 Увеличить |
Глава III
ОТЪЕЗД
Благодаря
заботам Мэрфа и Родольфа, которые с большим трудом успокоили Поножовщика, тот
окончательно пришел в себя после долгого приступа.
Он
находился наедине с Родольфом в одной из комнат второго этажа мясной лавки.
– Монсеньор, –
сказал он подавленно, – вы были очень добры ко мне… Но, видите ли, я готов
влачить еще более горемычную жизнь, чем до сих пор, но принять ваше предложение
не могу…
– Подумайте…
все же.
– Видите
ли, монсеньор, когда я услышал предсмертное блеяние несчастной беззащитной
овцы… когда почувствовал, как ее кровь брызнула мне в лицо… кровь горячая,
словно бы живая… О, вы не знаете, что это такое… Я снова увидел свой сон…
сержанта и молоденьких солдатиков, которых я убивал ножом… они не защищались и,
умирая, смотрели на меня так кротко… так кротко… словно жалели меня!.. О,
монсеньор! От этого можно с ума сойти!..
И
бедняга судорожно закрыл лицо руками.
– Полно,
успокойтесь.
– Простите
меня, но я не смогу больше выносить вид крови ножа… Они то и дело будут
напоминать мне те страшные кошмары, а ведь я уже стал их забывать… Резать
каждый день бедных беззащитных животных… Видеть их кровь у себя на руках, на
ногах… О нет, нет, не могу… Лучше мне ослепнуть, чем заниматься таким ремеслом.
Невозможно
описать жест, интонацию, выражение лица Поножовщика, произносившего эти слова.
Родольф
был глубоко тронут. Его радовало впечатление, произведенное видом крови на его
подопечного.
В
течение нескольких минут инстинкт дикого зверя, жажда крови возобладали в душе
Поножовщика; но угрызения совести все же одержали победу над инстинктом. Это
было прекрасно, в этом заключался великий урок.
Надо
сказать в похвалу Родольфу, что он не терял веры в Поножовщика. Его воля, а не
случай вызвали сцену на бойне.
– Простите,
монсеньор, – робко проговорил Поножовщик, – я очень плохо отплатил за
вашу доброту… но…
– Как
раз напротив… вы исполнили мое заветное желание… Признаться, я не был уверен,
что обнаружу столь священный ужас, столь мучительные терзания совести.
– И
что же, монсеньор?
– Выслушайте
меня, – сказал Родольф, – я выбрал для вас профессию мясника, потому
что ваши вкусы, ваши наклонности влекли вас к ней.
– Увы,
это чистая правда, монсеньор… Без того, что вам известно, такая работа донельзя
обрадовала бы меня… Я только что говорил об этом господину Мэрфу.
– Я
все это предвидел… Вот почему, мой бедный Поножовщик, так удачно прозванный
мною Правдолюбом, если бы вы приняли то, что я предложил вам, а вы могли это
сделать, не потеряв моего уважения, все, что здесь находится, стало бы вашей
собственностью. Таким образом я заплатил бы вам свой священный долг… изменил бы
к лучшему ваше тяжелое положение, создал бы в вашем лице наглядный,
спасительный пример… и продолжал бы следить за вашей жизнью. Но если бы,
напротив, кровь, которую вы собрались пролить, напомнила бы вам о содеянном
преступлении, если бы невольное отвращение, вызванное ее видом, доказало бы,
что угрызения совести еще живы в глубине вашей души, мои виды на вас изменились
бы, ибо предложенная мной профессия стала бы для вас ежедневной пыткой.
– О,
это истинная правда, господин Родольф, – страшной пыткой.
– Выслушайте
теперь мое новое предложение. Полагаю, вы примете его, ибо я действовал не
вслепую, а хорошо зная ваш характер. Один мой знакомец, у которого много
владений в Алжире, уступил мне для вас (остается лишь подписать купчую)
обширную скотоводческую ферму. Прилегающие к ней земли весьма плодородны и
прекрасно возделаны, и, хотя я уверен в вашей смелости и в потребности
проявлять ее, я приобрел эту ферму условно, ибо она расположена на границе
Атласа… Вам придется быть не только землевладельцем, но и солдатом и жить в поместье,
превращенном в редут. Человек, который временно заменяет там хозяина, введет
вас в курс дела; говорят, он человек честный и преданный; вы оставите его у
себя до тех пор, пока вам потребуются его услуги. Обосновавшись в Алжире, вы
сможете не только увеличить свой достаток благодаря вашему трудолюбию и сметке,
но и оказывать подлинные услуги родине, ибо вы человек отважный. Колонисты
сформированы во вспомогательные воинские отряды. Величина вашего поместья,
количество арендаторов, зависящих от него солдат, сделают вас командиром
довольно значительного отряда. Дисциплинированный вашими усилиями, возбужденный
вашей храбростью, этот отряд будет крайне полезен для защиты владений,
разбросанных по равнине. Повторяю, я выбрал для вас это занятие, несмотря на
связанную с ним опасность или, точнее, благодаря этой опасности, ибо после того
как вы раскаялись и почти искупили содеянное преступление, восстановление
вашего доброго имени будет еще возвышеннее, полнее, героичнее, если при
свойственном вам бесстрашии оно завершится среди опасностей непокорной страны,
а не среди мирной жизни маленького городка. Я не сразу предложил вам уехать в
Алжир, так как был почти уверен, что мое первое предложение вам подойдет; да и,
кроме того, с этой поездкой связано столько риска, что мне не хотелось
подвергать вас ему, не предоставив возможности выбора… Время еще есть, и, если
ферма в Алжире вам не подходит, скажите об этом откровенно, и мы поищем
что-нибудь другое… В противном случае завтра все будет подписано: я вручу вам
купчую на ваше поместье… и вы завтра же отправитесь в Алжир с человеком,
выбранным прежним хозяином фермы, чтобы помочь вам вступить в ее владение… По
приезде вы получите арендную плату за два предыдущих года; ваши земли приносили
до сих пор три тысячи в год; работайте, улучшайте их, будьте энергичны,
бдительны, и вы без труда повысите свое благосостояние и благосостояние
арендаторов, которым вы всегда сможете прийти на выручку; я не сомневаюсь, что
вы останетесь отзывчивым и щедрым и запомните, что богатство обязывает помогать
людям… Хотя я и буду вдали от вас, но не потеряю вас из виду. Я никогда не
забуду, что мы с моим лучшим другом обязаны вам жизнью. Единственное доказательство
расположения и благодарности, о котором я прошу вас, – это поскорее
научиться читать и писать, чтобы вы могли неукоснительно раз в неделю извещать
меня о своих делах, а в случае если вам потребуется совет или поддержка,
обратитесь ко мне одному.
Бесполезно
говорить о радости, о восторге Поножовщика. Читатель хорошо знаком с его
характером и наклонностями и без труда поймет, что ни одно предложение не
подошло бы ему лучше этого.
В самом
деле, на следующий же день Поножовщик уехал в Алжир.
|
