 Увеличить |
ХLVI
Мацько
дожил до счастливых дней. Не раз говорил он соседям, что получил больше, чем
ожидал. Даже старость только убелила его сединами, но не отняла ни сил, ни
здоровья. И сердце его преисполнилось таким весельем, какого он никогда еще не
испытывал. Его суровое когда-то лицо становилось все добродушнее, а глаза
улыбались людям приветливой улыбкой. В душе он был уверен, что все зло
кончилось навсегда и что никакая забота, никакое несчастье не омрачат уже дней
его жизни, текущих спокойно, как прозрачный ручей. Воевать до старости, а на старости
хозяйничать и умножать для внучат достояние – это во все времена было его
заветное желание и вот оно исполнилось. В хозяйстве все шло как по маслу. Леса
Мацько повырубил и расчистил; на нови каждую весну зеленели всякие хлеба; росло
богатство; на лугах выгуливались сорок кобылиц с жеребятами, которых старый
шляхтич осматривал каждый божий день; стада овец и коров паслись по перелескам
и перелогам; Богданец совсем переменился; заброшенная усадьба стала людной и
зажиточной деревней; взор путника издали поражали сторожевая башня и стены
замка, которые не успели еще потемнеть и отливали золотом на солнце и багрянцем
в сиянии вечерней зари.
Старый
Мацько радовался в душе достаткам, хозяйству, счастливой доле и не спорил,
когда люди говорили, что у него легкая рука. Через год после близнецов появился
на свет мальчик, которого Ягенка в честь отца и в память о нем назвала Зыхом.
Мацько принял его с радостью и нимало не смутился, что если так пойдет дальше,
то раздробится богатство, накопленное ценою таких трудов и стараний.
– Что
у нас было? – говорил он однажды по этому поводу Збышку. – Ничего! А
вот бог и послал нам. У старика Пакоша из Судиславиц, – говорил он, –
одна деревня да двадцать два сына, а не мрут же они с голоду. Мало ли земель в
королевстве и на Литве? Мало ли деревень и замков в руках этих псов
крестоносцев? Эх! А ну как сподобит господь! Неплохой был бы дом, замки-то у
них из красного кирпича, и наш милостивейший король сделал бы их
каштелянствами.
Примечательно,
что орден был на вершине своего могущества, богатством, силой, численностью
обученных войск превзошел все западные королевства, а старый рыцарь думал о
замках крестоносцев как о будущем жилище своих внуков. Верно, многие думали так
в королевстве Ягайла не только потому, что это были древние польские земли,
захваченные орденом, но и потому, что народ сознавал свою могучую силу, которая
кипела в его груди и искала себе выхода.
Замок
был достроен только на четвертом году женитьбы Збышка, да и то с помощью не
только местных, згожелицких и мочидольских мужиков, но и соседей, особенно
старого Вилька из Бжозовой, который, оставшись после смерти сына совсем
одиноким, очень подружился с Мацьком, а потом полюбил и Збышка с Ягенкой. Покои
замка Мацько украсил всем, что захватили они со Збышком в добычу на войне или
получили в наследство от Юранда из Спыхова, прибавив утварь, оставшуюся после
аббата и привезенную Ягенкой из дому; из Серадза старик привез стеклянные окна,
и дом получился великолепный. Однако Збышко переселился в замок с женой и
детьми только на пятый год, когда были окончены и другие постройки – конюшни,
скотные сараи, кухни и бани, а вместе с ними и подвалы, которые старик строил
из камня на известке, чтобы они стояли века. Но сам Мацько в замок не
перебрался: он остался жить в старом доме и на все просьбы Збышка и Ягенки
отвечал отказом.
– Помру
уж там, где родился, – толковал им старик. – Во время войны
Гжималитов с Наленчами Богданец наш сожгли дотла – сгорели все постройки, все
хаты, даже все изгороди, один этот домина остался. Толковал народ, будто оттого
он не сгорел, что крыша вся мохом поросла; но я думаю, что была в этом милость
и воля всевышнего, хотел он, чтобы мы воротились сюда и чтобы снова поднялся
здесь наш род. Пока мы воевали, я часто горевал, что некуда нам воротиться; но
не совсем я был прав, хозяйничать нам и впрямь было не на чем и есть было
нечего, но было где голову приклонить. Вы молоды, с вами дело другое; но я так
думаю, что коли дал нам приют этот старый дом, то и мне не пристало оставлять
его в небрежении.
И он
остался. Однако он любил приходить в замок полюбоваться его великолепием и пышностью,
посравнить его со старым гнездом и заодно поглядеть на Збышка, Ягенку и внучат.
Все, что он видел, было по большей части делом его рук и все же наполняло его
гордостью и удивлением. Иногда к нему приезжал старый Вильк «покалякать» у
огня, а то Мацько навещал его с той же целью в Бжозовой; однажды старый рыцарь
и выложил ему свои мысли о «новых порядках»:
– Мне,
знаете, иногда даже чудно. Все знают, что Збышко бывал в королевском замке в Кракове, –
ему ведь тогда чуть голову не срубили! – и в Мазовии, и в Мальборке, и у
князя Януша, Ягенка тоже в достатке выросла, но замка своего у них все-таки не
было… А теперь они так живут, будто иначе никогда и не живали… Похаживают себе
да похаживают по покоям да все слугам приказывают, а устанут, так сядут,
посидят. Прямо тебе каштелян с каштеляншей! Есть у них горница, где они обедают
с солтысами[112],
приказчиками и челядью, так и лавки там для нее и для него повыше, прочие ниже
сидят и ждут, покуда пан и пани себе на блюдо положат. Таков уж придворный
обычай, а мне всякий раз приходится напоминать себе, что это не какие-нибудь
важные паны, а мой племянник с женой, которые меня, старика, в руку чмокают, на
первое место сажают и называют своим благодетелем.
– За
это господь бог и ниспослал им свое благословение, – заметил старый Вильк.
Затем,
грустно покачав головой, он прихлебнул меда, пошевелил железной кочергой
головни в печке и сказал:
– А
вот мой парень погиб!
– Воля
божья.
– Это
верно! Старшие сыны – пятеро их у меня было – полегли задолго до него. Да вы
сами знаете. Что и говорить, воля божья. Но этот был самый крепкий. Настоящий
Вильк, и когда бы не погиб он, так, может, сегодня тоже жил бы в собственном
замке.
– Уж
лучше бы Чтан погиб.
– Что
там Чтан! Он взваливает себе на спину мельничные жернова, а сколько раз мой
трепал его! У моего была рыцарская выучка, а Чтана жена теперь по роже хлещет;
он хоть и силач, а дурак.
– Да,
никудышный! – подтвердил Мацько.
И,
воспользовавшись случаем, стал превозносить до небес не только рыцарское
искусство Збышка, но и его ум: он, мол, в Мальборке состязался с первейшими
рыцарями, а «с князьями говорить для него все едино, что орехи щелкать». Старик
хвалил Збышка и за рассудительность, и за хозяйственность, без чего замок
поглотил бы скоро все их достояние. Не желая, однако, чтобы старый Вильк
подумал, будто им грозит что-нибудь подобное, он сказал, понизив голос:
– Ну,
по милости божьей, добра у нас полны сундуки, побольше, чем люди думают, только
вы про то никому не сказывайте.
Люди,
однако, и догадывались, и знали, и друг другу рассказывали, раздувая все и
преувеличивая, особенно богатства, которые богданецкие рыцари вывезли из
Спыхова. Болтали, будто деньги из Мазовии везли целыми бочонками. Мацько как-то
выручил знатных владетелей Конецполя[113],
дав им взаймы десятка два гривен, и все окончательно уверились в несметности
его «сокровищ». От этого богданецкие рыцари еще больше значили в глазах людей и
пользовались еще большим почетом, и в замке у них всегда полно было гостей, на
что Мацько, хоть и был бережлив, никогда не смотрел косо, зная, что это
помогает возвеличению рода.
Особенно
пышно справляли крестины, а раз в год после успенья Збышко устраивал для соседей
большой пир, на который приезжали и шляхтянки поглядеть на рыцарские
состязания, послушать песенников и при свете смоляных факелов до утра поплясать
с молодыми рыцарями. Вот тогда-то старый Мацько тешился и радовался, любуясь на
Збышка и Ягенку, которые с виду были так горделивы и величавы. Збышко возмужал,
раздался в плечах, но, хоть ростом был высок и могуч, лицо у него по-прежнему
было юношеским. Когда же, охватив пышные волосы пурпурной повязкой, он
облачался в богатое платье, затканное серебряными и золотыми нитями, не только
Мацько, но и многие шляхтичи говорили про себя: «Господи, сущий тебе князь в
своем замке». А перед Ягенкой, которая сияла молодостью, здоровьем, силой и
красотой, рыцари, знакомые с западными обычаями, не раз преклоняли колено и
просили ее стать дамой их сердца. Сам старый владетель Конецполя, который был
серадзским воеводой, при виде ее приходил в восторг и сравнивал ее с утренней
зарей и с «солнышком», «которое озаряет мир и даже старую кровь заставляет
играть в жилах».
|
