Юмор для дураков
Это был
солидный господин с легкой наклонностью к полноте, с лицом, на котором
отражались уверенность в себе и спокойствие, с глазами немного сонными, с
манерами, полными достоинства, и с голосом, в котором изредка прорывались
ласково-покровительственные нотки.
– Вот
вы писатель, – сказал он мне, познакомившись. – Писатель-юморист.
Так. Наверное, знаете много смешного. Да?..
– О,
помилуйте… – скромно возразил я.
– Нечего
там скромничать. Расскажите мне какуюнибудь смешную штуку… Я это ужасно люблю.
– Позвольте…
Что вы называете «смешной штукой»?
– Ну,
что-нибудь такое… юмористическое. Я думаю, вы не ударите лицом в грязь. Слава
Богу – специалист, кажется! Ну, ну, не скромничайте!
– Видите
ли… Я бы мог просто порекомендовать вам прочесть книгу моих рассказов. Но,
конечно, не ручаюсь, что вы непременно наткнетесь в них на «смешные штуки».
– Да
нет, нет! Вы мне расскажите! Мне хочется послушать, как вы рассказываете… Ну,
что-нибудь коротенькое. Вот, наверное, за бока схватишься!..
Я
незаметно пожал плечами и неохотно сказал:
– Ну,
слушайте… Мать послала маленького сына за гулякой-отцом, который удрал в
трактир. Сын вернулся один, без отца, и на вопрос матери: «Где же отец и что он
там делает?» – ответил: «Я его видел в трактире… Он сидит там с пеной у
рта». – «Сердится, что ли?» – «Нет, ему подали новую кружку пива».
Не
скажу, чтобы эта «смешная штука» была особенно блестящей. Но на какой-нибудь
знак внимания со стороны моего нового знакомого я все-таки мог надеяться. Он
мог бы засмеяться, или просто безмолвно усмехнуться, или даже, в крайнем
случае, покачать одобрительно головой.
Нет. Он
поднял на меня ясные, немного сонные глаза и поощрительно спросил:
– Ну?
– Что
«ну»?
– Что
же дальше?
– Да
это все.
– Что
же отец… вернулся домой?
– Да
это не важно. Вернулся – не вернулся… Все дело в ответе мальчика.
– А
что, вы говорите, он ответил?
– Он
ответил: отец сидит там с пеной у рта.
– Ну?
– Видите
ли… Соль этого анекдота, сочиненного мною, заключается в том, что мальчик
ответил то, что называется, буквально. Он видел кружку пива с пеной, кружку,
которую отец держал у рта, и поэтому ответил в простоте душевной: «Отец сидит с
пеной у рта». А мать думала, что это – фигуральное выражение, сказанное по
поводу человека, которого что-нибудь взбесило.
– Фигуральное?
– Да.
– Взбесило?
– Да!
– Ну?
– Что
еще такое – «ну»?
– Значит,
мать думала, что отец за что-нибудь сердится, а он вовсе не сердится, а просто
пьет себе преспокойно пиво.
– Ну
да.
– Вот-то
ловко! Ха-ха! Ну и здорово же: она думает, что он сердится, а он вовсе и не
сердится… Хо-хо! Вообще, знаете, эти трактиры.
– Что-о?..
– Я
говорю, трактиры. Если еще холостой человек ходит, так ничего, а уж женатому,
да если еще нет средств – так трудновато… Не до трактиров тут. Тут говорится:
не до жиру, быть бы живу.
Я
молчал, глядя на него сурово, с замкнутым видом.
Человек
он был, очевидно, вежливый, понимавший, что в благодарность за рассказанное
автор имеет право на некоторое поощрение.
Поэтому
он принялся смеяться:
– Ха-ха-ха!
Уморил! Ей-богу, уморил; папа, говорит, в трактире пену пьет, сердится… А
мать-то, мать-то! В каких дурах… О-ох-хо-хо! Ну, еще что-нибудь расскажите.
«Э,
милый, – подумал я. – Тебя такой вещью не проберешь. Тебе нужно
что-нибудь потолще».
– Ну
я вас прошу, расскажите еще что-нибудь…
– Ладно.
В один ресторан пришел посетитель. Оставив в передней свой зонтик и боясь,
чтобы его кто-нибудь не украл, он прикрепил к ручке зонтика такую записку:
«Владелец этого зонтика поднимает одной рукой семь пудов… Попробуйте-ка украсть
зонтик!» Пообедав, владелец зонтика вышел в переднюю и – что же он видит!
Зонтик исчез, а на том месте, где он стоял, приколота записка: «Я пробегаю в
час пятнадцать верст – попробуйте-ка догнать».
Любитель
«смешных штучек» поощрительно взглянул на меня и сказал:
– Ну
и что же? Догнал он похитителя или нет? Я вздохнул и начал терпеливо:
– Нет,
он его не догнал. Да тут и не важно дальнейшее. Вся соль анекдота заключается
именно в курьезном совпадении этих двух записок. Автор первой, видите ли,
думал, что он непобедим, рассчитывая на свои здоровые руки, и никак он не
рассчитывал, что здоровые ноги гораздо важнее.
– Важнее?
– Да.
– Сколько
он там написал, что пробежит в час?
– Пятнадцать
верст.
– Это
много считается?
– Порядочно.
– А
ведь поймай этот первый-то владелец зонтика похитителя в то время, как тот
писал записку, он бы ему задал перцу, а? Тут и ноги не помогут, а?
– Не
знаю.
– Это,
наверное, было давно, я думаю? В прежнее время? Теперь-то ведь в передних
ресторанов всюду швейцары, которые и отвечают за пропажу вещей.
– Да.
– Теперь
все как-то сделалось культурнее. Положим, раньше-то и воровства было меньше, а?
– Да.
Мы
помолчали.
– Вопрос
еще, догнал ли бы он похитителя, если бы даже и умел бегать быстрее его? Потому
что раньше нужно узнать, в какую сторону он побежал да не свернул ли с дороги,
а то мог просто припрятать зонтик да и отпереться от всего: «Знать не знаю,
ведать не ведаю – никакого зонтика не воровал и никакой записки не писал».
– Да.
По моим
сухим, сердитым репликам любитель анекдотов почуял, что я им не совсем доволен,
и, решив, по своему обыкновению, щедро вознаградить меня смехом, неожиданно
захохотал.
– Ха-ха!
Ох-хо-хо! Ну и уморил. Выходит он – где зонтик? Хвать-похвать, ан зонтика-то и
нет. Ну и ловкие ребята бывают. Прямо-таки пальца в рот не клади. И откуда вы
столько смешных штучек знаете? Ну, расскажите еще что-нибудь. Ну, пожалуйста,
ну, миленький…
– Рассказать? –
прищурился я. – Извольте! Один господин, явившись на обед к родителям
своей невесты и страдая от тесной обуви, снял потихоньку под столом с ноги
башмак, но в это время собачонка схватила башмак да бежать, а жених испугался,
вскочил, опрокинул стол, причем миска с горячим супом опрокинулась на
тещу, – и помчался за собачонкой. По дороге он разбил дорогую вазу, а
потом, желая достать для разутой ноги какой-нибудь башмак, ударил тестя ногой в
живот, повалил его и стал стаскивать с ноги ботинок. Но оказалось, что у тестя
одна нога была искусственная, и вдруг она отрывается вместе с ботинком, и наш
жених грохается на пол, обрывая портьеру; но в это время собачонка, с башмаком
во рту…
Дальше я
не мог продолжать: нечеловеческий, страшный хохот душил моего нового знакомого.
Он буквально катался по дивану, отмахиваясь руками, ногами, задыхаясь и кашляя.
Лицо побагровело, и на глазах выступили слезы.
– О-ох, –
визжал он тонким голосом. – Довольно. Ради Бога довольно! Вы меня убьете
вашим рассказом!..
* * *
Раньше я
не понимал: для чего и кому нужны десятки тысяч метров кинематографических
лент, на которых изображены: солдат, попавший в барабан и заснувший там;
рассеянный прохожий, опрокидывающий на своем пути детские колясочки, и
влюбленные парочки; свадебный обед, участникам которого шутник насыпает за
ворот «порошок для чесания»; молодой человек, которого кусает блоха во время
объяснения с невестой и который начинает бегать по комнате, ловя эту блоху;
пьяный, залезший в матрац и катающийся в таком положении по людной улице… Для
чего и кому все это нужно? – я не понимал.
Теперь –
понимаю.
|