Увеличить |
XIV
Похвальное слово Марье Алексевне
Вы перестаете быть важным действующим лицом в жизни Верочки,
Марья Алексевна, и, расставаясь с вами, автор этого рассказа просит вас не
сетовать на то, что вы отпускаетесь со сцены с развязкою, несколько невыгодной
для вас. Не думайте, что вы через то лишились уважения. Вы остались
одураченною, но это нисколько не роняет нашего мнения о вашем уме, Марья
Алексевна: ваша ошибка не свидетельствует против вас. Вы встретились с людьми,
которых не привыкли встречать прежде, и не грех вам было обмануться в них, судя
по прежним вашим опытам. Вся ваша прежняя жизнь привела вас к заключению, что
люди делятся на два разряда – дураков и плутов: «кто не дурак, тот плут,
непременно плут, думали вы, а не плутом может быть только дурак». Этот взгляд
был очень верен, Марья Алексевна, до недавнего времени был совершенно верен,
Марья Алексевна. Вы встречали, Марья Алексевна, людей, которые говорили очень
хорошо, и вы видели, что все эти люди, без исключения, – или хитрецы,
морочащие людей хорошими словами, или взрослые глупые ребята, не знающие жизни
и не умеющие ни за что приняться. Потому вы, Марья Алексевна, не верили хорошим
словам, считали их за глупость или обман, и вы были правы, Марья Алексевна. Ваш
взгляд на людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили первую
женщину, которая не была глупа и не была плутовка; вам простительно было
смутиться, остановиться в раздумье, не знать, как думать о ней, как обращаться
с нею. Ваш взгляд на людей уже совершенно сформировался, когда вы встретили
первого благородного человека, который не был простодушным, жалким ребенком,
знал жизнь не хуже вас, судил о ней не менее верно, чем вы, умел делать дело не
менее основательно, чем вы: вам простительно было ошибиться и принять его за
такого же пройдоху, как вы. Эти ошибки, Марья Алексевна, не уменьшают моего
уважения к вам как женщине умной и дельной. Вы вывели вашего мужа из
ничтожества, приобрели себе обеспечение на старость лет, – это вещи
хорошие, и для вас были вещами очень трудными. Ваши средства были дурны, но
ваша обстановка не давала вам других средств. Ваши средства принадлежат вашей
обстановке, а не вашей личности, за них бесчестье не вам, – но честь вашему
уму и силе вашего характера.
Довольны ли вы, Марья Алексевна, признанием этих ваших
достоинств? Конечно, вы остались бы довольны и этим, потому что вы и не думали
никогда претендовать на то, что вы мила или добра; в минуту невольной
откровенности вы сами признавали, что вы человек злой и нечестный, и не считали
злобы и нечестности своей бесчестьем для себя, доказывая, что иною вы не могли
быть при обстоятельствах вашей жизни. Стало быть, вы не станете много
интересоваться тем, что к похвале вашему уму и силе вашего характера не
прибавлено похвалы вашим добродетелям, вы и не считаете себя имеющею их, и не
считаете достоинством, а скорее считаете принадлежностью глупости иметь их.
Стало быть, вы не стали бы требовать еще другой похвалы, кроме той, прежней. Но
я могу сказать в вашу честь еще одно: из всех людей, которых я не люблю и с
которыми не желал бы иметь дела, я все‑таки охотнее буду иметь дело с вами, чем
с другими. Конечно, вы беспощадна там, где это нужно для вашей выгоды. Но если
вам нет выгоды делать кому‑нибудь вред, вы не станете делать его из каких‑нибудь
глупых страстишек; вы рассчитываете, что не стоит вам терять время, труд,
деньги без пользы. Вы, разумеется, рады были бы изжарить на медленном огне вашу
дочь и ее мужа, но вы умели обуздать мстительное влечение, чтобы холодно
рассудить о деле, и поняли, что изжарить их не удалось бы вам; а ведь это
великое достоинство, Марья Алексевна, уметь понимать невозможность! Поняв ее,
вы и не стали начинать процесса, который не погубил бы людей, раздраживших вас;
вы разочли, что те мелкие неприятности, которые наделали бы им хлопотами по
процессу, подвергали бы саму вас гораздо большим хлопотам и убыткам, и потому
вы не начали процесса. Если нельзя победить врага, если нанесением ему
мелочного урона сам делаешь себе больше урона, то незачем начинать борьбы;
поняв это, вы имеете здравый смысл и мужество покоряться невозможности без
напрасного деланья вреда себе и другим, – это также великое достоинство,
Марья Алексевна. Да, Марья Алексевна, с вами еще можно иметь дело, потому что
вы не хотите зла для зла в убыток себе самой – это очень редкое, очень великое
достоинство, Марья Алексевна! Миллионы людей, Марья Алексевна, вреднее вас и
себе и другим, хотя не имеют того ужасного вида, какой имеете вы. Из тех, кто
не хорош, вы еще лучше других именно потому, что вы не безрассудны и не
тупоумны. Я рад был бы стереть вас с лица земли, но я уважаю вас: вы не портите
никакого дела; теперь вы занимаетесь дурными делами, потому что так требует
ваша обстановка, но дать вам другую обстановку, и вы с удовольствием станете
безвредны, даже полезны, потому что без денежного расчета вы не хотите делать
зла, а если вам выгодно, то можете делать что угодно, – стало быть, даже и
действовать честно и благородно, если так будет нужно. Вы способны к этому,
Марья Алексевна; не вы виноваты в том, что эта способность бездействует в вас,
что, вместо нее, действуют противоположные способности, но она есть в вас, а
этого нельзя сказать о всех. Дрянные люди не способны ни к чему; вы только
дурной человек, а не дрянный человек. Вы выше многих и по нравственному
масштабу.
– Довольны ли вы, Марья Алексевна?
– Что, батюшка мой, мне быть довольной‑то?
Обстоятельства‑то мои плоховаты?
– Это и прекрасно, Марья Алексевна.
|