11
Внизу, в
пустынном вестибюле, Розмэри встретила Кампиона.
– Я
видел, как вы пошли наверх, – заговорил он возбужденно. – Ну, как там
Маккиско? Когда состоится дуэль?
– Не
знаю. – Ей не понравился его тон – словно речь шла о цирковом
представлении с Маккиско в амплуа трагического клоуна.
– Поедемте
со мной. Я заказал машину в отеле, – сказал он так, как говорят: «У меня
есть лишний билет».
– Спасибо,
не хочется.
– А
почему? Я бы ни за что не согласился пропустить такое событие, хоть это
наверняка сократит мою жизнь на несколько лет. Мы можем остановить машину, не
доезжая до места, и смотреть издали.
– Пригласите
лучше мистера Дамфри.
Кампион
выронил свой монокль, на этот раз не нашедший пристанища в курчавых зарослях, и
с достоинством выпрямился.
– С
ним у меня больше нет ничего общего.
– К
сожалению, я никак не могу поехать. Мама будет недовольна.
Когда
Розмэри вернулась к себе, в соседней комнате заскрипела кровать и сонный голос
миссис Спирс спросил:
– Где
ты была?
– Мне
просто не спалось, и я вышла на воздух. А ты спи, мамочка.
– Иди
сюда.
Догадавшись
по звуку, что мать села в постели, Розмэри вошла и рассказала ей обо всем
случившемся.
– А
почему тебе в самом деле не поехать? – сказала миссис Спирс. – Ведь
можно оставаться на расстоянии, а потом, в случае чего, твоя помощь очень
пригодится.
Розмэри
колебалась – ей неприятно было вообразить себя глазеющей на подобное зрелище,
но у миссис Спирс мысли еще путались со сна, и из ее прошлого докторской жены
наплывали воспоминания о ночных вызовах на место катастрофы или к постели
умирающего.
– Мне
хочется, чтобы ты сама, без меня, решала, куда тебе идти и что делать, –
делала же ты для рекламных трюков Рэйни многое, что было потруднее.
Розмэри
по-прежнему казалось, что ехать ей незачем, но она повиновалась-отчетливому,
твердому голосу матери – как повиновалась в двенадцать лет, когда этот же голос
велел ей войти в театр «Одеон» с артистического подъезда и потом ласково
поздравил ее с удачей.
Выйдя на
крыльцо, Розмэри увидела, как отъехал автомобиль, увозивший Маккиско и Эйба, и
облегченно вздохнула, но тут из-за угла выкатилась машина отеля. Восторженно
пискнув, Луис Кампион втащил Розмэри на сиденье рядом с собой.
– Я
нарочно выжидал, боялся, вдруг они не позволят нам ехать. А я, видите, и
киноаппарат прихватил.
Она
усмехнулась, не зная, что сказать. Он был до того отвратителен, что уже не
внушал и отвращения, просто воспринимался как нелюдь.
– Почему
миссис Маккиско невзлюбила Дайверов? – спросила она. – Они были так
любезны к ней.
– При
чем тут «невзлюбила»? Она там что-то такое увидела. А что, мы так и не узнали
из-за Барбана.
– Значит,
не это вас так расстроило?
– Ну
что вы. – Его голос дрогнул. – То случилось после нашего возвращения
в отель. Но теперь мне уже все равно – не хочу больше и думать об этом.
Следом
за машиной Эйба они выехали на береговое шоссе, миновали Жуан-ле-Пэн с остовом
строящегося здания казино и поехали дальше на восток. Был пятый час утра, и под
серо-голубым небом уже выходили, поскрипывая, в море первые рыбачьи лодки.
Немного спустя обе машины свернули с шоссе влево и стали удаляться от моря.
– Сейчас
мы увидим поле для гольфа! – закричал Кампион. – Я уверен, там это и
будет.
Он
оказался прав. Когда машина Эйба остановилась впереди, небо на востоке уже было
разрисовано желтыми и красными полосами, предвещавшими знойный день. Розмэри и
Кампион велели шоферу дожидаться в сосновой роще, а сами пошли вдоль тенистой
опушки, огибая край поля, где по выжженной солнцем траве расхаживали Эйб и
Маккиско – последний временами вытягивал шею, как принюхивающийся кролик. Но
вот у дальней отметины для мяча появились еще какие-то фигуры – впереди можно
было распознать Барбана, за ним француз-секундант нес под мышкой ящик с
пистолетами.
Оробевший
Маккиско юркнул за спину Эйба и основательно приложился к фляжке с бренди.
После чего, давясь и кашляя, поспешил дальше и налетел бы с разгону на
двигавшегося навстречу противника, если б не Эйб, который удержал его на
полдороге, а сам отправился совещаться с французом. Солнце уже взошло над
горизонтом.
Кампион
вцепился Розмэри в плечо.
– Ох,
не могу, – просипел он едва слышно. – Это для меня чересчур. Это
сократит мою жизнь на…
– Пустите
меня! – крикнула на него Розмэри и, отвернувшись, с жаром зашептала французскую
молитву.
Дуэлянты
встали вдруг против друга – Барбан с засученным выше локтя рукавом. Его глаза
беспокойно поблескивали на солнце, но он вытер ладонь о штанину неторопливым и
размеренным движением. Маккиско, которому бренди придало отваги, сжал губы
дудочкой и с напускным равнодушием поводил своим длинным носом, пока Эйб не
шагнул вперед, держа в руке носовой платок.
Секундант-француз
смотрел в другую сторону. Розмэри, душимая мучительным состраданием, скрежетала
зубами от ненависти к Барбану.
– Раз
– два – три! – напряженным голосом отсчитал Эйб.
Два
выстрела грянули одновременно. Маккиско пошатнулся, но тут же овладел собой.
Оба дуэлянта промахнулись.
– Достаточно! –
крикнул Эйб.
Все
вопросительно посмотрели на Барбана.
– Я
не удовлетворен.
– Вздор!
Вы вполне удовлетворены, – сердито сказал Эйб. – Вы просто сами еще
этого не поняли.
– Ваш
подопечный отказывается от второго выстрела?
– Не
валяйте дурака, Томми. Вы настояли на своем, и мой доверитель исполнил все, что
от него требовалось.
Томми
презрительно рассмеялся.
– Расстояние
было смехотворным, – сказал он. – Я не привык к подобным комедиям –
напомните своему подопечному, что он не в Америке.
– А
вы полегче насчет Америки, – довольно резко оборвал его Эйб. И более
примирительным тоном добавил:
– Правда,
Томми, это все слишком далеко зашло. – С минуту они о чем-то препирались
вполголоса, потом Барбан кивнул и холодно поклонился издали своему недавнему
противнику.
– А
обменяться рукопожатием? – спросил француз-врач.
– Они
уже знакомы, – ответил Эйб.
Он
повернулся к Маккиско.
– Пойдемте,
здесь больше нечего делать.
Уже на
ходу Маккиско в порыве ликования схватил Эйба за руку.
– Постойте-ка, –
сказал Эйб. – Нужно вернуть Томми его пистолет. Он ему еще понадобится.
Маккиско
протянул пистолет Эйбу.
– Ну
его к черту, – сказал он задиристо. – Передайте, что он…
– Может
быть, передать, что вы хотели бы еще раз обменяться с ним выстрелами?
– Вот
я и дрался на дуэли! – воскликнул Маккиско, когда очи наконец пошли к
машине. – И показал, на что я способен. Я был на высоте, верно?
– Вы
были пьяны, – отрезал Эйб.
– Вовсе
нет.
– Ну
нет так нет.
– А
если я даже глотнул раз-другой, что от этого меняется?
Все
больше набираясь апломба, он уже недружелюбно поглядывал на Эйба.
– Что
от этого меняется? – настаивал он.
– Если
вам непонятно, объяснять, пожалуй, не стоит.
– А
вы разве не знаете, что во время войны все всегда были пьяны?
– Ладно,
поставим точку.
Но
точку, оказывается, было еще рано ставить. Кто-то бежал вдогонку; они
остановились, и к ним подошел запыхавшийся врач.
– Pardon,
messieurs, – заговорил он,
отдуваясь. – Voulez-vous
regler mes honoraires? Naturellement c’est pour soins medicaux seulement. M.
Barban n’a qu’un billet de mille et ne peut pas les regler et l’autre a laisse
son porte-monnaie chez lui.[7]
– Француз
остается французом, – заметил Эйб, потом спросил врача:
– Combien?[8] – Дайте я
заплачу, – предложил Маккиско.
– Не
надо, у меня есть. Мы все рисковали одинаково.
Пока Эйб
расплачивался с врачом, Маккиско вдруг метнулся в кусты, и там его вырвало.
Вышел он оттуда бледнее прежнего и чинно проследовал за Эйбом к машине в лучах
совсем уже розового утреннего солнца.
А в
сосновой роще лежал, судорожно ловя ртом воздух, Кампион, единственная жертва
дуэли, и Розмэри в припадке истерического смеха пинала его носком сандалеты в
бок. Она не успокоилась, пока не заставила его встать и идти – для нее теперь
важно было только одно: через несколько часов она увидит на пляже того, кого
мысленно все еще называла словом «Дайверы».
|
