Глава 27. РАЗГОВОР
Мордаунт
был захвачен врасплох. Он отступил вверх по лестнице, движимый каким-то
странным смутным инстинктом. Первое, что он почувствовал вполне ясно, было
изумление, смешанное с непреодолимым ужасом, какой овладевает человеком, когда
смертельный враг, превосходящий его силой, запускает в него свои когти в тот
самый момент, когда он считает этого врага далеко от себя и занятым другими
делами.
Но когда
они сели и Мордаунт увидел, что ему дана, неизвестно по какой причине, отсрочка, –
он напряг весь свой ум и собрал все свои силы.
Огонь,
блеснувший в глазах д'Артаньяна, не только не вселил в него робость, но,
наоборот, наэлектризовал его еще больше, так как хотя в этом взгляде и кипела
ненависть, это была ненависть открытая. Мордаунт притаился, готовый
воспользоваться малейшим случаем, который мог ему представиться, чтобы
вырваться из западни с помощью силы и хитрости. Так медведь, застигнутый в
своей берлоге, проявляет с виду безучастие, но на деле зорко следит за каждым
движением напавшего на него охотника.
Взгляд
Мордаунта быстро скользнул по длинной шпаге, висевшей у него сбоку; он неторопливо
положил левую руку на эфес и передвинул шпагу, чтобы можно было легко достать
ее правой рукой; после этого он сел, следуя приглашению д'Артаньяна.
Тот
ожидал от него каких-нибудь вызывающих слов, чтобы завязать один из тех беспощадно-насмешливых
разговоров, которые он умел так мастерски поддерживать. Арамис говорил про
себя: «Мы услышим сейчас что-нибудь банальное». Портос кусал усы и ворчал:
«Сколько церемоний, черт побери, чтобы раздавить эту ехидну!» Атос совсем исчез
в углу комнаты, неподвижный и бледный, как мраморное изваяние; и, несмотря на
свою неподвижность, он чувствовал, что лоб его покрывается потом.
Мордаунт
не говорил ничего; уверившись, что шпага находится в его распоряжении, он закинул
ногу за ногу и ждал.
Молчание
это не могло продолжаться долго; д'Артаньян понимал, что оно становится смешным,
и так как он пригласил Мордаунта сесть, чтобы побеседовать, то решил, что ему
первому следует заговорить.
– Мне
кажется, сударь, – начал он с убийственной вежливостью, – что вы
умеете менять платье почти с такой же быстротой, как те итальянские комедианты,
которых кардинал Мазарини выписал из Бергамо и которых он, без сомнения,
показывал вам во время вашего путешествия во Францию.
Мордаунт
не отвечал ни слова.
– Только
что, – продолжал д'Артаньян, – вы были переодеты, вернее одеты в
платье убийцы, а теперь…
– А
теперь, напротив, я одет как человек, которого собираются убить, не правда
ли? – отвечал Мордаунт своим спокойным и отрывистым голосом.
– О
сударь, – возразил д'Артаньян, – как можете вы говорить это, когда вы
находитесь в обществе дворян и когда под рукой у вас такая хорошая шпага?
– Никакая
шпага, сударь, не может устоять против четырех шпаг и стольких же кинжалов, не
считая шпаг и кинжалов ваших сообщников, ожидающих у входа.
– Извините,
сударь, – продолжал д'Артаньян, – те, которые ждут нас у входа, вовсе
не наши сообщники, а просто слуги. Я хочу восстановить истину даже в мельчайших
подробностях.
Мордаунт
отвечал лишь иронической улыбкой, искривившей его губы.
– Но
не в этом дело, – продолжал д'Артаньян. – Я возвращаюсь к своему
вопросу. Я имел честь, сударь, задать вам вопрос: почему вы изменили вашу
внешность? Маска, кажется, очень шла вам; борода с проседью была чудесна, а что
касается топора, которым вы нанесли такой замечательный удар, то я полагаю, что
он был бы для вас сейчас тоже кстати. Почему вы выпустили его из рук?
– Потому
что знал о сцепе, разыгравшейся в Армаптьере, и предвидел, что очутившись в
обществе четырех палачей, я встречу четыре топора, направленных против себя.
– Сударь, –
отвечал д'Артаньян, все еще владея собой, хотя чуть заметное движение бровей
показывало, что он начинает горячиться, – хотя вы глубоко испорчены и
порочны, вы еще молоды, и это заставляет меня оставить без внимания ваши
легкомысленные речи. Да, легкомысленные, так как упоминание об Армантьере не
имеет ни малейшего отношения к настоящему случаю. Действительно, не могли же мы
вручить шпагу вашей матушке и предложить ей сразиться с нами! Но вам, сударь,
молодому офицеру, великолепно владеющему, как нам известно, кинжалом и пистолетом
и вооруженному такой длинной шпагой всякий имеет право предложить поединок.
– Ага! –
отвечал Мордаунт. – Так вы желаете дуэли?
И он
поднялся со сверкающим взором, как бы немедленно готовый дать удовлетворение.
Портос
тоже встал, верный своей любви к такого рода приключениям.
– Прошу
прощения, – продолжал д'Артаньян с прежним хладнокровием, – не будем
спешить, так как каждый из нас желает, конечно, чтобы все совершилось по
правилам. Присядьте же, дорогой Портос, а вы, господин Мордаунт, будьте добры
сохранять спокойствие. Мы уладим все наилучшим образом. Будем говорить
откровенно: признайтесь, господин Мордаунт, – вам очень хочется убить
кого-нибудь из нас?
– Всех! –
отвечал Мордаунт.
Д'Артаньян
обернулся к Арамису и сказал ему:
– Не
правда ли, дорогой Арамис, какое счастье, что господин Мордаунт так хорошо
владеет французским языком; по крайней мере, между нами не может возникнуть
недоразумений, и мы отлично объяснимся.
Затем,
обратившись к Мордаунту, продолжал:
– Любезный
господин Мордаунт, я должен сказать вам, что все мои друзья питают к вам такие
же прекрасные чувства, как и вы по отношению к нам, и тоже были бы счастливы
убить вас. Скажу более: они, без сомнения, убьют вас. Тем не менее мы сделаем
это как порядочные люди. И вот вам лучшее доказательство.
С этими
словами д'Артаньян бросил свою шляпу на ковер, отодвинул стул к стене, сделал
знак своим друзьям последовать его примеру и с чисто французским изяществом
поклонился Мордаунту:
– К
вашим услугам, сударь. Если вы ничего не имеете против, то окажите мне честь
начать с меня. Не угодно ли? Правда, моя шпага короче вашей, но это пустяки.
Надеюсь, что рука поможет шпаге.
– Стой! –
вмешался, выступая вперед, Портос. – Я бьюсь первый, и без рассуждений.
– Позвольте,
Портос, – проговорил Арамис.
Атос не
промолвил ни слова; он был недвижим, как статуя. Казалось, даже дыхание его остановилось.
– Господа, –
сказал д'Артаньян, – успокойтесь, ваша очередь наступит.
Взгляните
на этого господина и прочтите в его глазах, какую ненависть мы внушаем ему;
смотрите, как он вынимает шпагу, как оглядывается кругом, чтобы какое-нибудь
препятствие не помешало ему. Не показывает ли все это, что господин Мордаунт
искусный боец и что вы очень скоро смените меня, если только я допущу это.
Оставайтесь поэтому на своем месте, как Атос. Рекомендую вам взять с него
пример и предоставить мне инициативу.
Кроме
того, с господином Мордаунтом у меня есть личные счеты, и поэтому я первый
начну. Я желаю, я хочу этого.
В первый
раз д'Артаньян произнес слово «хочу», говоря со своими друзьями. До сих пор он
произносил его только мысленно.
Портос
отступил. Арамис взял свою шпагу под мышку. Атос продолжал сидеть в темном углу
комнаты, но не так спокойно, как думал д'Артаньян: ему сдавило горло, он едва
дышал…
– Шевалье, –
обратился д'Артаньян к Арамису, – вложите шпагу в ножны; господин Мордаунт
может заподозрить вас в намерениях, каких вы не имеете.
Затем он
повернулся к Мордаунту.
– Сударь, –
сказал он, – я жду.
– А
я, господа, любуюсь вами, – неожиданно начал Мордаунт. – Вы спорите о
том, кому первому драться со мной, и совершенно забыли спросить меня, которого
это обстоятельство как будто немного касается. Я ненавижу вас всех, правда, но
в разной степени. Я надеюсь уложить вас всех четверых, но у меня больше шансов
убить первого, чем второго, второго, чем третьего, и третьего, чем четвертого.
Я прошу вас поэтому предоставить выбор противника мне. Если же вы мне откажете
в этом праве, я не стану драться, и вы можете просто убить меня.
Друзья
переглянулись.
– Это
справедливо, – сказали Портос и Арамис, надеясь, что выбор падет на них.
Атос и
д'Артаньян промолчали, но самое безмолвие их означало согласие.
– Итак, –
начал Мордаунт среди гробового молчания, воцарившегося в этом таинственном
доме, – итак, моим первым противником я избираю того из вас, кто, не
считая себя достойным носить имя графа де Ла Фер, стал называться Атосом.
Атос
вскочил со своего стула, как будто его подтолкнула пружина; с минуту он стоял
молча и неподвижно, по затем, к великому изумлению своих друзей, произнес,
качая головой:
– Господин
Мордаунт, поединок между нами невозможен. Окажите кому-нибудь другому честь,
которой вы удостоили меня.
Сказав
это, он снова сел.
– А, –
проговорил Мордаунт, – вот уже один струсил.
– Тысяча
проклятий! – воскликнул д'Артаньян, бросаясь к молодому человеку. –
Кто смеет говорить, что Атос трусит?
– Пусть
говорит, д'Артаньян, оставьте его, – отвечал Атос с улыбкой, полной горечи
и презрения.
– Это
ваше решительное слово, Атос? – спросил гасконец.
– Бесповоротное.
– Хорошо,
мы не будем настаивать.
И он
продолжал, обращаясь к Мордаунту:
– Вы
слышали, сударь, граф де Ла Фер не желает оказать вам чести драться с вами. Выберите
кого-нибудь из нас вместо него.
– Раз
я не могу драться с ним, – ответил Мордаунт, – мне безразлично, с кем
драться. Напишите ваши имена на билетиках, бросьте их в шляпу, а я вытяну
наудачу.
– Вот
это мысль! – согласился д'Артаньян.
– Действительно,
это решает все споры, – присоединился к нему и Арамис.
– Как
это просто, – заметил Портос, – а я вот не догадался.
– Согласен,
согласен, – повторил д'Артаньян. – Арамис, напишите наши имена вашим красивым
мелким почерком – тем самым, каким вы писали Мари Мишон, предупреждая ее,
что матушка господина Мордаунта замышляет убить милорда Бекингэма.
Мордаунт
снес новый удар, не моргнув глазом. Он, стоял, скрестив руки, и казался спокойным,
насколько мог быть спокоен человек в его положении. Если это и не была
храбрость, то, во всяком случае, гордость, очень напоминающая храбрость.
Арамис
подошел к письменному столу Кромвеля, оторвал три куска бумаги одинаковой величины
и написал на одном из них свое имя, а на двух других имена д'Артаньяна и
Портоса. Все три записки он показал Мордаунту открытыми; но тот даже не
взглянул на них и кивнул головой, как бы желая сказать, что он целиком
полагается на него. Арамис свернул все три бумажки, бросил их в шляпу и протянул
ее молодому человеку.
Мордаунт
опустил руку в шляпу, вынул одну из трех бумажек и, не читая, бросил ее небрежно
на стол.
– А,
змееныш! – бормотал д'Артаньян. – Я бы охотно отдал все мои шансы на
чин капитана мушкетеров, чтобы только ты вынул мое имя.
Арамис
развернул бумажку, и, как ни старался он сохранить хладнокровие, голос его задрожал
от ненависти и страстного желания сражаться первым.
– Д'Артаньян! –
громко прочел он.
Д'Артаньян
испустил радостный крик.
– Ага!
Есть, значит, правда на земле! – воскликнул он.
Затем
обернулся к Мордаунту:
– Надеюсь,
сударь, вы ничего не имеете возразить против этого?
– Ничего,
сударь, – отвечал Мордаунт; он, в свою очередь, вынул из ножен шпагу и
согнул ее, уперев в носок сапога.
Как
только д'Артаньян увидел, что желание его исполнилось и что добыча теперь не ускользнет
от него, к нему вернулось все его спокойствие и хладнокровие и даже та
медлительность, с какой он имел обыкновение делать приготовления к такому
важному делу, как поединок. Он быстро снял с себя манжеты и пошаркал правой
ногой по паркету, успев в то же время подметить, что Мордаунт вторично бросил
вокруг себя тот странный взгляд, который д'Артаньян уже заметил раньше.
– Вы
готовы, сударь? – спросил он наконец.
– Я
жду вас, – отвечал Мордаунт, подымая голову и окидывая д'Артаньяна
взглядом, выражение которого передать невозможно.
– Ну
так берегитесь, сударь, – проговорил гасконец, – потому что я
довольно хорошо владею шпагой.
– Я
тоже, – отвечал Мордаунт.
– Тем
лучше: совесть моя спокойна. Защищайтесь!
– Одну
минуту! – прервал его молодой человек. – Дайте слово, господа, что вы
будете нападать на меня не все сразу, а по очереди.
– Да
ты что, смеешься над нами, змееныш! – не выдержал Портос.
– Нет,
я не смеюсь, но я хочу, чтобы и у меня, как только что сказал господин
д'Артаньян, совесть была спокойна.
– Нет,
тут что-то другое, – бормотал д'Артаньян, покачав головой и оглядываясь с
некоторым беспокойством.
– Честное
слово дворянина! – сказали в один голос Арамис и Портос.
– В
таком случае, господа, – потребовал Мордаунт, – отойдите куда-нибудь
в угол, как это сделал граф де Ла Фер, который хотя и не желает драться, но,
кажется, знаком с правилами дуэлей. Очистите нам место, оно нам будет нужно.
– Хорошо, –
сказал Арамис.
– Вот
еще церемония! – заметил Портос.
– Отойдите,
господа, – сказал д'Артаньян, – не следует давать господину Мордаунту
ни малейшего повода поступить несогласно с правилами чести, так как я вижу, что
он, – не могу, при всем уважении к противнику, не заметить, –
настойчиво ищет такой повод.
Эта
новая насмешка разбилась о бесстрастность Мордаунта.
Портос и
Арамис отошли в угол, противоположный тому, где сидел Атос.
Оба
противника остались одни посреди комнаты, освещенной двумя лампами, стоявшими
на письменном столе Кромвеля. Само собой разумеется, что углы комнаты тонули в
полутьме.
– Начнем,
сударь, – сказал д'Артаньян, – готовы ли вы наконец?
– Готов! –
отвечал Мордаунт.
Оба
противника одновременно сделали шаг вперед.
Д'Артаньян
был слишком хорошим дуэлистом, чтобы «щупать» своего противника, как говорят
фехтовальщики. Он нанес ему блестящий, сильный удар, Мордаунт парировал его.
– Ага! –
воскликнул он, улыбаясь.
Д'Артаньян,
не теряя ни минуты, продолжал нападать и нанес Мордаунту новый удар, прямой и
быстрый, как молния.
Мордаунт
парировал и этот удар еле заметным движением конца шпаги.
– Я
начинаю думать, что игра будет веселая! – сказал д'Артаньян.
– Да, –
проворчал Арамис, – играйте, только держите ухо востро.
– Черт
возьми, друг мой, будьте осторожны! – сказал Портос.
Мордаунт
улыбнулся.
– Ах,
сударь, – воскликнул д'Артаньян, – какая у вас скверная улыбка!
Верно, сам дьявол научил вас, так отвратительно улыбаться?
Мордаунт
ответил только попыткой выбить шпагу из рук д'Артаньяна и нанес ему удар с такой
силой, какой гасконец не ожидал встретить в слабом на вид теле. Но он столь же
ловко отпарировал удар Мордаунта, и шпага последнего скользнула вдоль его
шпаги, не задев груди.
Мордаунт
быстро отступил назад.
– А!
Вы хотите увильнуть? – вскричал, наступая на него, д'Артаньян. – Вы
отступаете? Как вам будет угодно, мне это только на руку: я не вижу больше
вашей противной улыбки. Вот мы и совсем в тени. Тем лучше! Вы не можете себе
представить, сударь, какой у вас лживый взгляд, особенно когда вы трусите.
Поглядите на меня, и вы увидите то, чего вам никогда не покажет ваше зеркало:
прямой и честный взгляд.
Мордаунт
ничего не ответил на этот поток слов, быть может не очень деликатных, но обычных
у д'Артаньяна, у которого было правило отвлекать своего противника. Мордаунт
все время отражал удары, продолжая отступать в сторону; таким образом ему
удалось наконец поменяться местами с д'Артаньяном.
Он все
улыбался. Эта улыбка начала беспокоить гасконца.
«Вперед,
вперед, надо кончать, – говорил себе д'Артаньян. – У этого негодяя не
мускулы, а пружины. Вперед!»
И он с
удвоенной энергией нападал на Мордаунта, который продолжал отступать, но, видимо,
с намерением, так как д'Артаньян не мог уловить ни одного неверного движения
его шпаги, которым можно было бы воспользоваться. Тем временем, так как
комната, в сущности, была не очень велика, Мордаунт, отступая назад, скоро
коснулся стены и оперся на нее левой рукой.
– А! –
сказал д'Артаньян. – Теперь тебе уже некуда отступать, любезный!
Господа, – продолжал он, сжимая губы и хмуря лоб, – видали вы
когда-нибудь скорпиона, приколотого к стене? Нет? Так смотрите же…
И в одно
мгновение д'Артаньян нанес Мордаунту три ужасных удара. Все три лишь едва
коснулись его, д'Артаньян не мог понять, в чем дело. Три друга глядели, затаив
дыхание, с каплями холодного пота на лбу.
Наконец
д'Артаньян, подошедший слишком близко, в свою очередь, должен был отступить
назад на шаг, чтобы подготовиться к четвертому удару или, вернее, чтобы,
нанести его, ибо для д'Артаньяна битва была чем-то вроде шахмат, то есть
простором для разнообразнейших комбинаций, в которых все подробности вытекают
одна из другой. Но в то мгновение, как после быстрого и короткого отступления
он нанес наверняка рассчитанный удар, стена словно раскололась. Мордаунт исчез
в зияющем отверстии, и шпага д'Артаньяна, попавшая в щель, хрустнула, словно
была из стекла.
Д'Артаньян
сделал шаг назад. Стена закрылась.
Мордаунт,
защищаясь, подобрался к той потайной двери, через которую, как мы видели, ушел
Кромвель. Словно невзначай, оперся на нее левой рукой, нащупал кнопку, нажал ее
и исчез, как исчезают в театре злые духи, обладающие способностью проникать
сквозь стены.
Из уст
гасконца вырвалось яростное проклятие, в ответ на которое с другой стороны железной
двери раздался дикий, зловещий хохот. От этого хохота даже у скептика Арамиса
кровь застыла в жилах.
– Друзья,
ко мне! – вскричал д'Артаньян. – Высадим дверь.
– Это
сатана в образе человеческом! – воскликнул Арамис, подбегая на зов друга.
– Он
вырвался от нас, дьявол, вырвался! – вопил Портос, налегая своим мощным
плечом на дверь, которая не поддавалась, удерживаемая секретной пружиной.
– Тем
лучше, – чуть слышно пробормотал Атос.
– Я
подозревал это. Тысяча чертей! – кричал д'Артаньян, изнемогая в бесплодных
усилиях. – Подозревал, когда эта тварь металась по комнате; я предвидел
какой-то подлый умысел. Но кто мог предугадать такое?
– Сам
дьявол, его приятель, послал нам это ужасное несчастье! – воскликнул
Арамис.
– Напротив,
большое счастье, ниспосланное нам самим богом! – сказал с нескрываемой радостью
Атос.
– Как
так? – отвечал д'Артаньян, пожимая плечами и отходя от двери, которая
решительно отказывалась открыться. – Вы хотите сложить оружие, Атос! И это
вы предлагаете таким людям, как мы! Черт побери! Вы не понимаете, значит,
нашего положения?
– Что,
что?.. Какого положения? – спросил Портос.
– В
такой игре, кто не убил, сам будет убит, – отвечал д'Артаньян. – Уж
не готовы ли вы, из почтения к сыновним чувствам господина Мордаунта, позволить
ему умертвить нас?
– О
д'Артаньян, друг мой!
– Можно
ли смотреть на вещи с такой точки зрения? Негодяй вышлет против нас сотню солдат,
которые превратят нас в порошок в этой ступке Кромвеля. Ну, друзья, в дорогу!
Через пять минут будет поздно.
– Да,
вы правы, в дорогу! Скорей отсюда! – согласились Атос и Арамис.
– А
куда мы пойдем? – спросил Портос.
– В
гостиницу, милый друг. Заберем свои пожитки, а затем, с божьей помощью, скорей
во Францию, где я знаю, по крайней мере, как построены дома. Судно ждет нас.
Право, это еще большое счастье.
И
д'Артаньян, спеша перейти от слов к делу, вложил в ножны обломок своей шпаги,
поднял с пола шляпу, открыл дверь на лестницу и быстро сбежал вниз в
сопровождении трех друзей.
В дверях
беглецы встретили своих людей и спросили, не видели ли они Мордаунта. Но те не
заметили, чтобы кто-нибудь вышел из дома.
|