Глава 47. МЫ НАЧИНАЕМ
ВЕРИТЬ, ЧТО ПОРТОС СТАНЕТ НАКОНЕЦ БАРОНОМ, А Д'АРТАНЬЯН КАПИТАНОМ
Не
прошло и десяти минут, как показался Арамис в сопровождении Гримо и еще десяти
шевалье. Он сиял от радости и бросился на шею друзьям.
– Так
вы свободны, братья! Освободились без моей помощи! И я ничего не мог сделать
для вас, несмотря на все мои усилия!
– Не
огорчайтесь, дорогой друг. Что отложено, не потеряно. Если не удалось теперь,
удастся другой раз.
– Я
все-таки принял все меры, – сказал Арамис, – достал шестьдесят
человек от коадъютора; двадцать из них охраняют стену парка, двадцать дорогу из
Рюэя в Сен-Жермен, двадцать рассыпаны по лесу. С помощью этого стратегического
маневра я перехватил двух курьеров Мазарини, посланных к королеве.
Мазарини
насторожил уши.
– Но
вы, надеюсь, их честно и благородно отпустили назад к кардиналу? – спросил
д'Артаньян.
– Ну
как же, стану я с ним деликатничать! – сказал Арамис. – В одной из
депеш кардинал объявляет королеве, что сундуки опустошены и что у ее величества
нет больше денег; в другой доносит, что намерен препроводить своих узников в
Мелен, так как Рюэй кажется ему недостаточно надежным убежищем для них. Вы
понимаем те, мой друг, что это последнее письмо подало мне надежду. Я со своими
людьми устроил засаду, окружил замок, приготовил лошадей и стал ждать, когда
вас вывезут из дворца. Я рассчитывал, что это будет не раньше как завтра утром,
и не надеялся освободить вас без боя. Но вы уже на свободе, и дело обошлось без
кровопролития, тем лучше. Каким образом вам удалось вырваться из рук этого
подлеца Мазарини? У вас, наверное, много поводов на него жаловаться?
– Нет,
не очень.
– Правда?
– Скажу
больше, нам даже следует похвалить его.
– Не
может быть!
– Нет,
правда. Мы свободны только благодаря ему.
– Благодаря
ему?
– Да.
Он приказал своему камердинеру Бернуину проводить нас в оранжерею, и оттуда мы
прошли вместе с ним к графу де Ла Фер. Затем он предложил нам выйти на свободу,
мы согласились, и он простер свою любезность до того, что проводил нас к самой
стене парка. Мы благополучно перелезли через нее и встретились с Гримо.
– А,
вот как! – сказал Арамис. – Это примиряет меня с ним. Жаль, что его
здесь нет; я бы сказал ему, что не считал его способным на такой хороший поступок.
– Монсеньер, –
сказал д'Артаньян, не выдержав наконец, – позвольте мне представить вам
шевалье д'Эрбле, который, как вы сами слышали, желает почтительнейше
приветствовать ваше преосвященство.
И он
отодвинулся, чтобы Мазарини мог предстать изумленному взору Арамиса.
– О!
О! – еле вымолвил Арамис. – Кардинал! Славная добыча! Эй, сюда,
друзья! Лошадей! Лошадей!
Прискакало
несколько всадников.
– Черт
возьми! – сказал Арамис. – Стало быть, и я пригодился на что-нибудь.
Монсеньер, позвольте засвидетельствовать вам мое почтение! Пари держу, что это
дело рук Портоса. Кстати, я чуть было не забыл… – И с этими словами он отдал
шепотом какое-то приказание одному из всадников.
– Мне
кажется, благоразумнее будет тронуться в путь, – сказал д'Артаньян.
– Но
я жду одного человека… одного друга Атоса.
– Друга? –
спросил Атос.
– Да
вот и сам он мчится галопом через кусты.
– Господин
граф! Господин граф! – закричал юный голос, от которого Атос радостно
вздрогнул.
– Рауль!
Рауль! – воскликнул граф де Ла Фер.
И
молодой человек, забыв свою обычную почтительность, бросился отцу на шею.
– Видите,
господин кардинал, ведь правда, жаль разлучать людей, которые любят друг друга
так, как мы! Господа, – продолжал Арамис, обращаясь к остальным всадникам,
число которых с каждой минутой увеличивалось, – господа, составьте
почетный конвой его преосвященству, ему угодно оказать нам милость, разделив
наше общество. Надеюсь, вы ему будете за это признательны. Портос, не теряйте
монсеньера из виду.
И
Арамис, подъехав к д'Артаньяну и Атосу, которые что-то обсуждали, стал
беседовать с ними.
– В
путь! – сказал д'Артаньян после краткого совещания.
– Куда
мы поедем? – спросил Портос.
– К
вам, дорогой друг, в Пьерфон: ваш прекрасный замок достоин того, чтобы оказать
гостеприимство его преосвященству. К тому же он расположен отлично: ни слишком
близко, ни слишком далеко от Парижа; оттуда нетрудно будет поддерживать
сношения со столицей. Пожалуйте, монсеньер. Вы будете там жить, как и подобает
королю.
– Свергнутому
королю, – прибавил Мазарини жалобно.
– Военная
фортуна капризна, – сказал Атос. – Но будьте уверены, мы не станем
злоупотреблять положением.
– Да,
но мы им воспользуемся, – сказал д'Артаньян.
Всю ночь
похитители ехали с быстротой и неутомимостью былых лет. Мазарини, мрачный и
задумчивый, покорился своей участи.
К
рассвету проскакали без остановки двенадцать миль. Многие всадники выбились из
сил, несколько лошадей пало.
– Нынешние
лошади не стоят прежних. Все вырождается, – сказал Портос.
– Я
послал Гримо в Даммартен, – сказал Арамис, – он должен привести пять
свежих лошадей; одну для его преосвященства и четыре для нас. Главное – не
надо оставлять монсеньера; остальная часть отряда присоединится к нам после.
Только бы проехать Сен-Дени, дальше уже нет опасности.
Действительно,
вскоре Гримо привел пять лошадей. Владелец поместья, к которому он обратился,
оказался другом Портоса и, не пожелав даже взять денег за лошадей, предоставил
их даром; через десять минут отряд сделал остановку в Эрменонвиле; но четыре
друга помчались дальше, конвоируя Мазарини.
В
полдень они въехали в ворота замка Портоса.
– Ах! –
сказал Мушкетон, ехавший все время молча рядом с д'Артаньяном. – Поверите
ли, сударь, в первый раз с тех пор, как мы покинули Пьерфон, я дышу свободно.
И он
пустил лошадь в галоп, чтобы предупредить слуг о приезде г-на дю Валлона и его
друзей.
– Нас
четверо, – сказал д'Артаньян своим друзьям, – мы установим очередь;
каждый из нас по три часа будет караулить монсеньера. Атос осмотрит замок; его
нужно хорошенько укрепить на случай осады; Портос будет заботиться о
продовольствии, а Арамис – наблюдать за гарнизоном. Иначе говоря, Атос
будет старший инженер, Портос – главный интендант, а Арамис –
комендант крепости.
Тем
временем Мазарини устроили в самых лучших покоях замка.
– Господа, –
сказал он, водворившись в них, – вы, я надеюсь, не намерены долгое время
держать в тайне мое местопребывание.
– Нет,
монсеньер, – ответил д'Артаньян, – напротив, мы очень скоро объявим,
что вы у нас в плену.
– Тогда
ваш замок подвергнется осаде.
– Мы
имеем это в виду.
– Что
же вы сделаете?
– Будем
защищаться. Если бы покойный кардинал Ришелье был жив, он бы рассказал вам одну
неплохую историю про бастион Сен-Жерве, где мы продержались вчетвером с
четырьмя слугами и дюжиной покойников против целой армии.
– Такие
вещи удаются только раз и больше не повторяются.
– Да
нам теперь и нет надобности быть такими героями. Завтра дано будет знать
парижской армии, а послезавтра она будет здесь. Сражение разыграется не под
Сен-Дени или Шарантоном, а у Компьена или Вилле-Котре.
– Принц
побьет вас, как всегда бил.
– Возможно,
монсеньер; но перед сражением мы перевезем ваше преосвященство в другой замок
нашего друга дю Валлона, – у него три таких, как этот. Мы не желаем
подвергать опасностям войны ваше преосвященство.
– Я
вижу, – сказал Мазарини, – мне придется согласиться на капитуляцию.
– До
осады?
– Да,
условия, может быть, будут легче.
– О
монсеньер! Вы увидите, наши условия будут умеренны.
– Ну,
говорите, что у вас за условия?
– Отдохните
сперва, монсеньер, а мы подумаем.
– Мне
отдых не нужен. Мне надо знать, нахожусь я в руках друзей или врагов.
– Друзей,
монсеньер, друзей!
– Тогда
скажите сейчас, чего вы от меня хотите, чтобы я знал, возможно ли между нами соглашение.
Говорите, граф де Ла Фер.
– Монсеньер,
для себя мне требовать нечего, но я многого бы потребовал для Франции. Поэтому
я уступаю слово шевалье д'Эрбле.
Атос
поклонился, отошел в сторону и, облокотившись на камни, остался простым
зрителем этого совещания.
– Говорите
же вы, господин д'Эрбле, – сказал кардинал. – Чего вы желаете?
Говорите прямо, без обиняков: ясно, кратко и определенно.
– Я
открою свои карты, – сказал Арамис.
– Я
вас слушаю, – сказал Мазарини.
– У
меня в кармане программа условий, предложенных вам вчера в Сен-Жермене
депутацией нашей партии, в которой участвовал и я.
– Мы
же почти договорились по всем пунктам, – сказал Мазарини. –
Перейдемте к вашим личным условиям.
– Вы
полагаете, они у нас есть? – сказал Арамис с улыбкой.
– Я
думаю, не все вы так бескорыстны, как граф де Ла Фер, – сказал Мазарини,
делая поклон в сторону Атоса.
– Ах,
монсеньер, в этом вы правы, – сказал Арамис, – и я счастлив, что вы
воздаете наконец должное графу. Граф де Ла Фер натура возвышенная, стоящая выше
общего уровня, выше низменных желаний и человеческих страстей: это гордая душа
старого закала. Он совершенно исключительный человек. Вы правы, монсеньер, мы
его не стоим, и мы рады присоединиться к вашему мнению.
– Бросьте,
Арамис, смеяться надо мной, – сказал Атос.
– Нет,
дорогой граф, я говорю то, что думаю, и то, что думают все, кто вас знает. Но
вы правы, не о вас теперь речь, а о монсеньере и его недостойном слуге, шевалье
д'Эрбле.
– Итак,
чего же вы желаете, кроме тех общих условий, к которым мы еще вернемся?
– Я
желаю, монсеньер, чтобы госпоже де Лонгвиль была дана в полное и неотъемлемое
владение Нормандия и, кроме того, пятьсот тысяч ливров. Я желаю, чтобы его
величество король удостоил ее чести быть крестным отцом сына, которого она
только что произвела на свет; затем, чтобы вы, монсеньер, после крещенья, на
котором будете присутствовать, отправились поклониться его святейшеству папе.
– Иными
словами, вам угодно, чтобы я сложил с себя звание министра и удалился из Франции?
Чтобы я сам себя изгнал?
– Я
желаю, чтобы монсеньер стал папой, как только откроется вакансия, и намерен просить
у него тогда полной индульгенции для себя и своих друзей.
Мазарини
сделал не поддающуюся описанию гримасу.
– А
вы, сударь? – спросил он д'Артаньяна.
– Я,
монсеньер, – отвечал тот, – во всем согласен с шевалье д'Эрбле, кроме
последнего пункта. Я далек от желания, чтобы монсеньер покинул Францию,
напротив, я хочу, чтобы он жил в Париже. Я желаю, чтобы он отнюдь не сделался
папой, а остался первым министром, потому что монсеньер великий политик. Я даже
буду стараться, насколько это от меня зависит, чтобы он победил Фронду, но с
тем условием, чтобы он вспоминал изредка о верных слугах короля и сделал
капитаном первого же свободного полка мушкетеров того, кого я назову ему. А вы,
дю Валлон?
– Да,
теперь ваша очередь, дю Валлон, – сказал Мазарини. – Говорите.
– Я, –
сказал Портос, – желаю, чтобы господин кардинал почтил дом, оказавший ему
гостеприимство, возведя его хозяина в баронское достоинство, а также чтобы он
наградил орденом одного из моих друзей.
– Вам
известно, что для получения ордена надо чем-нибудь отличиться?
– Мой
друг сделает это. Впрочем, если будет необходимо, монсеньер укажет способ, как
это можно обойти.
Мазарини
закусил губу: удар был не в бровь, а в глаз. Он отвечал сухо:
– Все
это между собой плохо согласуется, не правда ли, господа? Удовлетворив одного,
я навлеку на себя неудовольствие остальных. Если я останусь в Париже, я не могу
быть в Риме; если я сделаюсь папой, я не могу остаться министром; а если я не
буду министром, я не могу сделать господина д'Артаньяна капитаном, а господина дю
Валлона бароном.
– Это
правда, – сказал Арамис. – Поэтому, так как я в меньшинстве, я беру
назад свое предложение относительно путешествия в Рим и отставки монсеньера.
– Так
я остаюсь министром? – спросил Мазарини.
– Вы
остаетесь министром, это решено, монсеньер, – сказал д'Артаньян.
– Вы
нужны Франции.
– Я
отказываюсь от своих условий, – сказал Арамис. – Его преосвященство
остается министром и даже фаворитом ее величества, если он согласится сделать
то, что мы просили для самих себя и для Франции.
– Заботьтесь
только о себе, – сказал Мазарини, – и предоставьте Франции самой
договориться со мной.
– Нет,
нет, – возразил Арамис, – фрондерам нужен письменный договор; пусть
монсеньер соблаговолит его составить, подписать при нас и обязаться в самом
тексте договора выхлопотать его утверждение у королевы.
– Я
могу отвечать только за себя, – сказал Мазарини, – и не могу ручаться
за королеву. А если ее величество откажет?
– О, –
сказал д'Артаньян, – вам хорошо известно, что королева ни в чем не может
вам отказать.
– Вот,
монсеньер, – сказал Арамис, – проект, составленный депутацией
фрондеров; потрудитесь его внимательно прочесть.
– Я
его знаю, – сказал Мазарини.
– Тогда
подпишите.
– Подумайте
о том, господа, что подпись, данная при таких обстоятельствах, может быть признана
вынужденной насилием.
– Вы
заявите, что она была дана вами добровольно.
– А
если я откажусь подписаться?
– Тогда
вашему преосвященству придется пенять на себя за последствия отказа.
– Вы
осмелитесь поднять руку на кардинала?
– Подняли
же вы руку, монсеньер, на мушкетеров ее величества!
– Королева
отомстит за меня!
– Не
думаю, хотя в желании у нее, пожалуй, не будет недостатка. Но мы поедем в Париж
вместе с вами, ваше преосвященство, а парижане за нас вступятся.
– Какая,
вероятно, сейчас тревога в Рюэе и в Сен-Жермене! – сказал Арамис. –
Все спрашивают друг у друга: где кардинал? Что сталось с министром? Куда исчез
любимец королевы? Как ищут монсеньера по всем углам и закоулкам! Какие идут
толки! Как должна ликовать Фронда, если она узнала уже об исчезновении
Мазарини!
– Это
ужасно! – прошептал Мазарини.
– Так
подпишите договор, монсеньер, – сказал Арамис.
– Но
если я подпишу, а королева его не утвердит?
– Я
беру на себя отправиться к ее величеству, – сказал д'Артаньян, и получить
ее подпись.
– Берегитесь, –
сказал Мазарини, – вы можете не встретить в Сен-Жермене того приема, какого
считаете себя вправе ожидать.
– Пустяки! –
сказал д'Артаньян. – Я устрою так, что мне будут рады; я знаю средство.
– Какое?
– Я
отвезу ее величеству письмо, в котором вы извещаете, что финансы окончательно
истощены.
– А
затем? – спросил Мазарини, бледнея.
– А
когда увижу, что ее величество совершенно растеряется, я провожу ее в Рюэй,
сведу в оранжерею и покажу некий механизм, которым сдвигается одна кадка.
– Довольно, –
пробормотал кардинал, – довольно. Где договор?
– Вот
он, – сказал Арамис.
– Видите,
как мы великодушны, – сказал д'Артаньян. – Мы могли бы многое
сделать, владея этой тайной.
– Итак,
подписывайте, – сказал Арамис, подавая кардиналу перо.
Мазарини
встал, прошел несколько раз по комнате с видом скорее задумчивым, чем подавленным.
Потом остановился и сказал:
– А
когда я подпишу, какую гарантию вы дадите мне?
– Мое
честное слово, – сказал Атос.
Мазарини
вздрогнул, обернулся, посмотрел на благородное, честное лицо графа де Ла Фер,
потом взял перо и сказал:
– Мне
этого достаточно, граф.
И
подписал.
– А
теперь, господин д'Артаньян, – добавил он, – приготовьтесь ехать в
Сен-Жермен и отвезти от меня письмо королеве.
|