XIII
Узнав,
что Мацько велел ей остаться в Спыхове, Ягенка от удивления, огорчения и гнева
не могла сначала слова вымолвить и только широко открытыми глазами глядела на
чеха, который прекрасно понимал, какую неприятную весть он ей привез.
– Я
хотел бы рассказать вам о том, что слыхали мы в Щитно, есть много новостей, и
притом важных, – сказал он.
– И
про Збышка?
– Нет,
новости только щитненские – понимаете…
– Понимаю!
Пусть слуга расседлает коней, а вы ступайте за мной.
И, отдав
распоряжение слуге, она повела чеха наверх.
– Почему
Мацько нас бросил? Зачем нам оставаться в Спыхове, почему вы воротились? –
забросала она чеха вопросами.
– Я
воротился потому, что мне велел рыцарь Мацько, – ответил Глава. – Мне
тоже хотелось на войну; но приказ есть приказ. Рыцарь Мацько сказал мне так:
«Воротишься, будешь охранять згожелицкую панну и ждать от меня вестей. Может,
говорит, тебе придется проводить ее в Згожелицы, не годится ей одной туда
ехать».
– Господи
боже мой, да что же случилось? Неужто нашлась дочка Юранда? Неужто Мацько не к
Збышку поехал, а за Збышком? Ты ее видел? Говорил с нею? Почему же ты не привез
ее и где она сейчас?
В ответ
на град вопросов чех склонился к ногам девушки и сказал:
– Не
прогневайтесь, ваша милость, не могу я вам сразу ответить. Коли воля ваша, буду
отвечать по порядку.
– Хорошо!
Нашлась она или нет?
– Нет,
но теперь мы точно знаем, что она была в Щитно и что ее увезли куда-то в
восточные замки.
– Почему
же мы должны сидеть в Спыхове?
– А
вдруг она найдется?.. Тогда, ваша милость… дело такое… незачем тогда…
Ягенка
умолкла, только щеки у нее покраснели.
– Я
думал и все еще думаю, – продолжал чех, – что нам не вырвать ее живой
из лап этих псов, но все в руках божьих. Расскажу вам по порядку. Приехали мы в
Щитно, ну, ладно. Рыцарь Мацько показал помощнику комтура письмо Лихтенштейна,
а тот замолоду носил меч за Куно, на наших глазах поцеловал он печать и принял
нас радушно, ни в чем не заподозрил. Будь у нас хоть горсточка людей под рукой,
замок можно было бы захватить, так он нам доверял. И с ксендзом видеться нам
никто не мешал; две ночи мы с ним протолковали, и рассказал нам ксендз дивные
дела, от палача он про них дознался.
– Палач
немой.
– Немой,
но ксендзу на пальцах умеет показывать, и тот так хорошо понимает, будто палач
живым словом все ему рассказывает. Дивные дела, и перст божий в них виден.
Палач отрубил Юранду руку, вырвал ему язык и выжег глаз. Такой он человек, что,
коли велят ему мужа пытать, ни перед чем он не остановится, прикажи человека
зубами разорвать – разорвет. Но ни на одну молоденькую девушку он руки не
поднимет, какими бы пытками ему ни грозили. А стал он таким потому, что
когда-то была у него дочка единственная и любил он ее без памяти, а крестоносцы
ее…
Глава
осекся, не зная, как продолжать. Видя это, Ягенка сказала:
– Что
вы мне про дочку палача толкуете!
– Это
к делу относится, – ответил чех. – Когда наш молодой пан зарубил
рыцаря Ротгера, старый комтур Зигфрид чуть не помешался. В Щитно болтали, будто
Ротгер был его сыном, и ксендз говорил нам, что родной отец не мог бы так
любить сына, как Зигфрид любил Ротгера. И из мести продал он душу дьяволу,
палач это видел! Зигфрид разговаривал с убитым, как вот я с вами, а тот в гробу
то смеялся, то зубами скрежетал, то облизывался почернелым языком от радости,
что старый комтур пообещал ему голову пана Збышка. Но добыть голову пана Збышка
Зигфрид тогда не мог и велел пока мучить Юранда, а потом положил язык его и
руку в гроб Ротгеру, который начал пожирать сырое мясо…
– И
слушать-то страшно такое. Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь! –
проговорила Ягенка.
И,
поднявшись, подбросила в печку дров, потому что уже совсем свечерело.
– Да! –
продолжал Глава. – Не знаю, как оно будет на страшном суде, ведь все, чего
лишили Юранда, должно к нему вернуться. Но не постигнуть этого человеческим
разумом. Палач тогда все видел. И вот, накормив упыря человеческим мясом,
старый комтур отправился за дочкой Юранда; видно, мертвец шепнул ему, что хотел
бы запить мясо невинною кровью… Но палач, который, как я уже говорил, на все
способен, только не может вынести, когда девушке чинят обиду, загодя притаился
на лестнице… Ксендз говорил, что он не в своем уме и скот сущий, одно это отлично
понимает, и, когда нужно, никто не сравнится с ним в хитрости. Сел это он на
лестнице и ждет, а тут и комтур приходит. Услышал он чье-то дыхание, увидел
сверкающие глаза и очень испугался, понял, что это упырь. А палач как ахнет его
кулаком по загорбку! Думал хребет ему перебить, так, чтобы и следа не осталось,
однако не убил. Упал комтур без памяти и захворал со страху, а как выздоровел,
боялся уже покуситься на дочку Юранда.
– Да,
но он увез ее.
– Увез
и вместе с нею захватил и палача. Он не знал, что палач защищал ее, думал, сила
неведомая, то ли злая, то ли добрая. Все же он решил не оставлять палача в
Щитно. Боялся, что ли, как бы тот не выдал его… Он хоть и немой, но дойди дело
до суда, так через ксендза мог бы все рассказать… Под конец ксендз вот что
сказал рыцарю Мацьку: «Старый Зигфрид сам не убьет дочки Юранда, боится, а если
и велит кому другому это сделать, так, покуда Дидерих жив, он не даст ее в
обиду, тем более что один раз уже спас ее».
– А
ксендз знает, куда ее увезли?
– Точно
не знает, но слыхал, что там про Рагнету[95]
толковали, – это замок неподалеку от литовской или жмудской границы.
– Что
же сказал Мацько?
– Выслушал
рыцарь Мацько ксендза и сказал мне на другой день: «Коли так, то, может, мы и
найдем ее; но мне, не теряя ни минуты, надобно к Збышку спешить, а то
крестоносцы заманят его, как Юранда заманили. Стоит им сказать, что они отдадут
Дануську, если он сам за нею приедет, и он поедет, а тогда старый Зигфрид так
люто отомстит ему за Ротгера, что никто о такой мести и не слыхивал».
– Верно,
верно! – воскликнула в тревоге Ягенка. – Это хорошо, коли Мацько
потому поторопился!
Немного
погодя она снова обратилась к Главе:
– В
одном только он ошибся – что услал вас сюда. Ну к чему оберегать нас в Спыхове?
Нас и старый Толима убережет, а вы, такой сильный и ловкий, пригодились бы там
Збышку.
– А
кто вас, панночка, в случае чего отвезет в Згожелицы?
– В
случае чего вы могли бы приехать раньше их. Понадобится же им послать сюда
весточку, вот они и перешлют ее через вас, а вы тогда и отвезете нас в
Згожелицы.
Чех
поцеловал ей руку и спросил взволнованным голосом:
– А
вы на это время здесь останетесь?
– Бог
хранит сироту! Здесь останемся.
– И
не будет вам скучно? Что вы будете здесь делать?
– Буду
бога молить, чтобы вернул Збышку счастье и сохранил всех вас в добром здоровье.
И при
этих словах она горько расплакалась.
А
оруженосец снова склонился к ее ногам.
– Вы, –
сказал он, – как ангел небесный.
|
