История болезни Иванова
Однажды
беспартийный житель Петербурга Иванов вбежал, бледный, растерянный, в комнату
жены и, выронив газету, схватился руками за голову.
– Что
с тобой? – спросила жена.
– Плохо! –
сказал Иванов. – Я левею.
– Не
может быть! – ахнула жена. – Это было бы ужасно… Тебе нужно лечь в
постель, укрыться теплым и натереться скипидаром.
– Нет…
что уж скипидар! – покачал головой Иванов и посмотрел на жену блуждающими,
испуганными глазами. – Я левею!
– С
чего же это у тебя, горе ты мое?! – простонала жена.
– С
газеты. – Встал я утром – ничего себе, чувствовал все время
беспартийность, а взял случайно газету…
– Ну?
– Смотрю,
а в ней написано, что в Минске губернатор запретил читать лекцию о добывании
азота из воздуха… И вдруг – чувствую я, что мне его не хватает…
– Кого
это?
– Да
воздуху же!.. Подкатило под сердце, оборвалось, дернуло из стороны в сторону…
Ой, думаю, что бы это? Да тут же и понял: левею!
– Ты
б молочка выпил… – сказала жена, заливаясь слезами.
– Какое
уж там молочко… Может, скоро баланду хлебать буду!
Жена со
страхом посмотрела на Иванова.
– Левеешь?
– Левею…
– Может,
доктора позвать?
– При
чем тут доктор?!
– Тогда,
может, пристава пригласить?
Как все
больные, которые не любят, когда посторонние подчеркивают опасность их положения,
Иванов тоже нахмурился, засопел и недовольно сказал:
– Я
уж не так плох, чтобы пристава звать. Может быть, отойду.
– Дай-то
Бог, – всхлипнула жена.
Иванов
лег в кровать, повернулся лицом к стене и замолчал.
Жена
изредка подходила к дверям спальни и прислушивалась. Было слышно, как Иванов,
лежа на кровати, левел.
* * *
Утро
застало Иванова осунувшимся, похудевшим… Он тихонько пробрался в гостиную,
схватил газету и, убежав в спальню, развернул свежий газетный лист.
Через
пять минут он вбежал в комнату жены и дрожащими губами прошептал:
– Еще
полевел! Что оно будет – не знаю!
– Опять
небось газету читал, – вскочила жена. – Говори! Читал?
– Читал…
В Риге губернатор оштрафовал газету за указание очагов холеры…
Жена
заплакала и побежала к тестю.
– Мой-то… –
сказала она, ломая руки. – Левеет.
– Быть
не может?! – воскликнул тесть.
– Верное
слово. Вчерась с утра был здоров, беспартийность чувствовал, а потом оборвалась
печенка, и полевел!
– Надо
принять меры, – сказал тесть, надевая шапку. – Ты у него отними и
спрячь газеты, а я забегу в полицию, заявку господину приставу сделаю.
* * *
Иванов
сидел в кресле, мрачный, небритый, и на глазах у всех левел. Тесть с женой
Иванова стояли в углу, молча смотрели на Иванова, и в глазах их сквозили ужас и
отчаяние.
Вошел
пристав.
Он потер
руки, вежливо раскланялся с женой Иванова и спросил мягким баритоном:
– Ну,
как наш дорогой больной?
– Левеет!
– А-а! –
сказал Иванов, поднимая на пристава мутные, больные глаза. – Представитель
отживающего полицейско-бюрократического режима! Нам нужна закономерность…
Пристав
взял его руку, пощупал пульс и спросил:
– Как
вы себя сейчас чувствуете?
– Мирнообновленцем!
Пристав
потыкал пальцем в голову Иванова:
– Не
готово еще… Не созрел! А вчера как вы себя чувствовали?
– Октябристом, –
вздохнул Иванов. – До обеда – правым крылом, а после обеда – левым…
– Гм…
плохо! Болезнь прогрессирует сильными скачками…
Жена
упала тестю на грудь и заплакала.
– Я,
собственно, – сказал Иванов, – стою за принудительное отчуждение
частновладельч…
– Позвольте! –
удивился пристав. – Да это кадетская программа…
Иванов с
протяжным стоном схватился за голову.
– Значит…
я уже кадет!
– Все
левеете?
– Левею.
Уходите! Уйдите лучше… А то я на вас все смотрю и левею.
Пристав
развел руками… Потом на цыпочках вышел из комнаты.
Жена
позвала горничную, швейцара и строго запретила им приносить газеты. Взяла у
сына томик «Робинзона Крузо» с раскрашенными картинками и понесла мужу.
– Вот…
почитай. Может, отойдет.
* * *
Когда
она через час заглянула в комнату мужа, то всплеснула руками и, громко
закричав, бросилась к нему.
Иванов,
держась за ручки зимней оконной рамы, жадно прильнул глазами к этой раме и
что-то шептал…
– Господи! –
вскрикнула несчастная женщина. – Я и забыла, что у нас рамы газетами оклеены…
Ну, успокойся, голубчик, успокойся! Не смотри на меня такими глазами… Ну,
скажи, что ты там прочел? Что там такое?
– Об
исключении Колюбакина… Ха-ха-ха! – проревел Иванов, шатаясь, как
пьяный. – Отречемся от старого ми-и-и…
В
комнату вошел тесть.
– Кончено! –
прошептал он, благоговейно снимая шапку. – Беги за приставом…
* * *
Через
полчаса Иванов, бледный, странно вытянувшийся, лежал в кровати со сложенными на
груди руками. Около него сидел тесть и тихо читал под нос эрфуртскую программу.
В углу плакала жена, окруженная перепуганными, недоумевающими детьми. В комнату
вошел пристав.
Стараясь
не стучать сапогами, он подошел к постели Иванова, пощупал ему голову, вынул из
его кармана пачку прокламаций, какой-то металлический предмет и, сокрушенно
качнув головой, сказал:
– Готово!
Доспел.
Посмотрел
с сожалением на детей, развел руками и сел писать проходное свидетельство до
Вологодской губернии.
|