Глава XIX
БРАТ МИЛОСЕРДИЯ
Спасенный
от верной гибели Поножовщиком и перенесенный в дом на аллее Вдов, обследованный
Сычихой до попытки ограбления, Родольф лежит в уютно обставленной комнате;
жаркий огонь горит в камине; лампа, стоящая на комоде, разливает вокруг яркий
свет; кровать Родольфа под пологом из зеленой шелковой ткани окружена
полумраком.
Негр
среднего роста с седыми волосами и бровями, изысканно одетый, с
зелено-оранжевой лентой в петлице синего фрака, держит в левой руке золотые
часы с секундной стрелкой, а правой щупает пульс Родольфа.
Негр
печален, задумчив; он смотрит на спящего Родольфа с выражением нежнейшего участия.
Поножовщик,
в лохмотьях, покрытый грязью, неподвижно стоит у изножья кровати, опустив руки
и сцепив пальцы; его рыжая борода давно не стрижена, густые белесые волосы растрепаны
и мокры, топорное загорелое лицо сурово, но сквозь эту грубую оболочку
проглядывает непередаваемое выражение участия и жалости… Едва осмеливаясь
дышать, он сдерживает движение своей широкой груди; он встревожен
сосредоточенным видом доктора, опасается худшего и, не сводя глаз с Родольфа,
высказывает шепотом следующее философское замечание:
– Какой
он сейчас слабый, никто не подумал бы, что он так лихо обрушил на меня град
ударов под конец драки!.. Ничего, он скоро встанет на ноги… правда, господин
доктор? Ей-богу, я не прочь, чтобы он выстукал на моей спине барабанную дробь в
честь своего выздоровления… это взбодрило бы его… правда, господин доктор?
Негр
молча поднял руку.
Поножовщик
умолк.
– Микстуру! –
сказал врач.
Поножовщик,
который почтительно оставил у порога свои башмаки на шипах, устремился на
цыпочках к комоду; но, стараясь ступать как можно легче, он так уморительно
поднимал ноги, покачивал для равновесия руками и пригибался к полу, что при
других обстоятельствах его ужимки показались бы весьма забавными. Бедный малый,
казалось, пытался сосредоточить всю тяжесть своего тела в верхней его части,
которая не касалась пола; но, несмотря на ковер, паркет предательски скрипел
под тяжестью Поножовщика. Увы, в своем усердии, а также из страха выронить
прозрачный пузырек, который он бережно держал в своей широченной руке, Поножовщик
так сильно сжал его, что раздавил стекло, и микстура пролилась на пол.
При виде
такой беды Поножовщик застыл на месте с поднятой массивной ногой, пальцы
которой были нервно поджаты, переводя смущенный взгляд с доктора на горлышко
пузырька, оставшееся него в руке.
– Чертов
растяпа! – нетерпеливо воскликнул врач.
– Дьявольщина!
Какой же я болван! – прибавил Поножовщик, обращаясь с самому себе.
– К
счастью, – сказал эскулап, взглянув на комод, – вы спутали пузырьки,
мне нужен другой…
– Маленький,
красноватый? – тихо спросил незадачливый брат милосердия.
– Конечно…
Другого там нет.
Быстро
повернувшись на пятках по старой военной привычке, Поножовщик раздавил осколки
пузырька: будь подошвы его ног не столь загрубелыми, он сильно поранился бы; но
на бывшем грузчике были природные сандалии, крепкие, как лошадиные копыта!
– Будьте
осторожны, вы пораните себе ноги! – воскликнул врач.
Но
Поножовщик не обратил ни малейшего внимания на это предупреждение. Глубоко озабоченный
новым поручением, он решил выполнить его с честью, чтобы замять свою первую оплошность;
надо было видеть, с какой осторожностью, с какой легкостью, с каким чувством ответственности
он взял толстыми пальцами хрупкий пузырек! Бабочка и та не оставила бы ни атома
своей золотистой пыльцы между большим и указательным пальцами Поножовщика.
Врач
испугался нового инцидента, который мог случиться из-за чрезмерной осторожности
брата милосердия. К счастью, микстура не пострадала. Поножовщик благополучно
приблизился к кровати, передавив ногами остатки первого пузырька.
– Несчастный,
вы что же, хотите окончательно покалечить себя? – тихо спросил врач.
Поножовщик
взглянул на него с недоумением.
– Покалечу
себя, господин доктор?
– Вы
дважды прошли по осколкам стекла.
– Если
дело только в этом, не беспокойтесь… Подошвы ног у меня из той же кожи, что и
доски.
– Принесите
чайную ложку! – сказал врач.
Поножовщик
вновь принялся за свои эквилибристические упражнения и отдал врачу требуемый
предмет… После нескольких ложечек микстуры Родольф открыл глаза и слабо пошевелил
руками.
– Хорошо!
Очень хорошо! Он выходит из забытья, – сказал доктор, – кровопускание
пошло ему на пользу, он вне опасности.
– Спасен!
Браво! Да здравствует хартия! – воскликнул Поножовщик в приливе радости.
– Замолчите
и не суетитесь! Прошу вас, – сказал негр.
– Да,
господин доктор.
– Пульс
улучшается… Превосходно!.. Превосходно!..
– А
его бедный друг, господин доктор? Дьявольщина! Когда он узнает, что… Хорошо
еще, что…
– Замолчите!
– Да,
господин доктор.
– Садитесь.
– Но,
господин док…
– Садитесь,
говорят вам! Вы мешаете мне: слоняетесь по комнате и отвлекаете мое внимание от
больного. Ну же, садитесь.
– Господин
доктор, я грязнее, чем бревно, вытащенное из воды при сплаве; я замараю мебель.
– Тогда
садитесь на пол.
– Я
замараю ковер.
– Делайте
что хотите, но, бога ради, не торчите у меня перед глазами, – сказал
нетерпеливо врач; и, опустившись в кресло, он прижал руки ко лбу.
Не
столько от усталости, сколько из желания повиноваться врачу. Поножовщик с
величайшими предосторожностями взял стул, с довольной миной перевернул его и
поставил спинкой на ковер; ему хотелось прилично и скромно посидеть на передних
ножках стула, дабы не испачкать обивки сиденья, что он и проделал с величайшей
осторожностью… К несчастью. Поножовщик был плохо знаком с физическими законами
о рычаге первого и второго рода и о равновесии тел. Стул покачнулся, бедняга
невольно вытянул руки и перевернул круглый столик, на котором стоял поднос с
чашкой и чайником.
Раздался
оглушительный шум, негр вскинул голову и подпрыгнул в кресле, внезапно
проснувшийся Родольф выпрямился, с беспокойством оглядел комнату и, собравшись
с мыслями, воскликнул:
– Мэрф,
где же Мэрф?
– Не
беспокойтесь, ваше высочество, – почтительно проговорил негр, – я
твердо надеюсь на его выздоровление.
– Он
ранен? – воскликнул Родольф.
– Увы,
монсеньор.
– Где
он? Я хочу его видеть.
И
Родольф попытался встать, но тут же откинулся на подушки, побежденный болью от
ушибов, которые дали себя знать вместе с его пробуждением.
– Сию
же минуту отнесите меня к Мэрфу, раз я не могу ходить! – воскликнул он.
– Монсеньор,
он спит… Было бы опасно волновать его в таком состоянии.
– Ах,
вы меня обманываете!.. Он умер… Его убили!.. И я всему виной!!! –
воскликнул Родольф душераздирающим голосом, воздевая руки к небу.
– Монсеньор,
вам известно, что я не умею лгать… Честью клянусь, что Мэрф жив… Он довольно
серьезно ранен, это правда, но у него имеются все шансы на выздоровление.
– Вы
говорите все это, чтобы подготовить меня к ужасной вести… По всей вероятности,
его состояние безнадежно!
– Монсеньор…
– Уверен
в этом… Вы меня обманываете… Я требую, чтобы меня сию же минуту отнесли к нему…
Вид друга всегда действует благотворно…
– Ручаюсь
вам честью, монсеньор, здоровье Мэрфа скоро пойдет на поправку, если не случится
ничего непредвиденного, что маловероятно.
– Это
правда, правда, дорогой Давид?
– Да,
монсеньор.
– Выслушайте
меня, вы знаете, как я уважаю вас; с тех пор как вы принадлежите к моему дому,
я всегда полностью доверял вам… никогда не сомневался в ваших редких знаниях…
Но, заклинаю вас, если нужна врачебная консультация.
– Об
этом я подумал прежде всего, монсеньор. Но в настоящую минуту консультация бесполезна,
можете верить мне на слово… К тому же мне не хотелось бы вводить в дом посторонних,
пока вы не подтвердите, остаются ли в силе ваши вчерашние…
– Как
же все это случилось? – спросил Родольф, перебивая негра. – Кто
вытащил меня из погреба, где я чуть не захлебнулся?.. Я смутно припоминаю, что
слышал голос Поножовщика, или мне это почудилось?
– Нет,
нет! Этот превосходный человек сам все расскажет вам, монсеньор… ибо он спас и
вас и Мэрфа.
– Но
где же он, где?
Врач
поискал глазами самозваного брата милосердия, который, стыдясь того, что
натворил в комнате, спрятался за пологом кровати.
– Вот
он, – сказал врач, – вид у него пристыженный.
– Ну
же, подойди ко мне, герой! – сказал Родольф, протягивая руку своему
спасителю.
|
