 Увеличить |
III
Письма эти, совершенно искренние, действительно были
несколько односторонни, как замечала сама Вера Павловна. Оба корреспондента,
конечно, старались уменьшить друг перед другом силу тяжелых потрясений, которые
были ими испытаны, – о, эти люди очень хитры! Я часто слыхивал от них, то
есть от этих и от подобных им, такие вещи, что тут же хохотал среди их
патетических уверений, что, дескать, это для меня было совершенно ничего, очень
легко: разумеется, хохотал, когда уверения делались передо мною человеком
посторонним, и при разговоре только вдвоем. А когда то же самое говорилось
человеку, которому нужно это слушать, то я поддакивал, что это, дескать, точно,
пустяки. Препотешное существо – порядочный человек: я всегда смеялся над каждым
порядочным человеком, с которым знаком.
Препотешное существо, даже до нелепости. Вот, хоть бы эти
письма. Я к этим штукам отчасти уж попривык, водя дружбу с такими госпожами и
господами; ну, а на свежего, неиспорченного человека, как должны они
действовать, например, на проницательного читателя?
Проницательный читатель уж успел опростать свой рот от
салфетки и изрекает, качая головою:
– Безнравственно!
– Молодец! угадал! – похваляю я его: – ну, порадуй
еще словечком.
– Да и автор‑то безнравственный человек, –
изрекает проницательный читатель: – вишь, какие вещи одобряет.
– Нет, мой милашка, ты ошибаешься. Я тут многое не
одобряю. Пожалуй, даже все не одобряю, если тебе сказать по правде. Все это
слишком еще мудрено, восторженно; жизнь гораздо проще.
– Так ты, значит, еще безнравственнее? –
спрашивает меня проницательный читатель, вылупив глаза от удивления тому, до
какой непостижимой безнравственности упало человечество в моем персонаже.
– Гораздо безнравственнее, – говорю я, неизвестно,
вправду ли, насмех ли над проницательным читателем.
Переписка продолжалась еще три – четыре месяца, –
деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их
корреспондента. Потом он и вовсе перестал отвечать на их письма; по всему видно
было, что он только хотел передать Вере Павловне и ее мужу те мысли Лопухова,
из которых составилось такое длинное первое письмо его, а исполнив эту
обязанность, почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два – три без
ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
IV
Вера Павловна отдыхает на своей мягкой кушетке, дожидаясь
мужа из его гошпиталя к обеду. Ныне она мало хлопотала в кухне над сладкими
прибавками к обеду, ей хотелось поскорее прилечь, отдохнуть, потому что она
досыта наработалась в это утро, и уж давно так, и еще довольно долго будет так,
что она будет иметь досыта работы по утрам: ведь она устраивает другую швейную
в другом конце города. Вера Павловна Лопухова шила на Васильевском. Вера
Павловна Кирсанова живет в Сергиевской улице, потому что мужу нужно иметь
квартиру ближе к Выборгской стороне {101}. Мерцалова очень хорошо пришлась
по той швейной, которая была устроена на Васильевском, – да и натурально:
ведь она и мастерская были уж очень хорошо знакомы между собою. Вера Павловна,
возвратившись в Петербург, увидела, что если и нужно ей бывать в этой швейной,
то разве изредка, ненадолго; что если она продолжает бывать там почти каждый
день, то, собственно, потому только, что ее влечет туда ее привязанность, и что
там встречает ее привязанность; может быть, на несколько времени еще и не вовсе
бесполезны ее посещения, все‑таки Мерцалова еще находит иногда нужным
советоваться с нею; но это берет так мало времени и бывает все реже;
а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе перестанет
нуждаться в Вере Павловне. Да, уж и в первое время по возвращении в Петербург
Вера Павловна бывала в швейной на Васильевском больше, как любимая гостья, чем
как необходимое лицо. Чем же заняться? – ясно, чем: надобно основать
другую швейную, в своем новом соседстве, в другом конце города.
И вот основывается новая мастерская в одном из переулков,
идущих между Бассейною и Сергиевской. С нею гораздо меньше хлопот, чем с
прежнею: пять девушек, составившие основной штат, перешли сюда из прежней
мастерской, где места их были заняты новыми; остальной штат набрался из хороших
знакомых тех швей, которые работали в прежней мастерской. А это значит, что все
было уже приготовлено более, чем на половину: цель и порядок швейной были
хорошо известны всем членам компании, новые девушки прямо и поступали с тем
желанием, чтобы с первого же раза было введено то устройство, которого так
медленно достигала первая мастерская. О, теперь дело устройства идет в десять
раз быстрее, чем тогда, и хлопот с ним втрое меньше. Но все‑таки много работы,
и Вера Павловна устала ныне, как уставала и вчера, и третьего дня, как уставала
уж месяца два, только еще два месяца, хотя уже больше полгода прошло со времени
второго замужества; что ж, надобно же было сделать себе свадебный праздник, и
она праздновала долго. Но теперь она уж принялась за работу.
Да, ныне она наработалась и отдыхает, и думает о многом, о
многом, все больше о настоящем: оно так хорошо и полно! оно так полно жизни,
что редко остается время воспоминаньям; воспоминания будут после, о, гораздо
после, и даже не через десять лет, не через двадцать лет, а после: теперь еще
не их время и очень еще долго будет не их время. Но все‑таки бывают они и
теперь, изредка, вот, например и ныне ей вспомнилось то, что чаще всего
вспоминается в этих нечастых воспоминаниях. Вот что ей вспоминается:
|
