Один город…
I
Считается
признаком дурного тона писать о частной жизни лиц, которые еще живы и благополучно
существуют на белом свете.
То же
самое можно применить и к городам.
Мне бы
очень не хотелось поставить в неловкое положение тот небольшой городок, о котором
я собираюсь написать. Именно потому, что он еще жив, здоров и ему будет больно
читать о себе такие вещи.
Поэтому
я полагаю: самое лучшее – не называть его имени. Жители сами догадаются, что
речь идет об их городе, и им будет стыдно. Если же жители других городов,
которых я не имел в виду, примут все на свой счет, я нисколько не буду смущен…
Пусть! На воре шапка горит.
В том
городе, о котором я хочу писать и который не назову ни за какие коврижки, мне
нужно было пробыть всего один день.
Подъезжая
к нему, я лениво поинтересовался у соседа по месту в вагоне: что из себя, в сущности,
представляет этот город?
– Скверный
городишко… Мог бы быть красивым и интересным, но городская дума сделала из него
черт знает что…
– А
почему?
Сосед
ехидно подмигнул мне:
– Покрали
деньги.
– Кто
покрал?
– Да
члены думы. А первый вор – городской голова… Такого вора, как ихний городской голова,
и свет не производил! Не только все деньги из кассы покрал, но даже самую кассу
на куски разломал и домой к себе свез.
– А
чего же ихняя полиция смотрит?
– Ихняя
полиция? Ха-ха!.. Ихняя полиция… В этом городе такая полиция, что с живого и
мертвого взятки дерет…
– Ну
уж и с мертвого… – усомнился я.
– А
ей-богу. Собираются родственники хоронить покойника, а их сейчас за шиворот:
«Стой – куда? Хоронить? А разрешение от департамента торговли и мануфактур
имеешь?» – «Нет». – «Ну, вот видишь… Давай десять рублей поспектакльного
сбору – тогда волоки». И дают.
– Ну,
это вы, кажется, слишком…
– Нет,
не слишком! Не слишком… С жидов взяли все, что можно было взять. Теперь русских
стали ловить. Поймают: «Ты жид?» – «Нет, не жид!» – «Нет, жид». –
«Сколько?» – «Десять». – «Подавись!» Всего и разговору.
– Но
как же при таких порядках могут существовать жители?
Он опять
ехидно подмигнул мне.
– Жители?
А вот увидите.
В этот
момент поезд подошел к городку, имени которого я упорно не хочу называть… Так
как вещей у меня с собой почти не было, я решил до ближайшей гостиницы дойти
пешком. Взял ручной сак и пошел.
II
Впереди
меня шел человек простоватой наружности и вел энергичную беседу с бабой в
платке.
– Да
ты говори толком – сколько хочешь?
– Да
двадцать же рублей! Слепой, что ли? Чистое золото.
– Мало
что чистое! Небось украла – дешево досталось! У меня только десятка и есть – хочешь
за десятку?
Я
приблизился.
– Да
вот спросим у барина, – сказал простоватый человек. – Нешто за
краденую вещь можно столько просить?
Баба
подозрительно оглянулась на меня и спрятала золотые часы под платок.
Простоватый
человек дружелюбно нагнулся ко мне и шепнул:
– Дура
баба! А не хотелось бы вещицу выпускать… Часы рублей двести стоют, а она двадцать
просит. Десятки только у меня и не хватает… Эх, жалость! – И сказал бабе
громко: – Так не отдашь за десять? Ну и шут с тобой.
Он
махнул рукой и отошел. А я, оставшись с бабой, решил купить дешевые часы.
– Вот
что, сударыня, – сказал я. – Если эти часы действительно ваши и если
вы считаете для себя возможным отдать за такую цену…
Я вынул
бумажник…
Какой-то
человек, видом похожий на дворника, спешно приближался к нам, размахивая руками
и крича:
– Постойте!
Обождите, господин!.. Вы, верно, приезжий?
– Приезжий, –
робко отвечал я.
– Оно
и видно. Ах ты, старая ведьма! Пошла вон, пока я тебя в участок не отправил! Ну
и жулье же, прости Господи!..
Старая
баба запахнулась в платок и испуганно убежала, а мой новый знакомый сострадательно
посмотрел на меня и сказал:
– Эх
вы! Вот бы и влопались, если бы купили часики. Ведь они медные.
– А
как же тот человек сам хотел купить…
– Да
он ее муж. Вместе работают, по уговору. О-о… Тут нужно держать ухо востро!
Я горячо
поблагодарил своего спасителя, а он добродушно махнул рукой и сказал:
– Ну
чего там!.. Вы где думаете остановиться?
– Я…
еще не знаю.
– У
нас во дворе хорошая гостиница. Чисто и безопасно. А в других гостиницах – не
только обворуют, а еще и придушить могут.
Я
затрясся от ужаса и еще раз пожал руку моему новому знакомому.
– Пойдем,
я вас провожу.
Когда мы
вошли в арку под воротами, с нами столкнулся солидный, изящный господин в цилиндре.
Он
перевел взгляд с моего провожатого на меня и с неподдельным ужасом всплеснул
руками:
– Боже
мой! Боже мой! Послушайте, господин… На одну минутку…
Он
схватил меня за руку и отвел в темный угол.
– Извините,
что я так… не будучи представленным… Вы, конечно, приезжий? Я это вижу. Скажите
– не приглашал ли вас этот человек в его «гостиницу» и не сулил ли он вам
разных благ?
– Да…
А что?
– Мой
долг, долг порядочного человека, предупредить вас: знаете ли вы, что вас хотели
затащить в гнуснейший притон и, напоив, обобрать, избить и выбросить?
О, я
такие сцены наблюдал неоднократно!.. И всегда при участии этого негодяя,
который вас поджидает у ворот.
– Господи! –
застонал я. – Какой ужас! Кому же после этого верить?..
– Совершенно
верно. Для приезжего человека – здесь прямо гибель. Всякая гостиница – клоака…
– Ах!
Но что же мне делать?
– Если
бы мое предложение не показалось вам назойливым… я пригласил бы вас к себе. У
меня семейная квартира… Правда, нет той роскоши, как в гостиницах, но моя жена
хорошая хозяйка…
– Я
не знаю, – горячо воскликнул я, хватая его руку, – чем и
отблагодарить вас за такую любезность к почти незнакомому человеку. Спасибо!
– О,
не стоит благодарить, – полусмущенно-полусмеясь, покачал головой мой
спаситель. – Интеллигентный человек должен помогать интеллигентному
человеку. Это как масоны… Не правда ли?
Мы
зашагали по улице, и я, чувствуя искреннюю признательность к этому господину,
взял его под руку.
На углу
двух улиц к нам приблизился молодой, бледный человек в жокейской шапочке,
уперся руками в бока и сказал, обращаясь к моему спутнику:
– Здравствуй,
карточный шулер Арефьев! Здравствуй, мерзавец Арефьев, обыгравший меня в своем
притоне. Что я вижу? Ты поймал приезжего и тянешь его на буксире в свою
шулерскую компанию, которую ты выдаешь за свое семейство… По-прежнему ли ты,
Арефьев, торгуешь своей любовницей, выдавая ее за жену, и по-прежнему ли ловишь
доверчивых простачков вроде этого? Ха-ха-ха!
И
бледный человек разразился саркастическим хохотом. Мой спаситель выдернул свою
руку из моей и принялся улепетывать вдоль по улице, сопровождаемый свистом и
улюлюканьем бледного человека.
– Ах
мерзавец… – прошептал он, когда господин в цилиндре скрылся из
глаз. – Впрочем, этот город полон негодяями.
Потом
бледный господин печально улыбнулся.
– Вероятно, –
сказал он, – вы и меня считаете таким же? О, не протестуйте… Вероятно, около
вокзала с вами уже пытались проделать фокус с помощью медных часов или подкидки
бумажника? И вероятно, вас уже заманивали в какие-нибудь притоны? Я вас
понимаю: это город мошенников и поэтому вы должны бы и ко мне отнестись
недоверчиво.
III
Он сел
на ступеньки подъезда и, опустив бледную голову, тяжело закашлялся.
– Конечно!.. –
сказал он, откашлявшись. – Вы вовсе не обязаны верить незнакомому человеку.
И у меня нет никаких доказательств в пользу моей порядочности. Но я доволен уж
и тем, что вырвал вас из когтей этого негодяя Арефьева! Я не буду приглашать
вас ни в гостиницу, ни к себе, но очень прошу вас – не доверяйте и мне! Вы не
имеете права доверять мне, неизвестному вам, в городе, где все построено на
обмане! Предположим, что я тоже жулик. Но, откровенно говоря, я хотел бы, чтобы
вы скорее уехали из этого города!
– Почему? –
спросил я.
– Три
года тому назад я приехал сюда такой же наивный, доверчивый и простой. Через
пять минут я уже был обобран, раздет и вот с тех пор не могу выбраться из этого
города, перебиваясь с хлеба на квас. О, ради Бога не доверяйте мне! Но все-таки
мой вам совет: проваливайте из этого города.
– Да
я приехал, в сущности, по делам…
– Дела?
В этом городе? Изумительно!
– Мне
нужно устроить сделку с купцом Семипядевым по покупке оптом ста бочек масла и
сговориться с адвокатом Бумажкиным по поводу одного взыскания.
– Что?!!
Вы… без шуток? Скажу заранее, что они вам сделают: от Семипядева вы действительно
получите сто бочек масла, но в бочках вместо масла будут кирпичи, а Бумажкин –
взыскать-то он взыщет, но деньги эти немедленно растратит. Вы их и не
понюхаете… Господи! Сколько с ними уже было этих примеров!
– Что
же мне делать?
– В
память того человека, каким я был три года тому назад, – хочу спасти вас.
Кажется, ведь в моем предложении нет подвоха – идите сейчас же на вокзал и
немедленно уезжайте.
Слова
бледного молодого человека заставили меня призадуматься… Действительно, не лучше
ли поскорее убраться из города, где все так входят в положение приезжего,
хлопочут о нем – и так конкурируют в этом, что приезжий может через час
остаться без сапог.
– Так
Семипядев и Бумажкин действительно такие? – переспросил я.
– А
то какие же! Такие. Что мне за расчет врать вам?
– А
вы меня проводите до вокзала?
– Так
и быть. Провожу. Если бы вы не подумали, что я способен сейчас же убежать с
вашим саком, я попросил бы у вас его донести до вокзала, чтобы облегчить вас.
Но вы, конечно, должны подумать, что я такой же, как и другие, что я убегу…
В словах
бледного человека слышалась затаенная горечь…
Я
вспыхнул, смутился, как школьник, пойманный учителем.
– О,
что вы! Как можно говорить так… Чтобы доказать, что я этого не думаю, –
нате, возьмите сак… Хотя мне и неловко затруднять вас…
Бледный
человек взял сак, покачал печально головой и вдруг бросился опрометью бежать по
пустынной улице, стараясь избежать как можно скорее моего растерянного взгляда…
* * *
Когда я
брал на вокзале билет, кассир обсчитал меня на двугривенный.
Едучи
обратно, я задумался о судьбах этого города, который только и можно встретить
на святой Руси…
Как
кончит этот город? Плохо кончит.
Будет,
вероятно, так: чужестранцы перестанут туда ездить, а, туземцы украдут друг у
друга все, что у них было, сдерут один у другого кожу взятками, поборами и
обманом, а потом, когда проживут все это, – поумирают с голоду.
Неприятно
говорить людям правду в глаза. И меня сначала смущало то, что жители этого города
получат книгу с моим рассказом, прочтут и будут чрезвычайно обижены.
Но потом
я успокоился. Наверное, ни одна книга с моим рассказом не дойдет до них, так
как будет утащена почтовыми чиновниками на ихней же городской почте.
|