Глава 34. ПОСЛЫ
Оба
друга тотчас же двинулись в путь и стали спускаться по крутому склону
предместья. Когда они достигли подошвы холма, они увидели, к своему великому
изумлению, что улицы Парижа превратились в реки, а площади в озера. Вследствие
ужасных дождей, бывших в январе, Сена выступила из берегов и затопила
полстолицы.
Атос и
Арамис сначала храбро въехали на лошадях в воду, но она доходила бедным животным
до груди. Пришлось сменить лошадей на лодку, что наши друзья и сделали,
приказав своим слугам дожидаться их на рынке.
На лодке
они добрались до Лувра. Уже спустилась ночь. Вид Парижа, слабо освещенного
мигающими среди этих площадей-озер фонарями, со всеми этими лодками, в которых,
блестя оружием, разъезжали патрули, с ночной перекличкой стражи на постах,
поразил Арамиса, необычайно легко поддающегося воинственным настроениям.
Они
прибыли к королеве. Им предложили обождать в приемной, так как королева
принимала в эту минуту двух господ, принесших ей вести из Англии.
– Но
мы тоже, – сказал Атос слуге, передавшему ему об этом, – мы тоже не
только принесли вести из Англии, но и сами прибыли оттуда.
– Разрешите
в таком случае узнать ваши имена, – сказал слуга.
– Граф
де Ла Фер и шевалье д'Эрбле, – ответил Арамис.
– О,
тогда, – с волнением сказал слуга, услыхав имена, которые так часто
произносила с надеждой королева, – в таком случае ее величество ни за что
не простит мне, если я заставлю вас ждать хотя бы одну минуту. Пожалуйте за
мной.
Он
прошел вперед, сопровождаемый Атосом и Арамисом.
Когда
они подошли к комнате королевы, слуга остановил их и открыл дверь.
– Ваше
величество, я осмелился нарушить ваше приказание и привел сюда двоих господ, которых
зовут граф де Ла Фер и шевалье д'Эрбле.
Услыхав
эти имена, королева испустила крик радости, который наши друзья ясно расслышали
из другой комнаты.
– Бедная
королева! – пробормотал Атос.
– О,
пусть войдут, пусть войдут! – воскликнула, в свою очередь, юная принцесса,
бросаясь к двери.
Бедное
дитя не покидало своей матери, разлученной со второй дочерью и сыновьями.
– Входите,
входите, господа! – воскликнула она, сама отворяя дверь.
Атос и
Арамис вошли. Королева сидела в кресле, и перед нею стояли двое из тех лиц, которых
мы видели в кордегардии.
Это были
Фламаран и Гаспар де Колиньи, герцог Шатильонский, брат того, который семь или
восемь лет перед тем был убит на дуэли на Королевской площади из-за госпожи де
Лонгвиль. При появлении наших друзей они отступили на шаг и с некоторым
беспокойством зашептались.
– Итак, –
воскликнула английская королева, увидав Атоса и Арамиса, – наконец-то вы
прибыли, верные друзья! Но королевские курьеры, как видите, опередили вас. Двор
был извещен о происшедшем в Лондоне в тот момент, когда вы только вступали в
Париж, и вот господа де Фламаран и де Шатильон сообщили мне по поручению ее
величества Анны Австрийской последние известия из Англии!
Арамис и
Атос переглянулись. Спокойствие, даже радость, сверкавшие в глазах королевы,
поразили их.
– Продолжайте,
прошу вас, господа, – проговорила она, обращаясь к Фламарапу и Шатильону. –
Итак, вы сказали, что его величество Карл Первый, мой августейший супруг, был
осужден на смерть против желания большинства его подданных?
– Да,
ваше величество, – пролепетал Шатильон.
Арамис и
Атос переглядывались. Изумление их все возрастало.
– И
когда его вели на эшафот, – продолжала королева, – на эшафот, моего
супруга, короля! – возмущенный народ его освободил?
– Да,
ваше величество, – отвечал Шатильон так тихо, что Атос и Арамис, несмотря
на все свое внимание, едва расслышали этот утвердительный ответ.
Королева
сложила руки с растроганным и благодарным выражением лица, между тем как ее
дочь обвила руками ее шею и поцеловала ее глаза, залитые слезами радости.
– Теперь
нам остается только засвидетельствовать вашему величеству наше глубочайшее
почтение, – сказал, торопясь закончить эту тягостную для него сцену,
Шатильон, покрасневший под проницательным взглядом Атоса.
– Еще
минуту, господа, – сказала королева, удерживая их знаком. – Одну
минуту. Граф де Ла Фер и шевалье д'Эрбле прибыли, как вы слышали, из Лондона.
Как очевидцы, они сообщат, быть может, подробности, которых вы не знаете и
которые вы передадите королеве, моей доброй сестре. Говорите, господа, я вас
слушаю. Не скрывайте, не смягчайте ничего. Раз король жив и его честь спасена,
все остальное мне безразлично.
Атос
побледнел и прижал руку к груди. От королевы не ускользнуло это движение и бледность
Атоса; она повторила:
– Говорите
же, граф, прошу вас, говорите!
– Простите,
ваше величество, – произнес наконец Атос, – но я ничего не прибавлю к
рассказу этих господ, прежде чем они не признают, что, быть может, ошиблись.
– Ошиблись! –
вскричала прерывающимся от волнения голосом королева. – Ошиблись! Что я
слышу? Боже мой!
– Сударь, –
сказал Фламаран Атосу, – если мы ошиблись, то введены в заблуждение только
королевой Франции. Надеюсь, вы не собираетесь исправлять это заблуждение, так
как это значило бы опровергать слова ее величества?
– Королевы? –
спросил Атос спокойным звучным голосом.
– Да, –
пробормотал Фламаран, опуская глаза.
Атос
печально вздохнул.
– А
не того лица, которое вас сопровождало и которое мы видели вместе с вами в кордегардии
у парижской заставы? Не от него ли исходит это известие в такой форме? –
спросил Арамис тоном оскорбительной вежливости. – Если только мы не
ошибаемся, граф де Ла Фер и я, на парижской заставе вас было трое.
Шатильон
и Фламаран вздрогнули.
– Объясните,
граф, что это значит? – воскликнула королева, волнение которой возрастало
с каждой минутой. – Я читаю на вашем лице беду, вы колеблетесь произнести
ужасную весть, ваши руки дрожат… О, боже, боже! Что случилось?
– Сударь, –
произнес Шатильон, – если вы принесли злую весть, слишком жестоко будет
сразу сообщить ее королеве.
Арамис
почти вплотную подошел к Шатильону.
– Сударь, –
сказал он ему, закусив губу, – надеюсь, вы не собираетесь указывать графу
де Ла Фер и мне, что мы должны говорить!
Тем
временем Атос, продолжая держать руку на сердце, с поникшей головой подошел к королеве
и начал взволнованным голосом:
– Ваше
величество, короли от рождения стоят так высоко, что Небо даровало им сердце,
способное переносить тяжкие удары судьбы, невыносимые для остальных людей.
Поэтому, мне кажется, с королевой, как вы, следует обходиться не так, как с
обыкновенной женщиной. Несчастная королева, вот результат миссии, которой вы
почтили нас.
Атос
преклонил колени перед дрожащей и оледеневшей от ужаса королевой и достал с
груди ящичек, где находились орден, осыпанный брильянтами, который королева
вручила перед отъездом лорду Винтеру, и обручальное кольцо, которое король
вручил перед смертью Арамису. Эти две вещи Атос с того момента, как получил их,
постоянно хранил у – себя на груди.
Он
открыл ящичек и подал его королеве с выражением немой и глубокой скорби.
Королева
протянула руку, схватила кольцо, судорожно поднесла его к своим губам и, не в
силах произнести ни звука или хотя бы вздохнуть или зарыдать, побледнела и без
чувств упала на руки дочери и своих дам.
Атос
поцеловал край платья несчастной вдовы и встал с торжественным видом, который
произвел глубокое впечатление на присутствующих.
– Я, –
сказал он, – граф де Ла Фер, дворянин, который никогда не лгал, я клянусь,
сначала перед богом, а затем перед этой несчастной королевой, что все, что
возможно было сделать в Англии для спасения короля, было нами сделано. А
теперь, шевалье, – докончил он, обращаясь к д'Эрбле, – идемте отсюда,
мы выполнили наш долг.
– Не
вполне, – ответил Арамис, – нам надо еще сказать несколько слов этим
господам.
И он
обратился к Шатильону:
– Сударь,
не угодно ли вам будет выйти вместе с нами на минутку, чтобы выслушать два
слова, которые я не считаю удобным говорить в присутствии королевы?
Шатильон
молча поклонился в знак согласия. Атос и Арамис прошли вперед. Шатильон и
Фламаран последовали за ними. Пройдя переднюю, они вышли на широкую крытую
террасу с одним окном. Арамис прошел по пустынной террасе и, став у окна,
обратился к герцогу Шатильону:
– Сударь,
вы только что позволили себе обойтись с нами чрезвычайно вольно. Я не могу допустить
этого ни в коем случае, и менее всего когда такое обращение исходит от лица,
передающего королеве весть, сочиненную лжецом.
– Сударь! –
воскликнул Шатильон.
– Но
куда вы дели господина де Брюи? – иронически спросил Арамис. – Не
отправился ли он менять свою физиономию, которая слишком смахивает на Мазарини?
В Пале-Рояле, как известно, есть много итальянских масок и костюмов, от
Арлекина до Панталоне.
– Вы,
кажется, желаете нас вызвать на дуэль! – перебил его Фламаран.
– Вам
это только кажется, сударь?
– Шевалье,
шевалье! – пытался остановить его Атос.
– Оставьте
меня, граф, в покое, – сердито отвечал Арамис. – Вы знаете, я не
люблю ничего делать наполовину.
– Кончайте
же, – произнес Шатильон с не меньшей надменностью, чем Арамис.
– Господа,
другой на моем месте или на месте графа де Ла Фер просто арестовал бы вас, так
как в Париже у нас есть друзья, но мы готовы предоставить вам случай удалиться
отсюда без всяких затруднений и беспокойства. Не угодно ли вам со шпагой в руке
побеседовать с нами на этой пустынной террасе?
– Охотно, –
сказал Шатильон.
– Одну
секунду, господа, – вмешался Фламаран. – Ваше предложение, конечно,
соблазнительно, но сейчас его принять нам невозможно.
– Почему
это? – спросил Арамис обычным для него вызывающим тоном. – Не
близость ли Мазарини делает вас таким осторожным?
– О,
вы слышите, Фламаран? – произнес Шатильон. – Не принять вызова значит
запятнать свою честь и имя!
– Я
вполне с вами согласен, – заметил Арамис.
– И
все же мы отложим это дело. Эти господа, вероятно, также согласятся со мною.
Арамис
покачал головой с дерзкой насмешкой.
Заметив
это движение, Шатильон положил руку на эфес шпаги.
– Герцог, –
продолжал Фламаран, – вы забываете, что вам поручено командовать в одном
весьма важном деле. Вы назначены принцем и утверждены королевой. До завтрашнего
вечера вы не принадлежите себе.
– Итак,
до послезавтра? – спросил Арамис.
– До
послезавтра? Слишком долго ждать, – сказал Шатильон.
– Не
я назначаю этот срок, – сказал Арамис, – и не я требую отсрочки.
Впрочем, – прибавил он, – мы можем встретиться в завтрашнем деле.
– Да,
вы правы, сударь! – воскликнул Шатильон. – Я весь к вашим услугам,
если вы потрудитесь явиться к Шарантонским воротам…
– Разумеется!
Чтобы встретить вас, я готов отправиться на край света; отчего же мне не сделать
для этого двух миль!
– Итак,
до завтра!
– Надеюсь.
Ступайте теперь к вашему кардиналу. Но раньше позвольте попросить вас об одном
одолжении: дайте слово, что вы ничего не скажете ему о нашем возвращении.
– Вы
требуете этого?
– Почему
бы нет?
– Только
победители могут предъявлять требования, а вы, сударь, еще не победитель.
– В
таком случае сразимся немедленно. Мы готовы, у нас нет дел на завтра.
Шатильон
и Фламаран переглянулись. В словах и жесте Арамиса было столько иронии, что
Шатильону очень трудно было сдержаться. Но Фламаран что-то шепнул ему, и он
одумался.
– Хорошо, –
обратился он к обоим друзьям, – даю слово, что наш спутник, кто бы он ни
был, никогда не узнает о том, что произошло между нами. Но вы мне обещаете
встретиться с нами завтра у Шарантонских ворот?
– О, –
произнес Арамис, – на этот счет будьте спокойны.
Четыре
дворянина обменялись поклонами и разошлись. На этот раз первыми из Лувра вышли
Шатильон и Фламаран, а Атос и Арамис последовали за ними.
– За
что вы так обрушились на них, Арамис? – спросил Атос.
– Я
имел на это свои основания.
– Да
что они вам сделали?
– Что
они сделали?.. Разве вы не видели?
– Нет.
– Они
усмехнулись, когда мы поклялись, что исполнили свой долг в Англии. Одно из
двух: или они поверили нам, или не поверили. Если поверили, то эта
усмешка – оскорбление, если же не поверили, то это тоже оскорбление. Надо
им показать, что мы стоим чего-нибудь. Впрочем, я не особенно досадую, что они
отложили это дело до завтра: сегодня вечеров у нас найдется дело получше, чем
размахивать шпагой.
– Что
же именно?
– Черт
возьми! Мы попробуем захватить Мазарини.
Атос
презрительно выпятил губу.
– Такие
дела не по мне, вы это знаете, Арамис.
– Но
почему же?
– Потому,
что это похоже на засаду.
– Право,
Атос, из вас вышел бы довольно странный полководец: вы сражались бы только
днем, предупреждали бы врага о часе, когда намерены напасть на него, и никогда
не делали бы ночных вылазок из опасения, как бы вас не упрекнули, будто вы
хотите воспользоваться темнотой.
Атос
улыбнулся.
– Человека
трудно переделать, – ответил он. – Кроме того, разве вы знаете
положение дел? Может быть, арест Мазарини сейчас даже нежелателен и вместо
победы приведет лишь к новым затруднениям?
– Значит,
Атос, вам не нравится мое предложение?
– Вовсе
нет. Я думаю, напротив, что это была бы ловкая штука. Но…
– Какое
но?..
– По-моему,
вам не следовало бы брать слово с этих господ, что они ничего не скажут о нас
Мазарини. Ведь тем самым вы почти приняли на себя обязательство ничего не
предпринимать против него.
– Клянусь
вам, я не брал на себя никакого обязательства. Я считаю себя совершенно свободным.
Идемте же, Атос, идемте.
– Куда?
– К
герцогу Бофору или к герцогу Бульонскому. Мы расскажем им все, что сейчас случилось.
– Да,
но с тем лишь условием, что мы начнем с коадъютора. Он духовное лицо и знаток в
делах совести. Мы ему откроемся, и он разрешит наши сомнения.
– Ах, –
возразил Арамис, – он все испортит, все припишет себе. Мы не начнем с
него, а кончим им.
Атос
улыбнулся. У него явно была на уме мысль, которой он не высказывал.
– Ну,
так с кого же мы начнем? – спросил он.
– С
герцога Бульонского, если вы ничего не имеете против. К нему отсюда ближе
всего.
– Но
прежде всего вы должны разрешить мне сделать одну вещь.
– Какую?
– Зайти
в гостиницу «Карл Великий», чтобы обнять Рауля.
– О,
конечно! Я пойду с вами, мы вместе обнимем его.
После
этого оба друга вновь сели в лодку, в которой приехали, и приказали везти себя
на Рыночную площадь. Там они нашли Гримо и Блезуа, которые стерегли лошадей.
Вчетвером они направились на улицу Генего.
Но Рауля
не оказалось в гостинице. Утром этого дня он получил приказ от принца и тотчас
выехал вместе с Оливеном.
|