Глава 17
Чуть только бедный учитель завидел Ахиллу, ноги его
подкосились и стали; но через мгновение отдрогнули, как сильно нагнетённые
пружины, и в три сильных прыжка перенесли Варнаву через такое расстояние,
которого человеку в спокойном состоянии не перескочить бы и в десять прыжков.
Этим Варнава был почти спасён: он теперь находился как раз под окном
акцизничихи Бизюкиной, и, на его великое счастье, сама учёная дама стояла у
открытого окна.
— Берите! — крикнул ей, задыхаясь,
Препотенский, — за мной гонятся шпионы и духовенство! — с этим он
сунул ей в окно свои ночвы с костями, но сам был так обессилен, что не мог
больше двинуться и прислонился к стене, где тут же с ним рядом сейчас очутился
Ахилла и, тоже задыхаясь, держал его за руку.
Дьякон и учитель похожи были на двух друзей, которые только
что пробежались в горелки и отдыхают. В лице дьякона не было ни малейшей злобы:
ему скорей было весело. Тяжко дыша и поводя вокруг глазами, он заметил посреди
дороги два торчащие из пыли человеческие ребра и, обратясь к Препотенскому,
сказал ему:
— Что же ты не поднимаешь вон этих твоих астрагелюсов?
— Отойдите прочь, я тогда подниму.
— Ну, хорошо: я отойду, — и дьякон со всею
свойственною ему простотой и откровенностию подошёл к окну, поднялся на цыпочки
и, заглянув в комнаты, проговорил:
— Послушайте, советница, а вы, право, напрасно за этого
учителя заступаетесь.
Но вместо ожидаемого ответа от «советницы» Ахилле предстал
сам либеральный акцизный чиновник Бизюкин и показал ему голый череп скелета.
— Послушай, спрячь, сделай милость, это, а то я
рассержусь, — попросил вежливо Ахилла; но вместо ответа из дома послышался
самый оскорбительный хохот, и сам акцизный, стоя у окна, начал, смеясь, громко
щёлкать на дьякона челюстями скелета.
— Перебью вас, еретики! — взревел Ахилла и сгрёб в
обе руки лежавший у фундамента большой булыжный камень с непременным намерением
бросить эту шестипудовую бомбу в своих оскорбителей, но в это самое время, как
он, сверкая глазами, готов был вергнуть поднятую глыбу, его сзади кто-то сжал
за руку, и знакомый голос повелительно произнёс:
— Брось!
Это был голос Туберозова. Протопоп Савелий стоял строгий и
дрожащий от гнева и одышки. Ахилла его послушал; он сверкнул покрасневшими от
ярости глазами на акцизника и бросил в сторону камень с такою силой, что он
ушёл на целый вершок в землю.
— Иди домой, — шепнул ему, и сам отходя, Савелий.
Ахилла не возразил и в этом и пошёл домой тихо и сконфуженно, как обличённый в
шалости добронравный школьник.
— Боже! какой глупый и досадный случай! —
произнёс, едва переводя дух, Туберозов, когда с ним поравнялся его давешний
собеседник Дарьянов.
— Да не беспокойтесь: ничего из этого не будет.
— Как не будет-с? будет то, что Ахиллу отдадут под суд!
Вы разве не слыхали, что он кричал, грозя камнем? Он хотел их всех перебить!
— А увидите, что все это кончится одним смехом.
— Нет-с; это не кончится смехом, и здесь нет никакого
смеха, а есть глупость, которою дрянные люди могут воспользоваться.
И протопоп, ускорив шаг, шибко пошёл домой, выписывая
сердитые эсы концом своей трости.
В следующей части нашей хроники мы увидим, какие все это
будет иметь последствия и кто из двух прорицателей правее.
|
