Глава VI
ТОМ И САРА
Эти
новые посетители принадлежали к классу, несравненно более высокому, чем завсегдатаи
таверны.
У одного
из них, высокого, стройного человека, были почти совсем седые волосы, черные
брови и бакенбарды, костистое загорелое лицо, вид строгий, суровый. На его
круглой шляпе бросалась в глаза траурная лента; черный длинный редингот был
застегнут, как у военных, до самого верха, а серые облегающие панталоны
заправлены в сапожки, некогда прозванные å lа Суворов.
Его
спутник, тоже носивший траур, был мал ростом, красив, бледен. Его длинные
черные волосы, темные глаза и брови подчеркивали матовую бледность лица; по
походке, сложению, изяществу черт лица легко было догадаться, что это женщина,
переодетая мужчиной.
– Том,
мне хочется пить, вели принести чего-нибудь и расспроси этих людей о нем, –
сказала Сара все так же по-английски.
– Хорошо,
Сара, – ответил мужчина с седыми волосами и черными бровями.
В то
время как Сара вытирала потный лоб, он сел за один из столиков и сказал Людоедке
на прекрасном, почти без акцента французском языке:
– Пожалуйста,
сударыня, велите подать нам вина.
Появление
в кабаке этой пары привлекло всеобщее внимание; их одежда и манеры свидетельствовали
о том, что они никогда не посещали подобных низкопробных заведений; а по их
беспокойным озабоченным лицам можно было догадаться, что лишь важные причины
могли привести их в этот квартал.
Поножовщик,
Грамотей и Сычиха рассматривали вошедших с жадным любопытством.
Певунья,
испуганная встречей с одноглазой, опасаясь угроз Грамотея, который хотел увести
ее с собой, воспользовалась рассеянностью этих двух негодяев и, проскользнув в
приоткрытую дверь кабака, вышла на улицу.
Поножовщику
и Грамотею было явно не до того, чтобы еще раз померяться силами.
Удивленная
появлением столь необычных посетителей, Людоедка разделяла всеобщий интерес.
Том нетерпеливо повторил свою просьбу:
– Мы
просили принести нам вина, сударыня; будьте так любезны выполнить наш заказ.
Мамаша
Наседка, польщенная столь вежливым обращением, вышла из-за стойки и, грациозно
облокотясь на столик Тома, спросила:
– Что
вы желаете, литр вина или запечатанную бутылку?
– Подайте
нам бутылку вина, стаканы и воды.
Людоедка
принесла все, что требовалось. Том бросил на стол монету в сто су и, отказавшись
от сдачи, сказал:
– Оставьте
мелочь себе, хозяюшка, и разрешите пригласить вас выпить с нами стакан вина.
– Вы
очень любезны, сударь, – проговорила мамаша Наседка, смотря на Тома
взглядом, в котором было больше удивления, чем признательности.
– Мы
назначили свидание в кабачке на этой улице одному нашему приятелю; не знаю, мы,
вероятно, ошиблись?
– Вы
находитесь в «Белом кролике», где мы всегда рады вам услужить.
– Понимаю, –
сказал Том, многозначительно взглянув на Сару. – Да, именно здесь он должен
был ждать нас.
– Видите
ли, на этой улице есть только один «Белый кролик», – с гордостью
проговорила Людоедка. – Но каков из себя ваш приятель?
– Высокий,
тонкий, волосы и усы светло-каштановые, – сказал Том.
– Погодите,
погодите, да это же мой недавний посетитель. Огромного роста угольщик пришел за
ним, и они вместе ушли отсюда.
– Как
раз их-то мы и разыскиваем, – сказал Том.
– Они
были здесь вдвоем? – спросила Сара.
– Нет,
угольщик зашел лишь на минутку; а ваш приятель ужинал с Певуньей и Поножовщиком. –
И Людоедка указала взглядом на того из сотрапезников Родольфа, который
оставался в кабаке.
Том и
Сара повернулись лицом к Поножовщику.
Внимательно
осмотрев его, Сара спросила по-английски у своего спутника:
– Знаешь
этого человека?
– Нет.
Что до Родольфа, Чарльз потерял его из виду среди этих темных улочек. Видя, что
Мэрф, наряженный угольщиком, расхаживает возле этого кабака и беспрестанно
заглядывает в его окна, он кое-что заподозрил и пришел предупредить нас… Но,
очевидно, Мэрф узнал Чарльза.
Во время
этого разговора, который велся тихим голосом, на иностранном языке. Грамотей,
глядя на Тома и Сару, обратился к Сычихе:
– Этот
долговязый выложил сто су Людоедке. Скоро полночь; на улице дождь, ветер; когда
они выйдут, мы последуем за ними; я оглушу долговязого и отберу у него деньги.
Он с женщиной и не посмеет кричать.
– А
если малышка позовет ночной дозор, у меня в кармане есть пузырек серной
кислоты, который я тут же разобью о ее физиономию: детей надо поить, чтобы не
орали.
Помолчав,
Сычиха продолжала:
– Послушай,
чертушка. Стоит нам найти Воровку, и мы возьмем ее нахрапом. Я натру ей морду
серной кислотой, после чего она перестанет гордиться своей хорошенькой рожицей.
– Знаешь,
Сычиха, я кончу тем, что женюсь на тебе, – сказал Грамотей. – Нет
женщины, равной тебе по хитрости и мужеству… В ночь, когда мы имели дело с
торговцем скотом, я оценил тебя. Решено и подписано: ты – моя жена, которая
будет работать со мной лучше любого мужчины.
Подумав,
Сара сказала Тому, указывая на Поножовщика:
– А
что, если нам порасспросить этого человека? Быть может, мы узнаем, что привело
сюда Родольфа.
– Попробуем, –
согласился Том и, обратившись к Поножовщику, сказал: – Мы должны были
встретиться в этом кабаке с одним из наших друзей; говорят, он обедал с вами;
вы, очевидно, знакомы с ним, приятель, не знаете ли вы, куда он ушел?
– Я
знаком с ним только потому, что он отдубасил меня два часа назад, защищая
Певунью.
– А
до этого вы никогда его не видели?
– Никогда…
Мы случайно встретились в проходе дома, где живет Краснорукий.
– Хозяюшка,
еще одну бутылку вина, да самого лучшего, – сказал Том.
Они с
Сарой едва пригубили вино, зато мамаша Наседка выпила несколько стаканов, видимо,
чтобы оказать честь своему винному погребку.
– И
подайте, пожалуйста, бутылку на стол этого господина, если он согласится
распить ее с нами, – добавил Том.
Тем
временем Грамотей с Сычихой продолжали обсуждать шепотом свои зловещие планы.
Как
только бутылка была принесена, Сара и Том подсели к Поножовщику, удивленному и
польщенному таким вниманием; к ним присоединилась и Людоедка, посчитавшая
излишним новое приглашение. Разговор возобновился.
– Вы
говорили, любезный, что встретились с Родольфом в доме, где живет
Краснорукий? – сказал Том, чокаясь с Поножовщиком.
– А
как же, любезный, – ответил тот и мигом, опорожнил свой стакан.
– Какое
странное прозвище… Краснорукий! Что он представляет собой, этот Краснорукий?
– Он
промышляет варой, – небрежно обронил Поножовщик и прибавил: – Ну и знатное
у вас винцо, мамаша Наседка!
– Потому-то,
приятель, ваш стакан и не должен пустовать, – заметил Том, снова наливая
вина Поножовщику.
– За
ваше здоровье, – сказал Поножовщик, – и за здоровье вашего дружка,
который… Довольно, молчок. Будь моя тетя мужчиной, она приходилась бы мне
дядей, как говорится в пословице. Ну, да чего там… Я-то понимаю, что
подразумеваю…
Сара
заметно покраснела. Том продолжал:
– Я
не совсем понял, что вы сказали о Красноруком. Очевидно, Родольф выходил от
него?
– Я
вам сказал, что Краснорукий промышляет варой.
Том с
удивлением посмотрел на Поножовщика.
– Что
значит – промышляет варой… Как вы сказали?..
– Промышлять
варой? Ну, ясное дело, заниматься контрабандой. Значит, вы не знаете музыки.[67]
– Я
ничего не понимаю, милейший.
– Я
вам сказал: значит, вы не говорите на арго, как господин Родольф.
– На
арго? – повторил Том, с изумлением смотря на Сару.
– Какие
же вы телепни![68]
Зато друг Родольф – замечательный малый, и хоть он мастер по веерам, а даже
меня заткнет за пояс своим арго… Ну ладно, раз вы не знаете этого прекрасного
языка, я скажу по-французски, что Краснорукий контрабандист. Я говорю это
запросто, не желая ему зла… Он и сам не скрывает этого и даже похваляется своей
контрабандой под носом у таможенников; но пусть они только попробуют найти и
зацапать его товар… не тут-то было: Краснорукий – хитрюга.
– Но
зачем Родольф ходил к этому человеку? – спросила Сара.
– Ей-богу,
сударь… или сударыня, как вам будет угодно, я ничего об этом не знаю. Это так
же верно, как и то, что я пью с вами это винцо. Сегодня вечером я хотел
поколотить Певунью, я был не прав: она хорошая девушка; она бежит от меня в
проход дома Краснорукого, я преследую ее… Там было темным-темно, и, вместо того
чтобы схватить Певунью, я натыкаюсь на господина Родольфа… который всыпал мне
по первое число… О да… Особенно хороши были последние удары… Дьявольщина! Как
они были отработаны! Он пообещал показать мне этот прием.
– А
что, в сущности, за человек этот Краснорукий? – спросил Том. – Чем он
торгует?
– Краснорукий-то?
Как вам сказать… Он продает все, что запрещено продавать, и делает все, что
запрещено делать. Вот его позиция. Правильно я говорю, мамаша Наседка?
– О
да, он малый не промах, – подтвердила Людоедка.
– И
ловко же морочит таможенников, – продолжал Поножовщик. – Они раз
двадцать делали обыск в его загородной хибаре, но так ничего и не нашли; а
между тем он часто выносит оттуда целые тюки.
– У
него все шито-крыто, – сказала Людоедка, – говорят, будто у
Краснорукого имеется тайник, который сообщается с колодцем и ведет в катакомбы.
– Но
тайника этого никто не отыскал. Чтобы вывести Краснорукого на чистую воду, следовало
бы разрушить его хибару, – сказал Поножовщик.
– А
под каким номером значится дом, где живет в городе Краснорукий?
– Под
номером тринадцать. Бобовая улица; Краснорукий – торговец, продает и покупает
все, что пожелаете… Это известно во всей округе, – пояснил Поножовщик.
– Я
запишу этот адрес в блокноте; если мы не отыщем Родольфа, я попытаюсь
справиться о нем у господина Краснорукого, – сказал Том.
И он
записал название улицы и номер дома контрабандиста.
– Вы
вполне можете гордиться своей дружбой с господином Родольфом: это надежный товарищ
и славный малый… Кабы не угольщик, он отдубасил бы за милую душу Грамотея, вон
того, что сидит там, в углу, с Сычихой… Дьявольщина! Меня так и подмывает
стереть в порошок эту старую ведьму, как подумаю, что она проделывала с
Певуньей… Но терпение… как говорится, удар кулаком всегда при мне.
– Родольф
вас побил. Вы должны его ненавидеть!
– Чтобы
я ненавидел такого смелого, щедрого человека! Этого еще не хватало! И впрямь, я
и сам не понимаю, почему так получилось… Взять хотя бы Грамотея, он тоже побил
меня, и я только бы порадовался, если бы его придушили… Господин Родольф побил
меня гораздо крепче… и вот какая штука: я желаю ему добра. Ради него я готов в
огонь и воду, а ведь познакомились мы с ним только сегодня вечером.
– Вы
сказали это, потому что мы его друзья.
– Нет,
дьявольщина, нет, клянусь честью!.. В его пользу говорят те удары, что он нанес
мне под конец… А он, прямо как ребенок, даже не гордится ими. Ничего не
скажешь, он мастер, законченный мастер… И кроме того, он говорит тебе такие
слова… такие вещи, от которых сердце переворачивается; и, наконец, когда он
смотрит на тебя… у него что-то такое есть в глазах… Видите ли, я был
пехотинцем… С таким начальником мы пошли бы на приступ неба.
Том и
Сара молча переглянулись.
– Неужели
эта поразительная власть над людьми будет всегда и повсюду сопутствовать
ему? – с горечью молвила Сара.
– Да…
До тех пор, пока мы не наложим заклятия на его чары, – заметил Том.
– Да,
что бы ни случилось, это надо, надо сделать, – проговорила Сара и провела
рукою по лбу, словно отгоняя какое-то тягостное воспоминание.
Часы на
ратуше пробили полночь.
Кенкет
таверны распространял теперь лишь сумеречный свет.
За
исключением Поножовщика, двух его сотрапезников, Грамотея и Сычихи, все посетители
понемногу разошлись. Грамотей шепотом сказал жене:
– Мы
спрячемся с тобой в доме напротив, увидим; когда наши сударики выйдут на улицу,
и последуем за ними. Если они повернут влево, мы подождем их в закоулке на
улице Святого Элигия, если они повернут вправо, мы подождем их у разрушенного
дома, того, что неподалеку от лавчонки, торгующей требухой. Там есть большая
яма… Я кое-что придумал.
И
Грамотей направился к двери вместе с Сычихой.
– Вы
ничего не закажете нынче вечером? – спросила у них Людоедка.
– Нет,
мамаша Наседка… Мы зашли только обогреться, – сказал Грамотей и вышел из кабака
вместе с Сычихой.
|
