Глава 14. ПОКАЗЫВАЮЩАЯ,
ЧТО ЕСЛИ ПОРТОС БЫЛ НЕДОВОЛЕН СВОЕЙ УЧАСТЬЮ, ТО МУШКЕТОН БЫЛ СОВЕРШЕННО
УДОВЛЕТВОРЕН СВОЕЮ
На
обратном пути к замку Портос был погружен в мечты о своем будущем баронстве, а
д'Артаньян размышлял о жалкой природе человека, всегда недовольного тем, что у
него есть, и постоянно стремящегося к тому, чего у него нет. Д'Артаньян, будь
он на месте Портоса, счел бы себя счастливейшим человеком на свете. А чего
недоставало для счастья Портосу? Пяти букв, которые он имел бы право писать
впереди всех своих имен и фамилий, да еще коронки, нарисованной на дверцах
кареты.
«Видно,
суждено мне, – подумал д'Артаньян, – всю жизнь глядеть направо и
налево и так и не увидеть ни разу вполне счастливого лица».
Но не
успел он сделать этот философский вывод, как судьба словно захотела
опровергнуть его. Едва расставшись с Портосом, ушедшим отдать кой-какие
приказания своему повару, д'Артаньян заметил, что к нему приближается Мушкетон.
Лицо доброго малого, если не считать легкого волнения, которое, подобно летнему
облачку, не столько омрачало его, сколько чуть-чуть затуманивало, казалось
лицом вполне счастливого человека.
«Вот то,
чего я искал, – подумал д'Артаньян. – Но, увы, бедняга не знает,
зачем я приехал».
Мушкетон
остановился на приличном расстоянии. Д'Артаньян сел на скамью и знаком подозвал
его к себе.
– Сударь, –
сказал Мушкетон, воспользовавшись позволением, – я хочу вас попросить об одной
милости.
– Говори,
мой друг, – сказал д'Артаньян.
– Я
не смею, я боюсь, как бы вы не подумали, что благоденствие испортило меня.
– Значит,
ты счастлив, мой друг? – спросил д'Артаньян.
– Так
счастлив, как только возможно, и все же в ваших силах сделать меня еще
счастливее.
– Что
ж! Говори. Если дело зависит только от меня, то считай, что оно уже сделано.
– О,
сударь, оно зависит только от вас!
– Я
жду.
– Сударь,
милость, о которой я вас прошу, заключается в том, чтоб вы называли меня не
Мушкетоном, а Мустоном. С тех пор как я имею честь состоять управляющим его
милости, я ношу это имя, как более достойное и внушающее почтение моим
подчиненным. Вы сами знаете, сударь, как необходима субординация для челяди.
Д'Артаньян
улыбнулся: Портос удлинял свою фамилию, Мушкетон укорачивал свою.
– Так
как же, сударь? – спросил, трепеща, Мушкетон.
– Ну,
конечно, мой милый Мустон, конечно, – ответил Д'Артаньян. Будь покоен, я
не забуду твоей просьбы и, если тебе угодно, даже не буду впредь говорить тебе
«ты».
– О! –
воскликнул, покраснев от радости, Мушкетон. – Если вы окажете мне такую
честь, сударь, я буду вам признателен всю жизнь. Но, может быть, я прошу уж
слишком многого?
«Увы, –
подумал Д'Артаньян. – Это совсем мало по сравнению с теми неожиданными напастями,
которые я навлеку на беднягу, встретившего меня так сердечно!»
– А
вы долго пробудете у нас, сударь? – спросил Мушкетон.
Лицо
его, обретя прежнюю безмятежность, расцвело опять, как пион.
– Я
уезжаю завтра, мой друг, – ответил Д'Артаньян.
– Ах,
сударь, неужели вы приехали только для того, чтобы огорчить нас?
– Боюсь,
что так, – произнес Д'Артаньян совсем тихо, и отступавший с низкими поклонами
Мушкетон его не расслышал.
Раскаяние
терзало д'Артаньяна, несмотря на то что сердце его изрядно очерствело.
Он не
сожалел о том, что увлек Портоса на путь, опасный для его жизни и благополучия,
ибо Портос охотно рискнул бы всем этим ради баронского титула, о котором мечтал
пятнадцать лет; но Мушкетон-то желал только одного: чтобы его звали Мустоном;
так не жестоко ли было отрывать его от блаженной и сытой жизни? Д'Артаньян
раздумывал об этом, когда вернулся Портос.
– За
стол, – сказал Портос.
– Как
за стол? – спросил д'Артаньян. – Который же теперь час?
– Уже
второй, мой милый.
– Ваше
обиталище, Портос, просто рай: здесь забываешь о времени. Я следую за вами,
хоть я и не голоден.
– Идем,
идем. Если не всегда можно есть, то пить всегда можно; это один из принципов бедняги
Атоса, и в его правоте я убедился с тех пор, как начал скучать.
Д'Артаньян,
который, как истый гасконец, был по натуре весьма умерен, по-видимому, не очень
верил в правильность аксиомы Атоса; все-таки он старался по мере сил не отставать
от хозяина дома.
Однако,
глядя, как ест Портос, и сам усердно прихлебывая вино, Д'Артаньян не мог отделаться
от мысли о Мушкетоне, тем более что Мушкетон, не прислуживая сам за столом, что
при нынешнем положении было бы ниже его достоинства, то и дело появлялся у
дверей и выказывал свою благодарность д'Артаньяну, посылая им вина самые лучшие
и самые выдержанные.
Поэтому,
когда за десертом Портос по знаку д'Артаньяна отпустил лакеев и друзья остались
вдвоем, д'Артаньян обратился к Портосу:
– А
кто же будет вас сопровождать в поход, Портос?
– Конечно
же, Мустон, – ответил спокойно Портос.
Д'Артаньян
был поражен. Ему уже представилось, как переходит в скорбную гримасу радушная
улыбка управителя.
– А
ведь Мустон, – сказал Д'Артаньян, – уже не первой молодости, мой
милый; к тому же он разжирел и, может быть, утратил навык к боевой службе.
– Я
знаю, но я привык к нему. Да, впрочем, он и сам не захочет покинуть меня: он
слишком меня любит.
«О,
слепое самолюбие!» – подумал Д'Артаньян.
– Но
ведь и у вас самого, кажется, служит все тот же лакей: этот добрый, храбрый,
сметливый… как бишь его зовут?
– Планше.
Да, он снова у меня, но теперь он больше не лакей.
– А
кто же?
– На
свои тысячу шестьсот ливров, – помните, те деньги, которые он заработал
при осаде Ла-Рошели, доставив письмо лорду Винтеру, – он открыл лавочку на
улице Менял и стал кондитером.
– Так
он кондитер на улице Менял? Зачем же он у вас служит?
– Он
немножко напроказил и боится неприятностей.
И
мушкетер рассказал своему другу, как он встретил Планше.
– Да,
милый мой, – сказал Портос, – что, если б кто-нибудь сказал вам в
былое время, что Планше спасет Рошфора, а вы потом укроете его от
преследования?
– Я
не поверил бы. Но что поделаешь? События меняют человека.
– Совершенно
верно, – согласился Портос, – но что не меняется или, вернее, что
меняется к лучшему – это вино. Отведайте-ка испанское, которое так ценил
наш друг Атос: это херес.
В эту
минуту управитель вошел за приказаниями относительно завтрашнего меню, а также
предполагаемой охоты.
– Скажи-ка,
Мустон, – спросил Портос, – мое оружие в порядке?
Д'Артаньян
забарабанил по столу пальцами, чтобы скрыть свое смущение.
– Ваше
оружие, монсеньер? – спросил Мушкетон. – Какое оружие?
– Да
мои доспехи, черт возьми!
– Какие
доспехи?
– Боевые
доспехи.
– Да,
монсеньер, – я так думаю, по крайней мере.
– Осмотри
их завтра и, если понадобится, вели почистить. Какая лошадь у меня самая резвая?
– Вулкан.
– А
самая выносливая?
– Баярд.
– А
ты какую больше всего любишь?
– Я
люблю Рюсто, монсеньер, это славная лошадка, мы с ней прекрасно ладим.
– Она
вынослива, не правда ли?
– Помесь
нормандской породы с мекленбургской. Может бежать день и ночь без передышки.
– Как
раз то, что нам нужно. Ты приготовишь к походу этих трех лошадей и вычистишь
или велишь вычистить мое оружие; да пистолеты для себя и охотничий нож.
– Значит,
мы отправляемся путешествовать? – тревожно спросил Мушкетон.
Д'Артаньян,
выстукивавший до сих пор неопределенные аккорды, забарабанил марш.
– Получше
того, Мустон! – ответил Портос.
– Мы
едем в поход, сударь? – спросил управитель, и розы на его лице сменились
лилиями.
– Мы
опять поступаем на военную службу, Мустон! – ответил Портос, стараясь лихо
закрутить усы и придать им воинственный вид, от которого они давно отвыкли.
Едва
раздались эти слова, как Мушкетон затрепетал; его толстые с красноватыми
прожилками щеки дрожали. Он взглянул на д'Артаньяна с таким невыразимо грустным
упреком, что офицер не мог вынести этого без волнения. Потом он пошатнулся и
сдавленным голосом спросил:
– На
службу? На службу в королевской армии?
– И
да и нет. Мы будем опять сражаться, искать всяких приключений словом, будем
вести прежнюю жизнь.
Последние
слова как громом поразили Мушкетона. Именно эта самая ужасная «прежняя жизнь» и
делала «теперешнюю» столь приятной.
– О,
господи! Что я слышу? – воскликнул Мушкетон, бросая еще более умоляющий
взгляд на д'Артаньяна.
– Что
делать, мой милый Мустон! – сказал д'Артаньян. – Значит, судьба…
Несмотря
на то что д'Артаньян постарался не назвать его на «ты» и выговорил его имя так,
как хотелось Мушкетону, тот все же почувствовал удар, и удар был столь ужасен,
что он вышел, забыв от волнения затворить двери.
– Славный
Мушкетон! Он сам не свой от радости, – сказал Портос топом, которым
Дон-Кихот, вероятно, поощрял Санчо седлать своего Серого для последнего похода.
Оставшись
одни, друзья заговорили о будущем и принялись строить воздушные замки. От
славного винца Мушкетона д'Артаньяну уже мерещились груды сверкающих червонцев
и пистолей, а Портосу – голубая лента и герцогская мантия. Во всяком случае,
они оба дремали за столом, когда слуги пришли, чтобы пригласить их лечь в
постель.
На
следующее утро, однако, д'Артаньян несколько утешил Мушкетона, объявив ему, что
война, по всей вероятности, будет все время вестись в самом Париже и поблизости
от замка Валлон, расположенного в окрестностях Корбея, или же около Брасье,
лежащего близ Мелена, а также возле Пьерфона, находящегося между Компьенем и
Вилле-Котре.
– Но
мне кажется, что прежде… – робко начал Мушкетон.
– О! –
сказал д'Артаньян. – Нынче война ведется не так, как прежде. Теперь все
дело в дипломатии: спросите об этом Планше.
Мушкетон
пошел наводить справки у своего старого друга, который подтвердил ему все, что
сказал д'Артаньян.
– Только, –
прибавил он, – в этой войне пленников подчас вешают.
– Черт
возьми, – сказал Мушкетон, – кажется, я все же предпочел бы осаду
Ла-Рошели.
А Портос
предоставил своему гостю случай убить на охоте косулю, обошел с ним и свои леса,
и свои горы, и свои пруды, показал ему своих борзых, свою свору гончих,
Гредине – одним словом, все, чем он владел, наконец трижды угостил
д'Артаньяна как нельзя более пышно и, когда тот стал собираться в путь,
потребовал у него точных распоряжений.
– Сделаем
так, мой друг, – сказал ему посланец Мазарини. – Мне нужно четыре
дня, чтобы доехать отсюда до Блуа; день провести там; три или четыре – на
возвращение в Париж. Выезжайте отсюда через неделю со всем необходимым;
остановитесь на Тиктонской улице, в гостинице «Козочка», и ждите моего
возвращения.
– Решено, –
сказал Портос.
– Я
еду к Атосу без всякой надежды на успех. Но, хоть я и думаю, что он никуда не
годится, все же нужно соблюдать приличия в отношении друзей.
– Не
поехать ли и мне с вами? – сказал Портос. – Это меня несколько
развлечет.
– Возможно,
меня тоже. Но вы не успеете сделать нужные приготовления.
– Правда.
Поезжайте, желаю вам успеха. Мне не терпится приняться за дело.
– Отлично! –
сказал д'Артаньян.
И они
расстались на рубеже пьерфонских владений, до которого Портос пожелал проводить
своего друга.
– По
крайней мере, – сказал д'Артаньян, скача по дороге на Вилле-Котре, –
я буду не один. Этот молодчина Портос еще исполнен сил. Если Атос согласится,
отлично. Мы тогда втроем посмеемся над Арамисом, этим повесой в рясе.
Из
Вилле-Котре он написал кардиналу:
«Монсеньер,
одного я уже могу предложить вашему преосвященству, а этот один стоит двадцати.
Я еду в Блуа, так как граф де Ла Фер живет в замке Бражелон в окрестностях
этого города».
Затем он
поскакал по дороге в Блуа, болтая с Планше, весьма развлекавшим его в продолжение
долгого путешествия.
|
