал
подбить,
И Зигфрида бургунды решили погубить,
Пока он всё не вызнал и не убил их
сам.
Да, много славных витязей унёс раздор
двух дам!
|
