Роковой Воздуходуев
Наклонившись
ко мне, сверкая черными глазами и страдальчески искривив рот, Воздуходуев
прошептал:
– С
ума ты сошел, что ли? Зачем ты познакомил свою жену со мной?!
– А
почему же вас не познакомить? – спросил я удивленно.
Воздуходуев
опустился в кресло и долго сидел так, с убитым видом.
– Эх! –
простонал он. – Жалко женщину.
– Почему?
– Ведь
ты ее любишь?
– Ну…
конечно.
– И
она тебя?
– Я
думаю.
– Что
ж ты теперь наделал!
– А
что?!
– Прахом
все пойдет. К чему? Кому это было нужно? И так в мире много слез и страданий…
Неужели еще добавлять надо?
– Бог
знает, что ты говоришь, – нервно сказал я. – Какие страдания?
– Главное,
ее жалко. Молодая, красивая, любит тебя (это очевидно) и… что ж теперь? Дернула
тебя нелегкая познакомить нас…
– Да
что с ней случится?!!
– Влюбится.
– В
кого?
Он
высокомерно, с оттенком легкого удивления поглядел на меня:
– Неужели
ты не понимаешь? Ребенок маленький, да? В меня.
– Вот
тебе раз! Да почему же она в тебя должна влюбиться?
Удивился
он:
– Да
как же не влюбиться? Все влюбляются. Ну рассуждай ты логично: если до сих пор
не было ни одной встреченной мною женщины, которая в меня бы не влюбилась, то
почему твоя жена должна быть исключением?
– Ну,
может быть, она и будет исключением.
Он
саркастически усмехнулся. Печально поглядел вдаль.
– Дитя
ты, я вижу. О, как бы я хотел, чтобы твоя жена была исключением… Но – увы!
Исключения попадаются только в романах. Влюбится, брат, она. Влюбится. Тут уж
ничего не поделаешь.
– Пожалел
бы ты ее, – попросил я. Он пожал плечами.
– Зачем?
Оттого, что я ее пожалею, чувства ее ко мне не изменятся. Ах! Зачем ты нас
познакомил, зачем познакомил?! Какое безумие!
– Но,
может быть… Если вы не будете встречаться…
– Да
ведь она меня уже видела?
– Видела.
– Ну,
так при чем тут «не встречаться»? Лицо мое вытянулось.
– Действительно…
Втяпались мы в историю.
– Я
ж говорю тебе!
Тяжелое
молчание. Я тихо пролепетал:
– Воздуходуев!
– Ну?
– Если
не ее, то меня пожалей.
В глазах
Воздуходуева сверкнул жестокий огонек.
– Не
пожалею. Пойми же ты, что я не господин, а раб своего обаяния, своего успеха.
Это – тяжелая цепь каторжника, и я должен влачить ее до самой смерти.
– Воздуходуев!
Пожалей!
В голосе
его сверкнул металл:
– Н-нет!
В
комнату вошла молодая барышня, хрупкого вида блондинка с раз навсегда
удивленными серыми глазами.
– Анна
Лаврентьевна! – встал ей навстречу Воздуходуев. – Отчего вы не пришли
ко мне?
– Я?
К вам? Зачем?
– Женщина
не должна спрашивать «Зачем?». Она должна идти к мужчине без силы и воли, будто
спящая с открытыми глазами, будто сомнамбула.
– Что
вы такое говорите, право? Как так я пойду к вам ни с того ни с сего?
– Слабеет, –
шепнул мне Воздуходуев. – Последние усилия перед сдачей.
И
отчеканил ей жестким, металлическим тоном:
– Я
живу: Старомосковская, семь. Завтра в три четверти девятого. Слышите?
Анна
Лаврентьевна бросила взгляд на меня, на Воздуходуева, на вино, которое мы пили,
пожала плечами и вышла из комнаты.
– Видал? –
нервно дернув уголком рта, спросил Воздуходуев. – Еще одна. И мне жалко
ее. Барышня, дочь хороших родителей… А вот поди ж ты!
– Неужели
придет?!
– Она-то?
Побежит. Сначала, конечно, борьба с собой, колебания, слезы, но по мере
приближения назначенного часа роковые для нее слова: «Воздуходуев,
Старомосковская, семь» – эти роковые слова все громче и громче будут звучать в
душе ее. Я вбил их, вколотил в ее душу – и ничто, никакая сила не спасет эту
девушку.
– Воздуходуев!
Ты безжалостен.
– Что
ж делать. Мне ее жаль, но… Я думаю, Господь Бог сделал из меня какое-то орудие
наказания и направляет это орудие против всех женщин. – Он горько,
надтреснуто засмеялся. – Аттила, бич Божий.
– Ты
меня поражаешь! В чем же разгадка твоего такого страшного обаяния, такого
жуткого успеха у женщин?
– Отчасти
наружность, – задумчиво прошептал он, поглаживая себя по впалой груди и
похлопывая по острым коленям. – Ну, лицо, конечно, взгляд.
– У
тебя синее лицо, – заметил я с оттенком почтительного удивления.
– Да.
Брюнет. Частое бритье. Иногда это даже надоедает.
– Бритье?
– Женщины.
– Воздуходуев!..
Ну не надо губить мою жену, ну пожалуйста.
– Тссс!
Не будем говорить об этом. Мне самому тяжело. Постой, я принесу из столовой
другую бутылку. Эта суха, как блеск моих глаз.
Следующую
бутылку пили молча. Я думал о своем неприветливом, суровом будущем, о своей
любимой жене, которую должен потерять, – и тоска щемила мое сердце.
Воздуходуев,
не произнося ни слова, только поглядывал на меня да потирал свой синий жесткий
подбородок.
– Ах! –
вздохнул я наконец. – Если бы я пользовался таким успехом…
Он
странно поглядел на меня. Лицо его все мрачнело и мрачнело – с каждым выпитым
стаканом.
– Ты
бы хотел пользоваться таким же успехом?
– Ну
конечно!
– У
женщин?
– Да.
– Не
пожелал бы я тебе этого.
– Беспокойно?
Он выпил
залпом стакан вина, со стуком поставил его на стол, придвинулся, положил голову
ко мне на грудь и после тяжелой паузы сказал совершенно неожиданно:
– Мой
успех у женщин! Хоть бы одна собака посмотрела на меня! Хоть бы кухарка
какая-нибудь подарила меня любовью… Сколько я получил отказов! Сколько выдержал
насмешек, издевательств… Били меня. Одной я этак-то сообщил свой адрес, по
обыкновению гипнотизируя ее моим властным тоном, а она послушала меня,
послушала да – хлоп! А сам я этак вот назначу час, дам адрес и сижу дома, как
дурак: а вдруг, мол, явится.
– Никто
не является? – сочувственно спросил я.
– Никто.
Ни одна собака. Ведь я давеча при тебе бодрился, всякие ужасы о себе
рассказывал, а ведь мне плакать хотелось. Я ведь и жене твоей успел шепнуть
роковым тоном «Старомосковская, семь, жду в десять». А она поглядела на меня да
и говорит: «Дурак вы, дурак, и уши холодные». Почему уши холодные? Не понимаю.
Во всем этом есть какая-то загадка… И душа у меня хорошая, и наружностью я не
урод – а вот поди ж ты! Не везет, умом меня тоже Бог не обидел. Наоборот,
некоторые женщины находили меня даже изысканно-умным, остроумным. Одна
баронесса говорила, что сложен я замечательно – прямо хоть сейчас лепи статую.
Да что баронесса! Тут из-за меня две графини перецарапались. Так одна все время
говорила, что вы, мол, едва только прикоснетесь к руке – я прямо умираю от
какого-то жуткого, жгучего чувства страсти. А другая называла меня «барсом».
Барс, говорит, ты этакий. Ей-богу. И как странно: только что я с ней
познакомился, адреса даже своего не дал, а она сама вдруг: «Я, –
говорит, – к вам приеду. Не гоните меня! Я буду вашей рабой, слугой, на
коленях за вами поползу…» Смешные они все. Давеча и твоя жена. «От вас, –
говорит, – исходит какой-то ток. У вас глаза холодные, и это меня
волнует…»
После
долгих усилий я уловил-таки взгляд Воздуходуева. И снова читалось в этом
взгляде, что Воздуходуев уже устал от этого головокружительного успеха и что
ему немного жаль взбалмошных, безвольных, как мухи к меду, льнущих к нему
женщин…
С
некоторыми людьми вино делает чудеса.
|