10
– Ссора,
оказывается, началась перед тем, как машина Эрла Брэди обогнала дайверовский
лимузин, стоявший у обочины… – Ровный голос Эйба вливался в гулкую предутреннюю
тишину.
Вайолет
Маккиско стала рассказывать миссис Абрамс что-то про Дайверов, какое-то она там
сделала наверху в доме открытие, которое прямо-таки ошеломило ее. А Томми, он
за Дайверов готов любому перегрызть горло. Правда, эта Маккиско довольно
противная особа, но дело не в этом, а в том, что чета Дайверов, именно чета
Дайверов, занимает в жизни своих друзей особенное место, многие даже сами не
вполне это сознают. Конечно, при таком отношении что-то теряется, иногда
чувствуешь себя с ними так, будто сидишь в театре и смотришь на прелестную
балетную пару, а балет – это зрелище, которое восхищает но не волнует; но на
самом деле все тут гораздо сложнее – в двух словах не объяснишь. Так или иначе
Томми – один из тех, кто через Дика стал близок и к Николь, и чуть только
Маккиско дала языку волю, он ее сразу осадил:
– Миссис
Маккиско, будьте добры прекратить этот разговор.
– Я
не с вами разговариваю, – возразила она.
– Все
равно, я вас прошу Дайверов не касаться.
– А
что, это такая святыня?
– Оставьте
Дайверов в покое, миссис Маккиско. Найдите себе другую тему.
Томми
сидел на одном из откидных сидений. На другом сидел Кампион, от него я и узнал
обо всем.
– А
вы мне не указывайте, – озлилась Вайолет.
Вы
знаете, как это бывает, когда люди ночью, в машине возвращаются из гостей –
кто-то переговаривается вполголоса, кто-то задумался о своем, кто-то дремлет от
усталости. Вот и здесь – все только тогда опомнились, когда машина остановилась
и Барбан закричал громовым голосом кавалерийского командира:
– Выходите
из машины! До отеля не больше мили, дойдете пешком, а не дойдете – дотащат. Я
больше не желаю слышать ни вашего голоса, ни голоса вашей жены!
– Это
насилие! – закричал Маккиско. – Вы пользуетесь тем, что физически я
слабее вас. Но вам меня не запугать. Жаль, у нас не существует дуэльного
кодекса.
Он
забыл, что Томми – француз, в этом была его ошибка. Томми размахнулся и дал ему
пощечину – тут шофер решил, что нужно ехать дальше.
В эту
минуту ваша машина и поравнялась с ними. Женщины, конечно, подняли визг. Вся,
эта кутерьма продолжалась до самого отеля.
Томми
позвонил знакомому в Канн и попросил быть его секундантом.
Маккиско
не захотел брать в секунданты Кампиона, – который, впрочем, к этому и не
рвался, – а позвонил мне и, не вдаваясь в подробности, просил немедленно
приехать сюда. Вайолет Маккиско сделалось дурно, миссис Абрамс увела ее к себе,
напоила каплями, и та благополучно уснула на ее кровати.
Приехав
и узнав, в чем дело, я попробовал урезонить Томми, но он требовал, чтобы Маккиско
принес ему извинения, а Маккиско расхрабрился и извиниться не пожелал.
Выслушав
Эйба, Розмэри с тревогой спросила:
– А
Дайверы знают, что все вышло из-за них?
– Нет
– и не узнают никогда. Этот идиот Кампион совершенно напрасно и вас посвятил во
все, но этого уже не исправишь. А шоферу я сказал: если он вздумает болтать, я
пущу в ход свою знаменитую музыкальную пилу. Но Томми все равно не успокоится –
ему нужна настоящая война, а не стычка один на один.
– Только
бы Дайверы не узнали, – сказала Розмэри.
– Пойду
проведаю Маккиско. Хотите со мной? Ему будет приятно ваше участие – бедняга,
верно, ни на миг глаз не сомкнул.
Розмэри
живо представилось, как этот нескладный, болезненно обидчивый человек мечется
без сна в ожидании рассвета. С минуту она колебалась, потом жалость пересилила
в ней отвращение, и, кивнув головой, она по-утреннему бодро взбежала по
лестнице вместе с Эйбом.
Маккиско
сидел на кровати с бокалом шампанского, но вся его хмельная воинственность
улетучилась без следа. Сейчас это был хилый, бледный, насупленный человечек.
Видимо, он всю ночь напролет пил и писал. Он растерянно оглянулся на Эйба и
Розмэри.
– Уже
пора?
– Нет,
еще с полчаса в вашем распоряжении.
На столе
валялись исписанные листки бумаги, – очевидно, разрозненные страницы
длинного письма. Не без труда подобрав их по порядку – на последних страницах
строчки были очень размашистые и неразборчивые, – он придвинул настольную
лампу, свет которой с наступающим утром постепенно тускнел, нацарапал внизу
свою подпись, затолкал послание в конверт и вручил Эйбу со словами:
– Моей
жене.
– Пойдите
суньте голову под кран с холодной водой, – посоветовал ему Эйб.
– Вы
думаете, нужно? – неуверенно спросил Маккиско. – Я бы не хотел совсем
протрезвиться.
– Да
на вас смотреть страшно.
Маккиско
покорно поплелся в ванную.
– Мои
дела остаются в жутком беспорядке! – крикнул он оттуда. – Не знаю,
как Вайолет доберется домой, в Америку. Я даже не застрахован. Все как-то руки
не доходили.
– Не
мелите вздор, через час вы будете благополучно завтракать в отеле.
– Да,
да, конечно.
Он
вернулся с мокрыми волосами и недоуменно посмотрел на Розмэри, будто впервые ее
увидел. Вдруг его глаза помутнели от слез.
– Мой
роман так и не будет дописан. Вот что для меня самое тяжелое. Вы ко мне плохо относитесь, –
обратился он к Розмэри, – но тут уж ничего не поделаешь. Я прежде всего –
писатель. – Он как-то уныло икнул и помотал головой с безнадежным
видом. – Я много ошибался в своей жизни – очень много. Но я был одним из
самых выдающихся – в некотором роде…
Он не
договорил и стал сосать потухшую сигарету.
– Я
к вам очень хорошо отношусь, – сказала Розмэри, – но мне не нравится
вся эта история с дуэлью.
– Да,
надо было просто избить его как следует, но сделанного не вернешь. Я дал себя
спровоцировать на поступок, которого не имел права совершать. Я чересчур
вспыльчив…
Он
внимательно посмотрел на Эйба, словно ожидая возражений с его стороны. Потом с
судорожным смешком опять поднес к губам сигарету. Было слышно, как он учащенно
дышит.
– Беда
в том, что я сам заговорил, о дуэли. Если б еще Вайолет смолчала, я бы сумел
все уладить. Конечно, еще и сейчас не поздно – можно взять и уехать или
обратить все в шутку. Но боюсь, Вайолет тогда перестанет уважать меня.
– Вовсе
нет, – сказала Розмэри. – Она даже станет уважать вас больше.
– Вы
не знаете Вайолет. Если она чувствует себя в чем-то сильнее другого, она может
быть очень жестокой. Мы женаты двенадцать лет, была у нас дочка, она умерла,
когда ей шел восьмой год, а потом – знаете, как оно бывает в таких случаях. Мы
оба стали кое-что позволять себе на стороне, не то чтобы всерьез, но все-таки
это нас отдаляло друг от друга. А вчера она меня там обозвала трусом.
Розмэри,
смущенная, молчала.
– Ладно,
постараемся, чтобы все обошлось без последствий, – сказал Эйб и открыл
большой кожаный футляр. – Вот дуэльные пистолеты Барбана – я прихватил их,
чтобы вы могли заранее с ними освоиться. Он всегда возит их в своем
чемодане. – Эйб взял один из пистолетов и взвесил на руке. Розмэри
испуганно вскрикнула, а Маккиско с явной опаской уставился на это архаическое
оружие.
– Неужели,
чтобы нам обменяться выстрелами, нужны пистолеты сорок пятого калибра?
– Не
знаю, – безжалостно сказал Эйб. – Считается, что из длинноствольного
пистолета удобнее целиться.
– А
с какого расстояния? – спросил Маккиско.
– Я
разузнал все порядки. Если цель поединка – лишить противника жизни, назначают восемь
шагов, если хотят выместить на нем разгоревшуюся злобу – двадцать, а если речь идет
только о защите чести – сорок. Мы с секундантом Томми порешили на сорока.
– Хорошо.
– Интересная
дуэль описана в одной повести Пушкина,[6]
– вспомнил Эйб. – Противники стояли оба на краю пропасти, так что даже
получивший пустяковую рану должен был погибнуть.
Этот
экскурс в историю литературы, видимо, не дошел до Маккиско, он недоуменно посмотрел
на Эйба и спросил:
– Что,
что?
– Не
хотите ли разок окунуться в море – это вас освежит.
– Нет,
нет, мне не до купанья. – Он вздохнул. – Я ничего не понимаю, –
сказал он. – Зачем я это делаю?
Впервые
в жизни ему приходилось что-то делать. Он был из тех людей, для которых чувственный
мир не существует, и, очутившись перед конкретным фактом, он совершенно растерялся.
– Что
ж, будем собираться, – видя его состояние, сказал Эйб.
– Хорошо. –
Он отхлебнул порядочный глоток бренди, сунул фляжку в карман и спросил, как-то
дико поводя глазами:
– А
вдруг я убью его – меня тогда посадят в тюрьму?
– Я
вас переброшу через итальянскую границу.
Он
оглянулся на Розмэри, потом сказал Эйбу виноватым тоном:
– Прежде
чем идти, я бы хотел кое о чем поговорить с вами наедине.
– Я
надеюсь, что ни один из вас не будет ранен, – сказала Розмэри. – Эта
дуэль – ужасная глупость, и нужно постараться, чтобы она не состоялась.
|
