Чад
План у
меня был такой: зайти в близлежащий ресторан, наскоро позавтракать, после
завтрака прогуляться с полчаса по улице, потом поехать домой и до обеда засесть
за работу. Кроме того, за час до обеда принять ванну, вздремнуть немного, а
вечером поехать к другу, который в этот день праздновал какой-то свой юбилей.
От друга – постараться вернуться пораньше, чтобы выспаться как следует и на
другое утро со свежими силами засесть за работу.
Так я и
начал: забежал в маленький ресторан и, не снимая пальто, подошел к буфетной стойке.
Сзади меня послышался голос:
– Освежиться?
На скорую руку?
Оглянувшись,
я увидел моего юбилейного друга, сидевшего в углу за столиком в компании с
театральным рецензентом Буйносовым.
Все мы
обрадовались чрезвычайно.
– Я
тоже зашел на минутку, – сообщил юбилейный друг. – И вот столкнулся с
этим буйносным человеком. Садись с нами. Сейчас хорошо по рюмке хватить.
– Можно
не снимая пальто?..
– Пожалуйста!
Юбиляр
налил три рюмки водки, но Буйносов схватил его за руку и решительно заявил:
– Мне
не наливай. Мне еще рецензию на завтра писать нужно.
– Да
выпей! Какая там еще рецензия…
– Нет,
братцы, не могу. Мне вообще пить запретили. С почками неладно.
– Глупости, –
сказал я, закусывая первую рюмку икрой. – Какие там еще почки?
– Молодец,
Сережа! – похвалил меня юбилейный друг. – За что я тебя люблю: за то,
что никогда ты от рюмки не откажешься.
Именно я
и хотел отказаться от второй рюмки. Но друг с таким категорическим видом налил
нам по второй, что я безропотно чокнулся и влил в себя вторую рюмку.
И сейчас
же мне чрезвычайно захотелось, чтобы и Буйносов тоже выпил.
– Да
выпей! – умоляюще протянул я. – Ну, что тебе стоит? Ведь это
свинство: мы пьем, а ты не пьешь!
– Почему
же свинство? У меня почки…
– А
у нас нет почек? А у юбиляра нет почек? У всякого человека есть почки. Это уж,
брат, свыше…
– Ну,
я только одну…
– Не
извиняйся! Можешь и две выпить. Буйносов выпил первую, а мы по третьей.
Я
обернулся направо и увидел свое лицо в зеркале. Внимательно всмотрелся и
радостно подумал: «Какой я красивый!»
Волна
большой радости залила мое сердце. Я почувствовал себя молодым, сильным, любимым
друзьями и женщинами – и безудержная удаль и нежность к людям проснулась в душе
моей.
Я
ласково взглянул на юбиляра и сказал:
– Я
хочу выпить за тебя. Чтобы ты дождался еще одного юбилея и чтобы мы были и
тогда молоды так же, как теперь.
– Браво!
Спасибо, милый. Выпьем. Спасибо. Буйнос! Пей – не хами.
– Я
не хам… хамлю, – осторожно произнес странное слово Буйносов. – А
только мне нельзя. Рецензию нужно писать со свежей головой.
– Вздор!
После напишешь.
– Когда
же после… Ведь ее в четверть часа не напишешь.
– Ты?! –
с радостным изумлением воскликнул юбилейной друг. – Да ты в десять минут отхватаешь
такую рецензию, что все охнут!
– Где
там… – просиял сконфуженный Буйносов и, чтобы отплатить другу любезностью
за любезность, выпил вторую рюмку.
– Ай
да мы! Вот ты смотри: скромненький, скромненький, а ведь он потихонечку нас за
пояс заткнет…
– А
вы что же думали, – засмеялся Буйносов. – И заткну. Эх, пивали мы в
прежнее время! Чертям тошно было! Э-э!.. Сережа, Сережа! А ты почему же свою не
выпил?
– Я…
сейчас, – смутился я, будто бы меня поймали на краже носового
платка. – Дай ветчину прожевать.
– Не
хами, Сережа, – сказал юбилейный друг. – Не задерживай чарки.
Я
вспомнил о своей работе.
– Мне
бы домой нужно!.. Дельце одно.
К моему
удивлению, возмутился Буйносов.
– Какое
там еще дельце? Вздор – дельце! А у меня дела нет?! А юбиляру на вечере хлопот
мало? Посидим минутку. Черт с ним, с дельцем.
«А
действительно, – подумал я, любуясь в зеркало на свои блестящие
глаза. – Черт с ним, с дельцем!..» Вслух сказал:
– Так
я пальто сниму, что ли. А то жарко.
– Вот!
Молодец! Хорошо, что не хамишь. Снимай пальто!
–…И пива
я бы кружку выпил…
– Вот!
Так. Освежиться нужно.
Мы
выпили по кружке пива и разнеженно посмотрели друг на друга.
– Сережа…
милый… – сказал Буйносов. – Я так вас двух люблю, что черт с ней, с
рецензией. Сережа! Стой! Я хочу выпить с тобой на «ты».
– Да
ведь мы и так на «ты»! – засмеялся я.
– Э,
черт. Действительно. Ну, давай на «вы» выпьем.
Затея
показалась такой забавной, что мы решили привести ее в исполнение.
– Графинчик
водки! – крикнул Буйносов.
– Водку? –
удивился я. – После пива?
– Это
освежает. Освежимся!
– Неужели
водка освежить может? – удивился я.
– Еще
как! Об этом даже где-то писали… Сгорание углерода и желтков… Не помню.
– Обедать
будете? – спросил слуга.
– Как?
Разве уже… обед?..
– Да-с.
Семь часов.
Я
вспомнил, что потерял уже свою работу, небольшой сон и ванну. Сердце мое
сжалось, но сейчас же я успокоился, вспомнив, что и Буйносов пропустил срочную
рецензию. Никогда я не чувствовал так остро справедливости пословицы: «На миру
и смерть красна».
– Семь
часов?! – всплеснул руками юбиляр. – Черт возьми! А мой юбилей?
Буйносов
сказал:
– Ну
куда тебе спешить? Времени еще вагон. Посидим! Черт с ней, с рецензией.
– Да,
брат… – поддержал и я. – Ты посиди с нами. На юбилей еще успеешь.
– Мне
распорядиться нужно…
– Распорядись!
Скажи, чтобы дали нам сейчас обед и белого винца.
Юбиляр
подмигнул.
– Вот!
Идея… Освежает!
Лицо его
неожиданно засияло ласковой улыбкой.
– Люблю
молодцов. Люблю, когда не хамят. Когда нам подали кофе и ликер, я бросил косой
взгляд на Буйносова и сказал юбиляру:
– Слушай!
Плюнь ты на сегодняшний юбилей. Ведь это пошлятина: соберутся идиоты, будут
говорить тривиальности. Не надо! Посиди с нами. Жена твоя и одна управится.
– Да
как же: юбилей, а юбиляра нет.
Буйносов
задергался, заерзал на своем месте, засуетился:
– Это
хорошо! Это-то и оригинально! Жизнь однообразна! Юбилеи однообразны! А это свежо,
это молодо: юбилей идет своим чередом, а юбиляра нет. Где юбиляр? Да он
променял общество тупиц на двух друзей… которые его искренне любят.
– Поцелуемся! –
вскричал воодушевленно юбиляр. – Верно! Вот. Будем освежаться бенедиктином.
– Вот
это яркий человек! Вот это порыв, – воодушевился Буйносов. – В тебе
есть что-то такое… большое, оригинальное. Правда, Сережа?
– Да…
У него так мило выходит, когда он говорит: «Не хами!»
– Не
хамите! – с готовностью сказал юбиляр. – Сейчас бы кюрассо был к
месту.
– Почему?
– Освежает.
Я уже
понимал всю беспочвенность и иллюзорность этого слова, но в нем было столько
уюта, столько оправдания каждой новой рюмке, каждой перемене напитка, что
кюрассао был признан единственным могущим освежить нас напитком………………………………………………………..
……………………………………………………………..
– Извините,
господа, сейчас гасим свет… Ресторан закрывается.
– Вздор! –
сказал бывший юбиляр. – Не хами!
– Извините-с.
Я сейчас счет подам.
– Ну,
дай нам бутылку вина.
– Не
могу-с. Буфет закрыт. Буйносов поднял голову и воскликнул:
– Ах,
черт! А мне ведь сегодня вечером нужно было в театр на премьеру…
– Завтра
пойдешь. Ну, господа… Куда же мы? Теперь бы нужно освежиться.
В мою
затуманенную голову давно уже просачивалась мысль, что лучше всего – поехать домой
и хоть отчасти выспаться.
Мы уже
стояли на улице, осыпаемые липким снегом, и вопросительно поглядывали друг на
друга.
Есть во
всякой подвыпившей компании такой психологический момент, когда все смертельно
надоедают друг другу и каждый жаждет уйти, убежать от пьяных друзей, приехать
домой, принять ванну, очиститься от ресторанной пьяной грязи, от табачной
копоти, переодеться и лечь в чистую, свежую постель, под толстое уютное одеяло…
Но обыкновенно такой момент всеми упускается. Каждый думает, что его уход
смертельно оскорбит, обездолит других, и поэтому все топчутся на месте, не
зная, что еще устроить, какой еще предпринять шаг в глухую темную полночь.
Мы
выжидательно обернули друг к другу усталые, истомленные попойкой лица.
– Пойдем
ко мне, – неожиданно для себя предложил я. – у меня еще есть дома
ликер и вино. Слугу можно заставить сварить кофе.
– Освежиться? –
спросил юбиляр.
«Как попутай
заладил, – с отвращением подумал я. – Хоть бы вы все сейчас
провалились – ни капельки бы не огорчился. Все вы виноваты… Не встреть я вас –
все было бы хорошо, и я сейчас бы уже спал».
Единственное,
что меня утешало, это – что Буйносов не написал рецензии, не попал на премьеру
в театр, а юбиляр пропьянствовал свой юбилей.
– Ну,
освежаться так освежаться, – со вздохом сказал юбиляр (ему, кажется, очень
не хотелось идти ко мне), – к тебе так к тебе.
Мы
повернули назад и побрели. Буйносов молча, безропотно шел за нами и тяжело
сопел. Идти предстояло далеко, а извозчиков не было. Юбиляр шатался от
усталости, но, тем не менее, в одном подходящем случае показал веселость своего
нрава; именно: разбудил дремавшего ночного сторожа, погрозил ему пальцем,
сказал знаменитое «Не хами!» – и с хохотом побежал за нами…
– Вот
дурак, – шепнул я Буйносову. – Как так можно свой юбилей пропустить?
– Да
уж… Не дал Господь умишка человеку.
«А
тебе, – подумал я, – влетит завтра от редактора… Покажет он, как
рецензии не писать. Будет тебе здорово за то, что я пропустил сегодняшнюю
работу и испортил завтрашнее утречко»……………………………………………………..
…………………………………………………………………….
Я долго
возился в передней, пока зажег электричество и разбудил слугу. Буйносов опрокинул
и разбил какую-то вазу, а юбиляр предупредил слугу, чтобы он, вообще, не хамил.
Было
смертельно скучно и как-то особенно сонно… противно. Заварили кофе, но оно
пахло мылом, а я, кроме того, залил пиджак ликером. Руки сделались липкими, но
идти умыться было лень.
Юбиляр
сейчас же заснул на новом плюшевом диване. Я надеялся, что Буйносов последует
его примеру (это развязало бы, по крайней мере, мне руки), но Буйносов сидел
запрокинув голову и молчаливо рассматривал потолок.
– Может,
спать хочешь? – спросил я.
– Хочу,
но удерживаюсь.
– Почему?
– Что
же я за дурак: пил-пил, а теперь вдруг засну – хмель-то весь и выйдет. Лучше уж
я посижу.
И он
остался сидеть, неподвижный, как китайский идол, как сосуд, хранящий в себе
драгоценную влагу, ни одна капля которой не должна быть потеряна.
– Ну,
а я пойду спать, – сухо проворчал я. Проснулись поздно.
Все
смотрели друг на друга с еле скрываемым презрением, ненавистью, отвращением.
– Здорово
вчера дрызнули, – сказал Буйносов, из которого уже, вероятно, улетучилась
вся драгоценная влага.
– Сейчас
бы хорошо освежиться!
Я сделал
мину любезного хозяина, послал за закуской и вином. Уселись трое с помятыми
лицами… Ели лениво, неохотно, устало.
«Как они
не понимают, что нужно сейчас же встать, уйти и не встречаться! Не встречаться,
по крайней мере, дня три!!!»
По их
лицам я видел, что они думают то же самое, но ничего нельзя было поделать: вино
спаяло всех трех самым непостижимым, самым отвратительным образом…
|