Глава 13
Эта вторая удочка была брошена ещё метче первой, и пред
вечером, когда Термосесов сидел с Борноволоковым и Бизюкиным за кофе, явился
почтальон с просьбой, чтоб Измаил Петрович сейчас пришёл к почтмейстерше.
— А, да! я ей дал слово ехать нынче с ними за город в
какую-то рощу и было совсем позабыл! — отвечал Термосесов и ушёл вслед за
почтальоном.
Почтмейстерша встретила его одна в зале и, сжав его руку,
прошептала:
— Ждите меня! я сейчас приду, — и с тем она вышла.
Когда почтмейстерша чрез минуту обратно вернулась,
Термосесов стоял у окна и бил себя по спине фуражкой.
Почтмейстерша осмотрелась; заперла на ключ дверь и, молча вынув из кармана
письмо, подала его Термосесову.
Термосесов взял конверт, но не раскрывал его: он играл роль
простяка и как будто ожидал пояснения, что ему с этим письмом делать?
— Смело, смело читайте, сюда никто не взойдёт, —
проговорила ему хозяйка.
Термосесов прочёл письмо, в котором Борноволоков жаловался
своей петербургской кузине Нине на своё несчастие, что он в Москве случайно
попался Термосесову, которого при этом назвал «страшным негодяем и мерзавцем»,
и просил кузину Нину «работать всеми силами и связями, чтобы дать этому подлецу
хорошее место в Польше или в Петербурге, потому что иначе он, зная все старые
глупости, может наделать черт знает какого кавардаку, так как он способен
удивить свет своею подлостью, да и к тому же едва ли не вор, так как всюду, где
мы побываем, начинаются пропажи».
Термосесов дочитал это письмо своего друга и начальника
очень спокойно, не дрогнув ни одним мускулом, и, кончив чтение, молча же
возвратил его почтмейстерше.
— Узнаете вы своего друга?
— Не ожидал этого! Убей меня бог, не ожидал! —
отвечал Термосесов, вздохнув и закачав головой.
— Я признаюсь, — заговорила почтмейстерша, вертя с
угла на угол возвращённое ей письмо, — я даже изумилась… Мне моя девушка
говорит: «Барыня, барыня! какой-то незнакомый господин бросил письмо в ящик!» Я
говорю: «Ну что ж такое?», а сама, впрочем, думаю, зачем же письмо в ящик? у
нас это ещё не принято у нас письмо в руки отдают. Честный человек не станет
таиться, что он посылает письмо, а это непременно какая-нибудь подлость! И вы
не поверите, как и почему?.. просто по какому-то предчувствию говорю: «Нет, я
чувствую, что это непременно угрожает чем-то этому молодому человеку, которого
я… полюбила, как сына».
Термосесов подал почтмейстерше руку и поцеловал её руку.
— Право, — заговорила почтмейстерша с
непритворными нервными слезами на глазах. — Право… я говорю, что ж, он
здесь один… я его люблю, как сына; я в этом не ошибаюсь, и слава богу, что я
это прочитала.
— Возьмите его, — продолжала она, протягивая
письмо Термосесову, — возьмите и уничтожьте.
— Уничтожить — зачем? нет, я его не уничтожу. Нет;
пусть его идёт, куда послано, но копийку позвольте, я только сниму с него для
себя копийку.
Термосесов сразу сообразил, что хотя это письмо и не лестно
для его чести, но зато весьма для него выгодно в том отношении, что уж его, как
человека опасного, непременно пристроят на хорошее место.
Списав себе копию, Термосесов, однако, спрятал в карман и
оригинал и ушёл погулять.
Он проходил до позднего вечера по загородным полям и
вернулся поздно, когда уже супруги Бизюкины отошли в опочивальню, а
Борноволоков сидел один и что-то писал.
— Строчите вы, ваше сиятельство! Уже опять что-то
строчите? — заговорил весело Термосесов.
В ответ последовало одно короткое бесстрастное «да».
— Верно, опять какую-нибудь гадость сочиняете?
Борноволоков вздрогнул.
— Ну, так и есть! — лениво произнёс Термосесов, и
вдруг неожиданно запер дверь и взял ключ в карман.
Борноволоков вскочил и быстро начал рвать написанную им
бумажку.
Глава 14
Жестоковыйный проходимец расхохотался.
— Ах, как вы всполошились! — заговорил он. —
Я запер дверь единственно для того, чтобы посвободнее с вами
поблагодушествовать, а вы все сочинение порвали.
Борноволоков сел.
— Подпишите вот эту бумажку. Только чур её не рвать.
Термосесов положил пред ним ту бесформенную бумагу, в
которой описал правду и неправду о Туберозове с Тугановым и положил себе
аттестацию.
Борноволоков бесстрастно прочёл её всю от начала до конца.
— Что же? — спросил Термосесов, видя, что чтение
окончено, — подписываете вы или нет?
— Я мог бы вам сказать, что я удивляюсь, но…
— Но я вас уже отучил мне удивляться! Я это прекрасно
знаю, и я и сам вам тоже не удивляюсь, — и Термосесов положил пред
Борноволоковым копию с его письма кузине Нине, и добавил:
— Подлинник у меня-с.
— У вас!.. но как же вы смели?
— Ну, вот ещё мы с вами станем про смелость говорить!
Этот документ у меня по праву сильного и разумного.
— Вы его украли?
— Украл.
— Да это просто черт знает что!
— Да как же не черт знает что: быть другом и приятелем,
вместе Россию собираться уничтожить, и вдруг потом аттестовать меня чуть не
последним подлецом и негодяем! Нет, батенька: это нехорошо, и вы за то мне
совсем другую аттестацию пропишите.
Борноволоков вскочил и заходил.
— Сядьте; это вам ничего не поможет! — приглашал
Термосесов. — Надо кончить дело миролюбно, а то я теперь с этим вашим
письмецом, заключающим указания, что у вас в прошедшем хвост не чист, знаете
куда могу вас спрятать? Оттуда уже ни полячишки, ни кузина Нина не выручат.
Борноволоков нетерпеливо хлопнул себя по ляжкам и
воскликнул:
— Как вы могли украсть моё письмо, когда я его сам
своими руками опустил в почтовый ящик?
— Ну вот, разгадывайте себе по субботам: как я украл?
Это уже моё дело, а я в последний раз вам говорю: подписывайте! На первом листе
напишите вашу должность, чин, имя и фамилию, а на копии с вашего письма
сделайте скрепу и ещё два словечка, которые я вам продиктую.
— Вы… вы мне продиктуете?
— Да, да; я вам продиктую, а вы их напишите, и дадите
мне тысячу рублей отсталого.
— Отсталого!.. за что?
— За свой покой без меня.
— У меня нет тысячи рублей.
— Я вам под расписку поверю. Рублей сто, полтораста
наличностью, а то я подожду… Только уж вот что: разговаривать я долго не буду:
вуле-ву[183], так вуле-ву, а не
вуле-ву, как хотите: я вам имею честь откланяться и удаляюсь.
Борноволоков шагал мимо по комнате.
— Думайте, думайте! такого дела не обдумавши не следует
делать, но только все равно ничего не выдумаете: я свои дела аккуратно
веду, — молвил Термосесов.
— Давайте я подпишу, — резко сказал Борноволоков.
— Извольте-с!
Термосесов обтёр полой перо, обмакнул его в чернило и
почтительно подал Борноволокову вместе с копией его письма к петербургской
кузине Нине.
— Что писать?
— Сейчас-с. Термосесов крякнул и начал:
— Извольте писать: «Подлец Термосесов». Борноволоков
остановился и вытаращил на него глаза. — Вы в самом деле хотите, чтоб я
написал эти слова?
— Непременно-с; пишите: «Подлец Термосесов…»
— И вам это даже не обидно?
— Ведь все на свете обидно или не обидно, смотря по
тому, от кого идёт.
— Да; но говорите скорее, чего вы хотите далее;
написал: «Подлец Термосесов».
— Покорно вас благодарю-с. Продолжайте.
|
