ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
КАБАК «БЕЛЫЙ КРОЛИК»
Тринадцатого
ноября 1838 года, холодным дождливым вечером, атлетического сложения человек в
сильно поношенной блузе перешел Сену по мосту Менял и углубился в лабиринт темных,
узких, извилистых улочек Сите, который тянется от Дворца правосудия до собора
Парижской богоматери.
Хотя
квартал Дворца правосудия невелик и хорошо охраняется, он служит прибежищем и
местом встреч всех парижских злоумышленников. Есть нечто странное или, скорее,
фатальное в том, что этот грозный трибунал, который приговаривает преступников
к тюрьме, каторге и эшафоту, притягивает их к себе как магнит.
Итак, в
ту ночь ветер с силой врывался в зловещие улочки квартала; белесый, дрожащий
свет фонарей, качавшихся под его порывами, отражался в грязной воде, текущей
посреди покрытой слякотью мостовой.
Обшарпанные
дома смотрели на улицу своими немногими окнами в трухлявых рамах почти без
стекол. Темные крытые проходы вели к еще более темным, вонючим лестницам,
настолько крутым, что подниматься по ним можно было лишь с помощью веревки,
прикрепленной железными скобами к сырым стенам.
Первые
этажи иных домов занимали лавчонки угольщиков, торговцев требухой или перекупщиков
завалявшегося мяса.
Несмотря
на дешевизну этих товаров, витрины лавчонок были зарешечены: так боялись
торговцы дерзких местных воров.
Человек,
о котором идет речь, свернул на Бобовую улицу, расположенную в центре квартала,
и сразу убавил шаг: он почувствовал себя в родной стихии.
Ночь
была черна, дождь лил как из ведра, и сильные порывы ветра с водяными струями
хлестали по стенам домов.
Вдалеке,
на часах Дворца правосудия, пробило десять.
В крытых
арочных входах, сумрачных и глубоких, как пещеры, прятались в ожидании клиентов
гулящие девицы и что-то тихонько напевали.
Одну из
них, вероятно, знал мужчина, о котором мы только что говорили; неожиданно
остановившись, он схватил ее за руку повыше локтя.
_ Добрый
вечер, Поножовщик!
Так был
прозван на каторге этот недавно освобожденный преступник.
_ А, это
ты. Певунья, – сказал мужчина в блузе, – ты угостишь меня купоросом,[13] а не то
попляшешь без музыки!
– У
меня нет денег, – ответила женщина, дрожа от страха, ибо этот человек
наводил ужас на весь квартал.
– Если
твой шмель отощал,[14]
Людоедка даст тебе денег под залог твоей хорошенькой рожицы.
– Господи!
Ведь я уже должна ей за жилье и за одежду.
– А,
ты еще смеешь рассуждать! – крикнул Поножовщик.
И наугад
в темноте он так ударил кулаком несчастную, что она громко вскрикнула от боли.
– Это
не в счет, девочка; всего только небольшой задаток…
Не успел
злодей произнести эти слова, как вскрикнул, непристойно ругаясь:
– Кто-то
уколол меня в руку; это ты поцарапала меня ножницами!
И,
рассвирепев, он бросился вслед за Певуньей по темному проходу.
– Не
подходи, не то я выколю тебе шары ножницами,[15]
– сказала она решительно. – Я ничего тебе не сделала плохого, за что ты
ударил меня?
– Погоди,
сейчас узнаешь, – воскликнул разбойник, продвигаясь во мраке по
проходу. – А! Поймал! Теперь ты у меня попляшешь! – прибавил он,
схватив своими ручищами чье-то хрупкое запястье.
– Нет,
это ты попляшешь! – проговорил чей-то мужественный голос.
– Мужчина?
Это ты, Краснорукий? Отвечай, да не сжимай так сильно руку… Я зашел в твой дом…
Возможно, что это ты…
– Я
не Краснорукий, – ответил тот же голос.
– Ладно,
раз ты не друг, то наземь брызнет вишневый сок,[16] – воскликнул Поножовщик. –
Но чья же это рука, в точности похожая на женскую?
– А
вот и другая, такая же, – ответил незнакомец.
И
внезапно эта тонкая рука схватила Поножовщика, и он почувствовал, как твердые,
словно стальные, пальцы сомкнулись вокруг его горла.
Певунья,
прятавшаяся в конце крытого прохода, поспешно поднялась по лестнице и, задержавшись
на минуту, крикнула своему защитнику:
– О,
спасибо, сударь, что заступились за меня. Поножовщик хотел меня поколотить за
то, что я не могу дать ему денег на водку. Я отомстила, но вряд ли сильно его
поцарапала; ножницы у меня маленькие. Может, он и пошутил. Теперь же, когда я в
безопасности, не связывайтесь с ним. Будьте осторожны: ведь это Поножовщик!
Видимо,
этот человек внушал ей непреодолимый страх.
– Вы
что ж, не поняли меня? Я сказала вам, что это Поножовщик! – повторила
Певунья.
– А
я громщик, и не из зябких,[17]
– ответил неизвестный.
Потом
голоса смолкли. Слышался лишь шум ожесточенной борьбы.
– Видать,
ты хочешь, чтоб я тебя остудил?[18]
– воскликнул разбойник, всячески пытаясь вырваться из рук своего противника,
необычайная сила которого изумляла его. – Погоди… Погоди… Я заплачу тебе и
за Певунью и за себя, – прибавил он, скрежеща зубами.
– Заплатишь
кулачными ударами? Ну что ж… Сдача для тебя найдется… – ответил неизвестный.
– Отпусти
горло, не то я откушу тебе нос, – прошептал Поножовщик сдавленным голосом.
– Нос
у меня слишком мал, приятель, ты не разглядишь его в темноте!
– Тогда
выйдем под висячий светник.[19]
– Идем, –
согласился неизвестный, – посмотрим, кто кого.
И,
подталкивая Поножовщика, которого он все еще держал за шиворот, неизвестный оттеснил
его к двери и с силой вытолкал на улицу, слабо освещенную фонарем.
Разбойник
споткнулся, но тут же выпрямился и яростно накинулся на незнакомца, стройная и
тонкая фигура которого не предвещала проявленной им незаурядной силы.
После
недолгой борьбы Поножовщик, человек атлетического сложения, весьма искушенный в
кулачных боях, называемых в просторечии «саватой», нашел, как говорится, на
себя управу…
Неизвестный
с поразительным проворством дал ему подножку и дважды повалил на землю.
Все еще
не желая признать превосходство своего противника, Поножовщик снова напал на
него, рыча от ярости.
Тут
защитник Певуньи внезапно изменил прием и обрушил на голову разбойника град ударов,
да таких увесистых, словно они были нанесены железными рукавицами.
Этот
прием, который вызвал бы восхищение и зависть самого Джека Тернера, прославленного
лондонского боксера, был настолько чужд правилам «саваты», что оглушенный
Поножовщик в третий раз рухнул на мостовую, прошептав:
– Ну,
я накрылся.[20]
– Ведь
он же сдается, сжальтесь над ним! Не приканчивайте его! – проговорила
Певунья, которая во время этой драки робко вышла на порог дома
Краснорукого. – Но кто ж вы такой, сударь? – спросила она с
удивлением. – Ведь от улицы Святого Элигия до собора Парижской богоматери
нет человека, который мог бы совладать с Поножовщиком, разве что Грамотей; спасибо,
если бы не вы. Поножовщик наверняка избил бы меня.
Вместо
того чтобы ответить девушке, неизвестный внимательно вслушивался в ее голос.
Никогда
еще его слух не ласкал такой нежный, свежий, серебристый голосок. Он попытался
разглядеть лицо Певуньи, но ночь была слишком темна, а свет фонаря слишком
слаб.
Пролежав
несколько минут без движения. Поножовщик пошевелил ногами, затем руками и
наконец приподнялся.
– Осторожно! –
воскликнула Певунья, снова прячась в крытом проходе, куда она увлекла и своего
покровителя. – Осторожно, как бы он не вздумал отомстить вам.
– Не
беспокойся, девочка, если он захочет добавки, я могу еще раз угостить его.
Разбойник
услышал эти слова.
– Спасибо…
У меня и так башка как пивной котел, – сказал он неизвестному. – На
сегодня с меня хватит. В другой раз не откажусь, если только разыщу тебя.
– А,
тебе мало? Ты смеешь жаловаться? – угрожающе воскликнул неизвестный. –
Разве я свергузил в драке?[21]
– Нет,
нет, я не жалуюсь, ты угостил меня на славу… Ты еще молод, но куражу тебе не занимать, –
сказал Поножовщик мрачно, но с тем уважением, какое физическая сила неизменно
внушает людям его сорта. – Ты отколошматил меня за милую душу. Так вот,
кроме Грамотея, который может заткнуть за пояс трех силачей, никто до сих пор,
поверь, не мог похвалиться, что поставил меня на колени.
– Ну
и что из этого?
– А
то, что я нашел человека сильнее себя. Ты тоже найдешь такого не сегодня, так
завтра… Всякий находит на себя управу… Ну, а коли не встретится такой человек,
то есть всемогутный,[22]
так, по крайней мере, долбят хряки.[23]
Ясно одно: теперь, когда ты положил Поножовщика на обе лопатки, можешь делать в
Сите все что тебе вздумается. Все девки будут к твоим услугам: людоеды и
людоедки не посмеют отказать тебе в кредите… Но кто ж ты, в конце концов? Ты
знаешь музыку,[24]
как свой брат. Если ты скокарь,[25]
нам с тобой не по пути. Я одного малого пером исписал,[26] что правда, то правда.
Стоит мне прийти в ярость, как кровь ударяет в голову, и я хватаюсь за нож…
Зато я оплатил свою любовь поиграть ножом пятнадцатью годами кобылки.[27] Мой срок
кончился, я освобожден, чист перед дворниками,[28]
и я никогда не лямзил,[29]
– спроси у Певуньи.
– Правда,
он не вор, – сказала девушка.
– В
таком случае, пойдем выпьем по стаканчику, и ты узнаешь, кто я такой. Идем же и
позабудем о драке.
– Ладно,
позабудем о драке, ведь ты мой победитель, признаю это; ты здорово владеешь
кулаками… А этот град ударов в конце! Дьявольщина! Как они были отработаны!
Ничего похожего я еще не испытывал… Какой-то новый прием… Ты должен обучить
меня.
– Ну
что ж, попробуем еще разок, как только ты захочешь.
– Только
не на мне, слышишь, не на мне! – воскликнул Поножовщик со смехом. – У
меня до сих пор голова гудит. Значит, ты знаком с Красноруким, раз был в крытом
проходе его дома!
– С
Красноруким? – переспросил неизвестный, удивленный вопросом, и добавил
равнодушно: – Понятия не имею, кто такой этот Краснорукий; вероятно, не он один
живет в этом доме?
– Вот
именно, что один… У Краснорукого есть причины не любить соседей,
приятель, – сказал Поножовщик, как-то странно ухмыляясь.
– Что
ж, тем лучше для него, – заметил неизвестный, которому, видно, претил этот
разговор. – Для меня что Краснорукий, что Чернорукий – один черт. Я о
таких и не слыхивал. Шел дождь, я забежал в какой-то проход, чтобы не
промокнуть. Ты хотел побить эту несчастную девушку, а вышло, что я побил тебя,
вот и весь сказ.
– Правильно,
твои дела меня не касаются; те, кто нуждается в Красноруком, не кричат об этом
на всех перекрестках. Позабудь о нем.
Обратившись
затем к Певунье, он сказал:
– Честное
слово, ты славная девушка: я шлепнул тебя, ты ударила меня ножницами – пошутили,
и ладно. А ты хорошо сделала, что не подзуживала этого полоумного, когда я
свалился к его ногам и мне уже было не до драки… Пойдешь выпить чего-нибудь с
нами? Победитель платит! Кстати, приятель, – обратился он к
неизвестному, – вместо того чтобы дерябнуть купоросу, не лучше ли
скоротать вечеруху у хозяйки «Белого кролика»? Это недурной кабак.
– По
рукам… я плачу за ужин. Пойдешь с нами. Певунья? – спросил он у девушки.
– Спасибо,
сударь, – ответила она, – я была очень голодна, а от вашей потасовки
меня чуть не стошнило.
– Полно,
полно, аппетит приходит во время еды, – проговорил Поножовщик, – к
тому же жратва в «Белом кролике» что надо.
И все
трое в полном согласии направились в таверну.
Во время
борьбы Поножовщика с неизвестным какой-то угольщик огромного роста, притаившийся
в крытом проходе соседнего дома, с беспокойством наблюдал за дракой, не
помогая, как мы знаем, ни одному из противников.
Неизвестный,
Поножовщик и Певунья направились к таверне, угольщик последовал за ними.
Когда
разбойник и Певунья вошли в кабачок, к неизвестному, шедшему последним, приблизился
угольщик и сказал ему по-английски тихо, почтительно, но с явной укоризной:
– Будьте
осторожны, монсеньор!
Неизвестный
пожал плечами и присоединился к своим спутникам.
Угольщик
остался на улице у двери кабака: напрягая слух, он время от времени поглядывал
в щелку толстого слоя испанских белил, которыми в подобных заведениях покрывают
внутреннюю сторону стекол.
|
