3
Спустя
несколько дней Дик утром зашел за письмами в канцелярию, и его внимание привлекла
необычная суета перед входом. Больной Кон Моррис собрался уезжать из клиники.
Его родители, австралийцы, сердито укладывали чемоданы в большой черный
лимузин, а рядом стоял доктор Ладислау и беспомощно разводил руками в ответ на
возбужденную жестикуляцию Морриса-старшего. Сам молодой человек с насмешливым
видом наблюдал за погрузкой со стороны.
– Что
вдруг за поспешность, мистер Моррис?
Мистер
Моррис вздрогнул и оглянулся. При виде Дика его багровое лицо и крупные клетки
его костюма словно погасли, а потом снова зажглись, как от поворота
выключателя. Он пошел на Дика, будто собираясь его ударить.
– Давно
пора нам отсюда уехать, и не только нам, – начал он и остановился, чтобы
перевести дух. – Давно пора, доктор Дайвер. Давно пора.
– Может
быть, мы поговорим у меня в кабинете? – сказал Дик.
– Нет
уж! Поговорить поговорим, да только знайте, что ни с вами, ни с заведением
вашим я больше не желаю иметь дела. – Он потряс пальцем перед самым носом
Дика. – Я вот этому доктору так и сказал. Жаль, только зря потратили
деньги и время.
Доктор
Ладислау изобразил своей фигурой некое расплывчатое подобие протеста. Дик всегда
недолюбливал Ладислау. Сумев увлечь разгневанного австралийца на дорожку,
ведущую к главному корпусу, он снова предложил ему продолжить разговор в
кабинете, но получил отказ.
– Вас-то
мне и нужно, доктор Дайвер, именно вас, а не кого другого. Я обратился к
доктору Ладислау, потому что вас не могли найти, а доктор Грегоровиус вернется
только к вечеру, а до вечера я оставаться не намерен.
Нет,
сэр! Ни минуты я здесь не останусь, после того как мой сын мне все рассказал.
Он с
угрозой подступил к Дику, и тот высвободил руки, готовый, если понадобится, отшвырнуть
его силой.
– Я
поместил к вам сына, чтобы вы его вылечили от алкоголизма, а он от вас от
самого учуял винный дух. – Он шумно и, видимо, безрезультатно потянул
носом воздух. – И даже не один, а два раза Кон это учуял. Мы в жизни не
брали в рот спиртного – ни я, ни жена. И мы вам доверили сына, чтобы вы его
вылечили, а он дважды за месяц учуял от вас винный дух.
Хорошо
лечение, нечего сказать!
Дик
медлил, не зная, на что решиться; мистер Моррис вполне способен был устроить
скандал у самых ворот клиники.
– В
конце концов, мистер Моррис, нельзя же требовать, чтобы люди отказывались от
своих насущных привычек только потому, что ваш сын…
– Но
вы же врач, черт побери! Когда глушит пиво рабочий, пес с ним, его дело, но
вы-то должны лечить других…
– Это
пожалуй, уже слишком. Ваш сын поступил к нам как больной клептоманией.
– А
отчего, я вас спрашиваю? – Он уже кричал в голос. – Оттого что пил
горькую. А горькая, она горькая и есть, – понятно вам? – Моего
родного дядю вздернули из-за нее, проклятой. И вот я помещаю сына в специальную
лечебницу, а в лечебнице от докторов разит спиртным!
– Я
вынужден просить вас удалиться.
– Меня
просить! Да я уже все равно что уехал!
– Будь
вы несколько более воздержанны, мы могли бы ознакомить вас с теми результатами,
которых пока что удалось достигнуть. Разумеется, при возникших обстоятельствах
дальнейшее пребывание вашего сына в клинике исключается.
– Вы
еще смеете мне говорить о воздержанности!
Дик
окликнул доктора Ладислау и, когда тот подошел, сказал ему:
– Возьмите
на себя труд от нашего имени пожелать пациенту и его родственникам счастливого
пути.
Слегка
поклонившись в сторону Морриса, он вошел в кабинет и на миг притаился у затворенной
двери. Он ждал, когда они уедут – хамы-родители и их хилый, дегенеративный
отпрыск; нетрудно было представить себе, как эта семейка будет колесить по
Европе, запугивая порядочных людей своим тупым невежеством и тугим кошельком.
Лишь когда шум мотора затих в отдалении, задумался он о том, насколько сам
повинен в разыгравшейся сцене. Он пил красное вино за обедом и ужином,
заканчивал день глотком горячего рома, иногда еще пропускал стаканчик джина
между делом – джин почти не оставляет запаха. В общем, это получалось с
полпинты спиртного в день – не так уж мало для его организма.
Отказавшись
от всяких попыток оправдаться, Дик сел за стол и составил себе нечто вроде
врачебного предписания, по которому количество потребляемого им в день алкоголя
сокращалось вдвое. Не полагается, чтобы от врачей, шоферов и протестантских
священников пахло спиртным, как может пахнуть от художников, маклеров и
кавалерийских офицеров; Дик был неосторожен, и эту вину он за собой признал. Но
инцидент еще рано было считать исчерпанным – что выяснилось получасом позже,
когда приехал Франц, взбодренный двумя неделями в Альпах и настолько соскучившийся
по работе, что успел погрузиться в нее прежде, чем дошел до своего кабинета.
Дик ждал его на пороге.
– Ну
как там Эверест?
– А
вы не шутите – мы показали такую прыть, что не испугались бы и Эвереста. Уже
подумывали об этом. А тут какие новости? Как моя Кэтс, как ваша Николь?
– Дома
все благополучно, и у вас и у меня. Но вот в клинике сегодня утром произошла безобразнейшая
история.
– Как,
что такое?
Но Франц
уже взялся за телефон, чтобы позвонить Кэтс. Дик походил по комнате, пока длилась
семейная беседа, потом сказал:
– Молодого
Морриса забрали родители – был целый скандал.
У Франца
сразу вытянулось лицо.
– Мне
уже известно, что он уехал. Я встретил Ладислау.
– И
что Ладислау сказал вам?
– Вот
только это – что Моррис уехал. И что вы мне все расскажете. Так в чем же дело?
– Обычные
в таких случаях глупости.
– Мальчишка,
я помню, препротивный.
– Хуже
некуда, – подтвердил Дик. – Но как бы там ни было, до того, как я подошел,
отец успел нагнать на Ладислау страху, как колонизатор на туземца. Кстати о
Ладислау, Франц. Стоит ли нам за него держаться? Мне кажется, не стоит;
какой-то он недотепа, ни с чем не может справиться сам.
Дик
медлил на краю истины, выгадывая пространство для маневра. Франц, как был, в
пыльнике и дорожных перчатках, присел на угол письменного стола. Дик решился.
– Помимо
всего прочего, этот Моррис изобразил отцу вашего почтенного собрата горьким
пьяницей. Папаша – фанатический поборник трезвости, а сынок будто бы обнаружил
на мне следы vin du pays[85].
Франц
сел и, выпятив нижнюю губу, уставился на нее.
– Вы
мне потом расскажете подробно, – сказал он наконец.
– Зачем
же откладывать? – возразил Дик. – Вы сами знаете, я никогда спиртным
не злоупотребляю. – Они сверкнули друг на друга взглядами, глаза в
глаза. – При попустительстве Ладистау этот тип до того расходился, что мне
пришлось занять оборонительную позицию. Легко ли это было, можете себе
представить – ведь поблизости могли оказаться больные.
Франц
снял перчатки, сбросил пыльник. Потом подошел к двери и сказал секретарше:
«Меня ни для кого нет». Потом вернулся к столу и стал разбирать наваленные на
нем бумаги, делая это машинально, как все, кому лишь нужна маска занятого
человека, чтобы легче было сказать трудные слова.
– Дик,
я знаю вас как воздержанного, уравновешенного человека, пусть даже мы
по-разному относимся к употреблению спиртных напитков. Но пришла пора сказать –
по совести. Дик, я уже несколько раз замечал, что вы разрешаете себе выпить не
в самое подходящее для этого время. Так что нет дыму без огня. Может быть, вам
стоит взять срочный отпуск?
– Или
лучше бессрочный, – усмехнулся Дик. – Временная отлучка ничего не
изменит.
Оба были
раздражены, Франц – из-за того, что ему испортили радость возвращения.
– Вам
иногда недостает здравого смысла, Дик.
– Никогда
не понимал, что подразумевается под здравым смыслом в сложных случаях, –
разве что утверждение, будто врач общего профиля может сделать операцию лучше,
чем хирург-специалист.
Дику
вдруг нестерпимо опротивело все происходящее. Объяснять, заглаживать что-то –
они оба уже вышли из этого возраста; лучше пусть в ушах звенит надтреснутый
отзвук старой истины.
– Нам
дальше не по пути, – неожиданно произнес он.
– Честно
говоря, мне и самому так кажется, – признался Франц. – Вы потеряли
вкус к делу, Дик.
– Очевидно.
И потому хочу из дела выйти. Можно будет разработать такие условия, чтобы вам
возвращать капитал Николь не сразу, а по частям.
– Об
этом я тоже думал, – я уже давно предвижу этот разговор. У меня есть
другой компаньон на примете, так что к концу года я, вероятно, смогу вернуть
вам все деньги.
Дик сам
не ожидал, что придет к решению так быстро, и не думал, что Франц с такой готовностью
согласится на разрыв. И все же он почувствовал облегчение. Давно уже он с
тоской глядел на то, как этика его профессии постепенно рассыпается в прах.
|
