 Увеличить |
Глава 31. КОРОЛЕВСКАЯ
ПЛОЩАДЬ
В
молчании все четверо направились на середину площади. В это время луна вышла
из-за туч, и так как на открытом месте их легко было заметить, они решили
свернуть под липы, где тень была гуще.
Кое-где
там стояли скамейки. Они остановились около одной из них. По знаку Атоса д'Артаньян
и Портос сели. Атос и Арамис продолжали стоять.
Наступило
молчание; каждый испытывал замешательство перед неизбежным объяснением.
– Господа, –
заговорил Атос, – наше присутствие на этом свидании доказывает силу нашей
прежней дружбы. Ни один не уклонился, значит, ни одному из нас не в чем
упрекнуть себя.
– Послушайте,
граф, – ответил д'Артаньян, – вместо того чтобы говорить комплименты,
которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, лучше объяснимся
чистосердечно.
– Я
ничего так не желаю, – ответил Атос. – Я говорю искренне, скажите же
откровенно и вы: можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня или аббата д'Эрбле?
– Да, –
сказал д'Артаньян. – Когда я имел честь видеться с вами в вашем замке
Бражелон, я сделал вам предложение, которое было хорошо вами понято. Но, вместо
того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня, как ребенка, и этой восхваляемой
вами дружбе был нанесен удар не вчера, когда скрестились наши шпаги, а раньше,
когда вы притворялись у себя в замке!
– Д'Артаньян, –
с кротким упреком проговорил Атос.
– Вы
просили меня быть откровенным, – продолжал д'Артаньян, – извольте. Вы
спрашиваете меня, что я думаю, и я вам это говорю. А теперь я обращаюсь к вам,
господин аббат д'Эрбле. Я говорил с вами, как говорил с графом, и вы так же,
как он, обманули меня.
– Поистине,
вы странный человек, – сказал Арамис. – Вы явились ко мне с предложениями,
но разве вы их мне сделали? Нет, вы старались выведать мои секреты – и
только. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини ничтожество и что я не буду ему
служить. Вот и все. Разве я вам сказал, что не буду служить никому другому?
Напротив, я, как мне кажется, дал вам попять, что я на стороне принцев.
Насколько мне помнится, мы с вами даже превесело шутили над возможностью такого
вполне вероятного случая, что кардинал поручит вам арестовать меня.
Принадлежите вы к какой-нибудь партии? Бесспорно, да. Почему же и нам тоже
нельзя примкнуть к другой партии? У вас была своя тайна, у нас – своя. Мы
не поделились ими; тем лучше, это доказывает, что мы умеем хранить тайны.
– Я
ни в чем не упрекаю вас, – сказал д'Артаньян, – и если коснулся
вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о
дружбе.
– А
что вы находите предосудительного в моих действиях? – надменно спросил
Арамис.
Кровь
сразу бросилась в голову д'Артаньяну. Он встал и ответил:
– Я
нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов.
Видя,
что д'Артаньян поднялся, Портос встал также. Все четверо стояли друг против
друга с угрожающим видом.
При
ответе д'Артаньяна Арамис сделал движение, словно хотел схватиться за шпагу.
Атос
остановил его.
– Д'Артаньян, –
сказал он, – вы пришли сюда сегодня, еще не остыв после нашего вчерашнего
приключения. Я надеялся, д'Артаньян, что в вашем сердце найдется достаточно
величия духа и двадцатилетняя дружба устоит перед минутной обидой самолюбия. О,
скажите мне, что это так! Можете ли вы упрекнуть меня в чем-нибудь? Если я
виноват, я готов признать свою вину.
Глубокий,
мягкий голос Атоса сохранил свое прежнее действие на д'Артаньяна, тогда как
голос Арамиса, становившийся в минуты дурного настроения резким и крикливым,
только раздражал его. В ответ он сказал Атосу:
– Я
думаю, граф, что еще в замке Бражелон вам следовало открыться мне и что
аббат, – оказал он на Арамиса, – должен был сделать это в своем
монастыре; тогда я не бросился бы в предприятие, в котором вы должны были стать
мне поперек дороги. Но из-за моей сдержанности не следует считать меня глупцом.
Если бы я захотел выяснить, какая разница между людьми, которые к аббату
д'Эрбле приходят по веревочной лестнице, и теми, которые являются к нему по деревянной,
я бы заставил его говорить.
– Как
вы смеете вмешиваться! – воскликнул Арамис, бледнея от гнева при мысли,
что, может быть, д'Артаньян подглядел его с г-жой де Лонгвиль.
– Я
вмешиваюсь в то, что меня касается, и умею делать вид, будто не замечаю того,
до чего мне нет дела. Но я ненавижу лицемеров, а к этой категории я причисляю
мушкетеров, изображающих из себя аббатов, и аббатов, прикидывающихся
мушкетерами. Вот, – прибавил он, указывая на Портоса, – человек,
который разделяет мое мнение.
Портос,
не произносивший до сих пор ни звука, ответил одним словом и одним движением.
Он сказал: «Да», и взялся за шпагу.
Арамис
отскочил назад и извлек из ножен свою. Д'Артаньян пригнулся, готовый напасть
или защищаться.
Тогда
Атос свойственным ему одному спокойным и повелительным движением протянул руку,
медленно взял свою шпагу вместе с ножнами, переломил ее на колене и отбросил
обломки в сторону.
Затем,
обратившись к Арамису, он сказал:
– Арамис,
сломайте вашу шпагу.
Арамис
колебался.
– Так
надо, – сказал Атос и прибавил более тихим в мягким голосом: – Я так хочу.
Тогда
Арамис, побледнев еще больше, но покоренный этим жестом и голосом, переломил в
руках гибкое лезвие, затем скрестил на груди руки и стал ждать, дрожа от
ярости.
То, что
они сделали, принудило отступить д'Артаньяна и Портоса. Д'Артаньян совсем не вынул
шпаги, а Портос вложил свою обратно в ножны.
– Никогда, –
сказал Атос, медленно поднимая к небу правую руку, – никогда, клянусь в
этом перед богом, который видит и слышит нас в эту торжественную ночь, никогда
моя шпага не скрестится с вашими, никогда я не кину на вас гневного взгляда,
никогда в сердце моем по шевельнется ненависть к вам. Мы жили вместе,
ненавидели и любили вместе. Мы вместе проливали кровь, и, может быть, прибавлю
я, между нами есть еще другая связь, более сильная, чем дружба: мы связаны
общим преступлением. Потому что мы все четверо судили, приговорили к смерти и
казнили человеческое существо, которое, может быть, мы не имели права
отправлять на тот свет, хотя оно скорее принадлежало аду, чем этому миру.
Д'Артаньян, я всегда любил вас, как сына. Портос, мы десять лет спали рядом,
Арамис так же брат вам, как и мне, потому что Арамис любил вас, как я люблю и
буду любить вас вечно. Что значит для нас Мазарини, когда мы заставляли поступать
по-своему такого человека, как Ришелье! Что для нас тот или иной принц, для
нас, сумевших сохранить королеве ее корону! Д'Артаньян, простите, что я
скрестил вчера свою шпагу с вашей. Арамис просит в том же извиненья у Портоса.
После этого ненавидьте меня, если можете, но клянусь, что, несмотря на вашу ненависть,
я буду питать к вам только чувство уважения и дружбы. А теперь вы, Арамис,
повторите мои слова. И затем, если наши старые друзья этого желают и вы желаете
того же, расстанемся с ними навсегда.
Наступила
минута торжественного молчания, которое было прервано Арамисом.
– Клянусь, –
сказал он, глядя спокойно и прямо, хотя голос его дрожал еще от недавнего
волнения, – клянусь, я не питаю больше ненависти к моим былым товарищам. Я
сожалею, что бился с вами, Портос. Клянусь далее, что не только шпага моя никогда
не направится на вашу грудь, но что даже в самой сокровенной глубине моего
сердца не найдется впредь и следа неприязни к вам. Пойдемте, Атос.
Атос
сделал движение, чтобы уйти.
– О
нет, нет! Не уходите! – вскричал Д'Артаньян, увлекаемый одним из тех
неудержимых порывов, в которых сказывалась его горячая кровь и природная
прямота души. – Не уходите, потому что я тоже хочу произнести клятву.
Клянусь, что я отдам последнюю каплю моей крови, последний живой лоскут моей
плоти, чтобы сохранить уважение такого человека, как вы, Атос, и дружбу такого
человека, как вы, Арамис.
И он
бросился в объятия Атоса.
– Сын
мой, – произнес Атос, прижимая его к сердцу.
– А
я, – сказал Портос, – я не клянусь ни в чем, но я задыхаюсь от
избытка чувств, черт возьми! Если бы мне пришлось сражаться против вас, мне
кажется я скорее дал бы себя проткнуть насквозь, потому что я никогда никого не
любил, кроме вас, в целом свете.
И
честный Портос, заливаясь слезами, бросился в объятия Арамиса.
– Друзья
мои, – сказал Атос, – вот на что я надеялся, вот чего я ждал от таких
сердец, как ваши. Да, я уже сказал и повторяю еще раз: судьбы наши связаны
нерушимо, хотя пути наши и разошлись. Я уважаю ваши взгляды, Д'Артаньян, я
уважаю ваши убеждения, Портос. Хотя мы сражаемся за противоположные цели, –
останемся друзьями! Министры, принцы, короли, словно поток, пронесутся и
исчезнут, междоусобная война погаснет, как костер, но мы, останемся ли мы теми
же? У меня есть предчувствие, что да.
– Да, –
сказал Д'Артаньян, – будем всегда мушкетерами, и пусть нашим единственным
знаменем будет знаменитая салфетка бастиона Сен-Жерве, на которой великий
кардинал велел вышить три лилии.
– Да, –
сказал Арамис, – сторонники ли мы кардинала или фрондеры, не все ли равно?
Останемся навсегда друг другу добрыми секундантами на дуэлях, преданными
друзьями в важных делах, веселыми товарищами в веселье.
– И
всякий раз, – сказал Атос, – как нам случится встретиться в бою, при
одном слове «Королевская площадь!» возьмем шпагу в левую руку и протянем друг
другу правую, хотя бы это было среди кровавой резни.
– Вы
говорите восхитительно! – сказал Портос.
– Вы
величайший из людей и целой головой выше нас всех! – вскричал д'Артаньян.
Атос
улыбнулся с несказанной радостью.
– Итак,
решено, – сказал он. – Ну, господа, ваши руки. Христиане ли вы хоть
сколько-нибудь?
– Черт
побери! – воскликнул Д'Артаньян.
– Мы
будем ими на этот раз, чтобы сохранить верность нашей клятве, – сказал
Арамис.
– Ах,
я готов поклясться кем угодно, хоть самим Магометом, – сказал
Портос. – Черт меня подери, если я когда-нибудь был так счастлив, как
сейчас.
И добрый
Портос принялся вытирать все еще влажные глаза.
– Есть
ли на ком-нибудь из вас крест? – спросил Атос.
Портос и
д'Артаньян переглянулись и покачали головами, как люди, застигнутые врасплох.
Арамис улыбнулся
и снял с шеи алмазный крестик на нитке жемчуга.
– Вот, –
сказал он.
– Теперь, –
продолжал Атос, – поклянемся на этом кресте, который несмотря на алмазы,
все-таки крест, – поклянемся, что бы ни случилось, вечно сохранять дружбу.
И пусть эта клятва свяжет не только нас, но и наших потомков. Согласны вы на
такую клятву?
– Да, –
ответили все в один голос.
– Ах,
предатель! – шепнул д'Артаньян на ухо Арамису. – Вы заставили нас
поклясться на кресте фрондерки!
|
