 Увеличить |
XII
Первый сон Верочки
И снится Верочке сон.
Снится ей, что она заперта в сыром, темном подвале. И вдруг
дверь растворилась, и Верочка очутилась в поле, бегает, резвится и думает: «как
же это я могла не умереть в подвале?» – «это потому, что я не видала поля; если
бы я видала его, я бы умерла в подвале», – и опять бегает, резвится.
Снится ей, что она разбита параличом, и она думает: «как же это я разбита
параличом? Это бывают разбиты старики, старухи, а молодые девушки не
бывают». – «бывают, часто бывают, – говорит чей‑то незнакомый
голос, – а ты теперь будешь здорова, вот только я коснусь твоей
руки, – видишь, ты уж и здорова, вставай же». – Кто ж это
говорит? – А как стало легко! – вся болезнь прошла, – и Верочка
встала, идет, бежит, и опять на поле, и опять резвится, бегает, и опять думает:
«как же это я могла переносить паралич?» – «это потому, что я родилась в
параличе, не знала, как ходят и бегают; а если б знала, не перенесла
бы», – и бегает, резвится. А вот идет по полю девушка, – как странно! –
и лицо, и походка, все меняется, беспрестанно меняется в ней; вот она
англичанка, француженка, вот она уж немка, полячка, вот стала и русская, опять
англичанка, опять немка, опять русская, – как же это у ней все одно лицо?
Ведь англичанка не похожа на француженку, немка на русскую, а у ней и меняется
лицо, и все одно лицо, – какая странная! И выражение лица беспрестанно
меняется: какая кроткая! какая сердитая! вот печальная, вот веселая, – все
меняется! а все добрая, – как же это, и когда сердитая, все добрая?
но только, какая же она красавица! как ни меняется лицо, с каждою переменою все
лучше, все лучше. Подходит к Верочке. – «Ты кто?» – «Он прежде звал меня:
Вера Павловна, а теперь зовет: мой друг». – «А, так это ты, та Верочка,
которая меня полюбила?» – «Да, я вас очень люблю. Только кто же вы?» – «Я
невеста твоего жениха». – «Какого жениха?» – «Я не знаю. Я не знаю своих
женихов. Они меня знают, а мне нельзя их знать: у меня их много. Ты кого‑нибудь
из них выбери себе в женихи, только из них, из моих женихов». – «Я
выбрала…» – «Имени мне не нужно, я их не знаю. Но только выбирай из них, из
моих женихов. Я хочу, чтоб мои сестры и женихи выбирали только друг друга. Ты
была заперта в подвале? Была разбита параличом?» – «Была». – «Теперь
избавилась?» – «Да». – «Это я тебя выпустила, я тебя вылечила. Помни же,
что еще много невыпущенных, много невылеченных. Выпускай, лечи. Будешь?» –
«Буду. Только как же вас зовут? мне так хочется знать». – «У меня много
имен. У меня разные имена. Кому как надобно меня звать, такое имя я ему и
сказываю. Ты меня зови любовью к людям. Это и есть мое настоящее имя. Меня
немногие так зовут. А ты зови так». – И Верочка идет по городу: вот
подвал, – в подвале заперты девушки. Верочка притронулась к замку, –
замок слетел: «идите» – они выходят. Вот комната, – в комнате лежат
девушки, разбиты параличом: «вставайте» – они встают, идут, и все они опять на
поле, бегают, резвятся, – ах, как весело! с ними вместе гораздо
веселее, чем одной! Ах, как весело!
XIII
В последнее время Лопухову некогда было видеться с своими
академическими знакомыми. Кирсанов, продолжавший видеться с ними, на вопросы о
Лопухове отвечал, что у него, между прочим, вот какая забота, и один из их
общих приятелей, как мы знаем, дал ему адрес дамы, к которой теперь отправлялся
Лопухов.
«Как отлично устроится, если это будет так, – думал
Лопухов по дороге к ней: – через два, много через два с половиною года, я буду
иметь кафедру. Тогда можно будет жить. А пока она проживет спокойно у
Б., – если только Б. действительно хорошая женщина, – да в этом
нельзя и сомневаться».
Действительно, Лопухов нашел в г‑же Б. женщину умную,
добрую, без претензий, хотя по службе мужа, по своему состоянию, родству она бы
иметь большие претензия. Ее условия были хороши, семейная обстановка для
Верочки очень покойна, – все оказалось отлично, как и ждал Лопухов. Г‑жа
Б. также находила удовлетворительными ответы Лопухова о характере Верочки; дело
быстро шло на лад, и, потолковав полчаса, г‑жа Б. сказала, что «если ваша
молоденькая тетушка будет согласна на мои условия, прошу ее переселяться ко
мне, и чем скорее, тем приятнее для меня».
– Она согласна; она уполномочила меня согласиться за
нее. Но теперь, когда мы решили, я должен сказать вам то, о чем напрасно было
бы говорить прежде, чем сошлись мы. Эта девушка мне не родственница. Она дочь
чиновника, у которого я даю уроки. Кроме меня, она не имела человека, которому
могла бы поручить хлопоты. Но я совершенно посторонний человек ей.
– Я это знала, мсье Лопухов. Вы, профессор N (она
назвала фамилию знакомого, через которого получен был адрес) и ваш товарищ,
говоривший с ним о вашем деле, знаете друг друга за людей достаточно чистых,
чтобы вам можно было говорить между собою о дружбе одного из вас с молодою
девушкою, не компрометируя эту девушку во мнении других двух. А N такого же
мнения обо мне, и, зная, что я ищу гувернантку, он почел себя вправе сказать
мне, что эта девушка не родственница вам. Не порицайте его за
нескромность, – он очень хорошо знает меня. Я тоже честный человек, мсье
Лопухов, и поверьте, я понимаю кого можно уважать. Я верю N столько же, как
сама себе, а N вам столько же, как сам себе. Но N не знал ее имени, теперь,
кажется, я могу уже спросить его, ведь мы кончили, и нынче – завтра она войдет
в наше семейство.
– Ее зовут Вера Павловна Розальская.
– Теперь еще объяснение с моей стороны. Вам может
казаться странным, что я, при своей заботливости о детях, решилась кончить дело
с вами, не видев ту, которая будет иметь такое близкое отношение к моим детям.
Но я очень, очень хорошо знаю, из каких людей состоит ваш кружок. Я знаю, что,
если один из вас принимает такое дружеское участие в человеке, то этот человек
должен быть редкой находкой для матери, желающей видеть свою дочь действительно
хорошим человеком. Потому осмотр мне казался совершенно излишнею
неделикатностью. Я говорю комплимент не вам, а себе.
– Я очень рад теперь за m‑lle Розальскую. Ее домашняя
жизнь была так тяжела, что она чувствовала бы себя очень счастливою во всяком
сносном семействе. Но я не мечтал, чтобы нашлась для нее такая действительно
хорошая жизнь, какую она будет иметь у вас.
– Да, N говорил мне, что ей было дурно жить в
семействе.
– Очень дурно. – Лопухов стал рассказывать то, что
нужно было знать г‑же Б., чтобы в разговорах с Верою избегать предметов,
которые напоминали бы девушке ее прошлые неприятности. Г‑жа Б. слушала с
участием, наконец, пожала руку Лопухову:
– Нет, довольно, мсье Лопухов, или я расчувствуюсь, а в
мои лета, – ведь мне под 40, – было бы смешно показать, что я до сих
пор не могу равнодушно слушать о семейном тиранстве, от которого сама терпела в
молодости.
– Позвольте же сказать еще только одно; это так неважно
для вас, что, может быть, и не было бы надобности говорить. Но все‑таки лучше
предупредить. Теперь она бежит от жениха, которого ей навязывает мать.
Г‑жа Б. задумалась. Лопухов смотрел, смотрел на нее и тоже
задумался.
– Если не ошибаюсь, это обстоятельство не кажется для
вас таким маловажным, каким представлялось мне?
Г‑жа Б. казалась совершенно расстроенною.
– Простите меня, – продолжал он, видя, что она
совершенно растерялась: – простите меня, но я вижу, что это вас затрудняет.
– Да, это дело очень серьезное, мсье Лопухов. Уехать из
дома против воли родных, – это, конечно, уже значит вызывать сильную
ссору. Но это, как я вам говорила, было бы еще ничего. Если бы она бежала
только от грубости и тиранства их, с ними было бы можно уладить так или
иначе, – в крайнем случае, несколько лишних денег, и они удовлетворены.
Это ничего. Но… такая мать навязывает ей жениха; значит, жених богатый, очень
выгодный.
– Конечно, – сказал Лопухов совершенно унылым
тоном.
– Конечно, мсье Лопухов, конечно, богатый; вот это‑то
меня и смутило. Ведь в таком случае мать не может быть примирена ничем. А вы
знаете права родителей! В этом случае они воспользуются ими вполне. Они начнут
процесс{33} и
поведут его до конца.
Лопухов встал.
– Итак, мне остается просить вас, чтобы то, что было
говорено мною, было забыто вами.
– Нет, останьтесь. Дайте же мне хоть сколько‑нибудь
оправдаться перед вами. Боже мой, как дурна должна я казаться в ваших глазах?
То, что должно заставлять каждого порядочного человека сочувствовать,
защищать, – это самое останавливает меня. О, какие мы жалкие люди!
На нее в самом деле было жалко смотреть: она не
прикидывалась. Ей было в самом деле больно. Довольно долго ее слова были
бессвязны, – так она была сконфужена за себя; потом мысли ее пришли в
порядок, но и бессвязные, и в порядке, они уже не говорили Лопухову ничего
нового. Да и сам он был также расстроен. Он был так занят открытием, которое
она сделала ему, что не мог заниматься ее объяснениями по случаю этого
открытия. Давши ей наговориться вволю, он сказал:
– Все, что вы говорили в свое извинение, было напрасно.
Я обязан был оставаться, чтобы не быть грубым, не заставить вас подумать, что я
виню или сержусь. Но, признаюсь вам, я не слушал вас. О, если бы я не знал, что
вы правы! Да, как это было бы хорошо, если б вы не были правы. Я сказал бы ей,
что мы не сошлись в условиях или что вы не понравились мне! – и только, и
мы с нею стали бы надеяться встретить другой случай избавления. А теперь, что я
ей скажу?
Г‑жа Б. плакала.
– Что я ей скажу? – повторял Лопухов, сходя с
лестницы. – Как же это ей быть? Как же это ей быть? – думал он,
выходя из Галерной в улицу, которая ведет на Конногвардейский бульвар {34}.
– Разумеется, г‑жа Б. не была права в том безусловном
смысле, в каком правы люди, доказывающие ребятишкам, что месяца нельзя достать
рукою. При ее положении в обществе, при довольно важных должностных связях ее
мужа, очень вероятно, даже несомненно, что если бы она уж непременно захотела,
чтобы Верочка жила у нее, то Марья Алексевна не могла бы ни вырвать Верочку из
ее рук, ни сделать серьезных неприятностей ни ей, ни ее мужу, который был бы
официальным ответчиком по процессу и за которого она боялась. Но все‑таки г‑же
Б. пришлось бы иметь довольно хлопот, быть может, и некоторые неприятные
разговоры; надобно было бы одолжаться по чужому делу людьми, услуги которых
лучше приберечь для своих дел. Кто обязан и какой благоразумный человек захочет
поступать не так, как г‑жа Б.? мы нисколько не вправе осуждать ее; да и Лопухов
не был неправ, отчаявшись за избавление Верочки.
|
