Магнит
I
Первый
раз в жизни я имел свой собственный телефон. Это радовало меня, как ребенка.
Уходя утром из дому, я с напускной небрежностью сказал жене:
– Если
мне будут звонить, спроси – кто и запиши номер.
Я прекрасно
знал, что ни одна душа в мире, кроме монтера и телефонной станции, не имела
представления о том, что я уже восемь часов имею свой собственный телефон, но
бес гордости и хвастовства захватил меня в свои цепкие лапы, и я, одеваясь в
передней, кроме жены, предупредил горничную и восьмилетнюю Китти, выбежавшую
проводить меня:
– Если
мне будут звонить, спросите – кто и запишите номер.
– Слушаю-с,
барин!
– Хорошо,
папа!
И я
вышел с сознанием собственного достоинства и солидности, шагал по улицам так
важно, что нисколько бы не удивился, услышав сзади себя разговор прохожих:
– Смотрите,
какой он важный!
– Да,
у него такой дурацкий вид, что будто он только что обзавелся собственным
телефоном.
II
Вернувшись
домой, я был несказанно удивлен поведением горничной: она открыла дверь,
отскочила от меня, убежала за вешалку и, выпучив глаза, стала оттуда манить
меня пальцем.
– Что
такое?
– Барин,
барин, – шептала она, давясь от смеха. – Подите-ка, что я вам скажу!
Как бы только барыня не услыхала…
Первой
мыслью моей было, что она пьяна; второй, что я вскружил ей голову своей наружностью
и она предлагает вступить с ней в преступную связь.
Я
подошел ближе, строго спросив:
– Чего
ты хочешь?
– Тш…
барин. Сегодня к Вере Павловне не приезжайте ночью, потому ихний муж не едет в
Москву.
Я
растерянно посмотрел на загадочное, улыбающееся лицо горничной и тут же решил,
что она по-прежнему равнодушна ко мне, но спиртные напитки лишили ее душевного
равновесия и она говорит первое, что взбрело ей на ум.
Из
детской вылетела Китти, с размаху бросилась ко мне на шею и заплакала.
– Что
случилось? – обеспокоился я.
– Бедный
папочка! Мне жалко, что ты будешь слепой… Папочка, лучше ты брось эту драную
кошку, Бельскую.
– Какую…
Бельс-ку-ю? – ахнул я, смотря ей прямо в заплаканные глаза.
– Да
твою любовницу. Которая играет в театре. Клеманс сказала, что она драная кошка.
Клеманс сказала, что, если ты ее не бросишь, она выжжет тебе оба глаза
кислотой, а потом она просила, чтобы ты сегодня обязательно приехал к ней в
шантан. Я мамочке не говорила, чтобы ее не расстраивать, о глазах-то.
Вне
себя, я оттолкнул Китти и бросился к жене.
Жена
сидела в моем рабочем кабинете и держала в руках телефонную трубку.
Истерическим, дрожащим от слез голосом она говорила:
– И
это передать… Хорошо-с… Можно и это передать. И поцелуи… Что?.. Тысячу
поцелуев. Передам и это. Все равно уж заодно.
Она
повесила телефонную трубку, обернулась и, смотря мне прямо в глаза, сказала
странную фразу:
– В
вашем гнездышке на Бассейной бывать уже опасно. Муж, кажется, проследил.
– Это
дом сумасшедших! – вскричал я. – Ничего не понимаю!
Жена
подошла ко мне и, приблизив свое лицо к моему, без всякого колебания сказала:
– Ты…
мерзавец!
– Первый
раз об этом слышу. Это, вероятно, самые свежие вечерние новости.
– Ты
смеешься? Будешь ли ты смеяться, взглянув на это?
Она
взяла со стола испещренную надписями бумажку и прочла:
– № 349-27:
«Мечтаю тебя увидеть хоть одним глазком сегодня в театре и послать хоть издали
поцелуй».
№ 259-09:
«Куда ты, котик, девал то бриллиантовое кольцо, которое я тебе подарила?
Неужели заложил подарок любящей тебя Дуси Петровой?»
№ 317-01:
«Я на тебя сердита… Клялся, что я для тебя единственная, а на самом деле тебя
видели на Невском с полной брюнеткой. Не шути с огнем!»
№ 102-12:
«Ты негодяй! Надеюсь, понимаешь».
№ 9-17:
«Мерзавец – и больше ничего!»
№ 177-02:
«Позвони, как только придешь, моя радость! А то явится муж, и нам не удастся
уговориться о вечере. Любишь ли ты по-прежнему свою Надю?».
Жена
скомкала листок и с отвращением бросила его мне в лицо.
– Что
же ты стоишь? Чего же ты не звонишь своей Наде? – с дрожью в голосе
спросила она. – Я понимаю теперь, почему ты с таким нетерпением ждал
телефона. Позвони же ей – № 177-02, а то придет муж, и вам не удастся
условиться о вечере. Подлец!
Я пожал
плечами.
Если это
была какая-нибудь шутка, то эти шутки не доставили мне радости, покоя и скромного
веселья.
Я поднял
бумажку, внимательно прочитал ее и подошел к телефону.
– Центральная,
№ 177-02! Спасибо. № 177-02? Мужской голос ответил мне:
– Да,
кто говорит?
– Номер
300-05. Позовите к телефону Надю.
– Ах,
вы № 300-05. Я на нем ее однажды поймал. И вы ее называете Надей? Знайте,
молодой человек, что при встрече я надаю вам пощечин… Я знаю, кто вы такой!
– Спасибо!
Кланяйтесь от меня вашей Наде и скажите ей, что она сумасшедшая.
– Я
ее и не виню, бедняжку. Подобные вам негодяи хоть кому вскружат голову.
Ха-ха-ха! Профессиональные обольстители. Знайте, № 300-05, что я поколочу
вас не позже завтрашнего дня.
Этот
разговор не успокоил меня, не освежил моей воспаленной головы, а, наоборот, еще
больше сбил меня с толку.
III
Обед
прошел в тяжелом молчании.
Жена за
супом плакала в салфетку, оросила слезами жаркое и сладкое, а дочь Китти не отрываясь
смотрела в мои глаза, представляя их выжженными, и, когда жена отворачивалась, дружески
шептала мне:
– Папа,
так ты бросишь эту драную кошку Бельскую? Смотри же! Брось ее!
Горничная,
убирая тарелки, делала мне таинственные знаки, грозила в мою сторону пальцем и
фыркала в соусник. По ее лицу было видно, что она считает себя уже навеки
связанной со мной ложью, тайной и преступлением.
Зазвонил
телефон.
Я
вскочил и помчался в кабинет.
– Кто
звонит?
– Это
№ 300-05?
– Да,
что нужно? Послышался женский смех.
– Это
говорю я, Дуся. Неужели у тебя уже нет подаренного мною кольца? Куда ты его девал?
– Кольца
у меня нет, – отвечал я. – И не звони ты мне больше никогда, чтоб
тебя дьявол забрал!
И
повесил трубку.
После
обеда, отверженный всей семьей, я угрюмо занимался в кабинете и несколько раз говорил
по телефону.
Один раз
мне сказали, что если я не дам на воспитание ребенка, то он будет подброшен под
мои двери с соответствующей запиской, а потом кто-то подтвердил свое обещание
выжечь мне глаза серной кислотой, если я не брошу «эту драную кошку Бельскую».
Я обещал
ребенка усыновить, а Бельскую бросить раз и навсегда.
IV
На
другой день утром к нам явился неизвестный молодой человек с бритым лицом и,
отрекомендовавшись актером Радугиным, сказал мне:
– Если
вам все равно, поменяемся номерами телефонов.
– А
зачем? – удивился я.
– Видите
ли, ваш номер 300-05 был раньше моим, и знакомые все уже к нему привыкли.
– Да,
они уж очень к нему привыкли, – согласился я.
– И
потому, так как мой новый номер мало кому известен, происходит путаница.
– Совершенно
верно, – согласился я. – Происходит путаница. Надеюсь, с вами вчера
ничего дурного не случилось? Потому что муж Веры Павловны не поехал ночью в
Москву, как предполагал.
– Да? –
обрадовался молодой человек. – Хорошо, что я вчера запутался с Клеманс и
не попал к ней.
– А
Клеманс-то собирается за Бельскую выжечь вам глаза, – сообщил я,
подмигивая.
– Вы
думаете? Хвастает. Никогда из-за нее не брошу Бельскую.
– Как
хотите, а я обещал, что бросите. Потом тут вам ребенка вашего хотел подкинуть
№ 77–92. Я обещал усыновить.
– Вы
думаете, он мой? – задумчиво спросил бритый господин. – Я уже,
признаться, совершенно спутался: где мои – где не мои.
Его
простодушный вид возмутил меня.
– А
тут еще один какой-то муж Нади обещался вас поколотить палкой. Поколотил?
Он
улыбнулся и добродушно махнул рукой:
– Ну
уж и палка. Простая тросточка. Да и темно. Вчера. Вечером. Так как же,
поменяемся номерами?
– Ладно.
Сейчас скажу на станцию.
V
Я вызвал
к нему в гостиную жену, а сам пошел к телефону.
Разговаривая,
я слышал доносившиеся из гостиной голоса.
– Так
вы артист? Я очень люблю театр.
– О,
сударыня. Я это предчувствовал с первого взгляда. В ваших глазах есть что-то
такое магнетическое. Почему вы не играете? Вы так интересны! Вы так прекрасны!
В вас чувствуется что-то такое, что манит и сулит небывалое счастье, о чем
можно грезить только в сне, которое… которое…
Послышался
слабый протестующий голос жены, легкий шум, все это покрылось звуком поцелуя.
|
