Смерч
I
Услышав
звонок в передней, кухарка вышла из кухни, открыла парадную дверь и впустила
Кирилла Бревкова, пришедшего в гости к хозяину дома Терентьеву.
Кирилл
Бревков имел рост высокий, голос очень громкий, смеющийся и лицо веселое, открытое,
украшенное светло-красным носом и парой сияющих, как звезды, глаз.
При
одном взгляде на этот треугольник, углы которого составляли два глаза и нос –
можно было безошибочно определить, что Кирилл Бревков живет на земле
беззаботно, радостно, много ест, много говорит и всюду находит себе материал
для веселья, заливаясь всю жизнь счастливым безыдейным смехом, столь редким в
наш сухой век…
– Здравствуй,
Пелагея! Как поживаешь?
– Спасибо,
барин. Пожалуйте.
– Постой,
постой… Э! Да что это с тобой, матушка, такое?!
Он взял
руками пылающее от кухонного жара лицо Пелагеи и повернул его к свету.
– Да
ведь на тебе, матушка, лица нет!! Ты больна?
– Н-нет! –
испуганно прошептала Пелагея. – А рази – что?
– Да
ведь ты же бледна как смерть… Краше в гроб кладут! Тифом была больна, что ли?
Багровая
Пелагея действительно побледнела и вздрогнула.
– Неужто
хворая?!
– Матушка!
Да ведь ежели так с тобой, не знаючи, встретиться – так тебя за привидение, за
русалку примешь! Сама белая-белая, а глаза горят лихорадочным блеском!
Похудела, осунулась…
Кухарка
охнула, всплеснула толстыми руками и с громким топотом убежала в кухню, а Кирилл
Бревков посмотрел ей вслед смеющимся, лучезарным взглядом и вошел в гостиную.
Его
встретил 12-летний Гриша. Вежливо поклонившись, он сказал:
– Драсте,
Кирилла Ваныч. Папа сейчас выйдет. Напустив на себя серьезный, мрачный вид,
Кирилл Бревков на цыпочках подошел к Грише, сделал заговорщицкое лицо и шепнул:
– Папаше
признались?
– В
чем?
– Насчет
недопущения к экзамену?
Гриша
растерянно взглянул в сверкающие глаза Бревкова.
– Какое
недопущение? Я допущен.
– Да-а? –
протянул Кирилл Бревков. – Вы так думаете? Ну, что ж – поздравляю! Блажен,
кто верует…
Хе-хе!..
Он сел в
кресло и преувеличенно грустно опустил голову.
– Жаль
мне вас, Гришенька… Влопались вы в историю!
– В
ка… кую?!..
– А
в такую, что я сегодня видел вашего директора Уругваева. «Как идет у
вас, – спрашиваю, – Терентьев Григорий?» – «Отвратительно, –
говорит. – На совете постановили не допустить его к экзаменам!» Вот оно
что, молодой человек!
Если бы
Гриша был наблюдательнее, он заметил бы, как дрожали полные губы Бревкова и
каким весельем сверкали его бриллиантовые глазки… Но Грише было не до этого.
Он тихо
побрел в детскую, спрятав голову в узкие плечи и шепча под нос:
– Господи!
II
В
гостиную вышел сам Терентьев и облобызался с гостем.
– Здорово,
Кирилл! Сейчас и жена выйдет. Вышла и жена.
Она была
худощавая, тонкогубая, с прической, взбитой высоко-высоко над желтым лбом.
– Анна
Евграфовна! Неизмеримо рад видеть вас! Ручку-с! Давно вернулись из Москвы?
– Позавчера.
Она
оглядела мужчин пытливым взором и с деланным равнодушием спросила:
– Ну
а вы, господа, как проводили без меня время? Кирилл Бревков хотел заявить, что
он не виделся с мужем со времени ее отъезда, но пытливое лицо Анны Евграфовны
показалось ему таким забавным, что он ухмыльнулся и загадочно сказал:
– Было
всего!
– Да? –
криво улыбнулась Анна Евграфовна. – Вот как!
– Кстати! –
обернулся к мужу Бревков. – Вчера я встретился с той полькой!
– С
какой? – удивился Терентьев.
– Ну
с этой, знаешь… Станиславой. Которой ты платье тогда токайским облил.
Вспоминали тебя.
При этом
Бревков многозначительно подмигнул Терентьеву одной стороной своего подвижного
лица. Но Терентьеву не нужно было и этого подмигивания. Терентьев знал своего
веселого, замысловатого друга и сейчас же решил, что он, Терентьев, не ударит
перед ним лицом в грязь.
Он
сделал фальшиво-испуганные глаза и погрозил Бревкову пальцем:
– Кирилл!
Ведь ты же дал слово молчать! Кирилл расцвел. Мистификация получилась хоть
куда.
– Молчать?
Но я знаю, что Анна Евграфовна женщина передовая и простит мужчинам их
маленькие шалости. Тем более – больших денег это не стоило. Сколько ты тогда
заплатил? Сто сорок?
– Сто
сорок, – подтвердил Терентьев. – Да на чай десять рублей.
Жена
переводила взоры с одного весельчака на другого и наконец убежденно
воскликнула:
– Да
вы врете! Хотите подшутить надо мной. Дразнитесь.
Бревков
никогда не мог примириться с тем, чтобы его шутки так легко разгадывались.
– Мы
шутим? Ха-ха! Ну, хорошо! Да-с, Анна Евграфовна, мы шутим! Не придавайте нашим
словам значения…
Он
помолчал и затем обернулся к Терентьеву:
– А
знаешь, насчет этой испанки Морениты ты оказался прав!
Терентьев
никогда не знал никакой испанки Морениты, но вместе с тем счел необходимым
обрадоваться:
– Видишь!
Я говорил, что буду прав.
– Да,
да, – медленно кивнул головой Кирилл. – Она сейчас же от тебя и
поехала к этому жонглеру. Ха-ха! А ведь как уверяла тебя в своих чувствах.
Бревков
ударил себя ладонью по лбу.
– Кстати!
Все собираюсь спросить тебя: это ты засунул мне в карман тогда утром желтый
шелковый чулок?
– Так
он был у тебя? – захохотал Терентьев. – А мы-то его искали…
Жена
сидела не шевелясь, опустив глаза.
– Вы
это серьезно… господа? – спросила она странно спокойным тоном.
Кирилл
Бревков вздрогнул:
– О
черт возьми! Я, кажется, наболтал лишнего! Простите, сударыня. При вас не
следовало вспоминать о таких вещах…
Она
вскочила.
– Вы
эт-то серь-ез-но?!
В тоне
ее было что-то такое, отчего муж поежился и рассмеялся бледным смехом.
– Милая,
но неужели ты не видишь, что мы шутим с самого начала? Никуда я не ездил и все
время сидел дома. И с Кириллом не виделся…
Муж
думал, что Бревков тоже сейчас расхохочется и успокоит жену. Но Бревков был не
такой.
– Неужели
вы так близко принимаете это к сердцу, Анна Евграфовна? Ну что здесь, в сущности,
ужасного? Все мужья это делают и остаются по-прежнему любящими мужьями. Из-за мимолетной
встречи с какой-нибудь канатной плясуньей не стоит…
Жена
закрыла лицо руками, заплакала и сказала сквозь рыдания:
– Вы
негодяи! Развратные подлецы…
– Кирилл! –
вскочил с места Терентьев. – Перестань. Довольно! Аничка… Ведь он же это
нарочно…
– Не
смей ко мне прикасаться, негодяй! Я тебе не испанка!
– Сударыня! –
сказал Бревков. – Он больше не будет, он исправится…
Анна
Евграфовна оттолкнула мужа и ушла в спальню, хлопнув дверью.
– Началась
история! – сказал муж, обескураженно почесав затылок. – И нужно было
тебе выдумать такую чепуху!..
Сидя в
кресле, Кирилл Бревков хохотал, как ребенок…
III
– Анюта!
А Анюта!.. Отвори мне. Ну, брось глупить. Мы же шутили…
Молчание
было ответом Терентьеву.
– Анюта,
Аня! Что ты там делаешь? Открой! Кирилл хотел подтрунить над тобой, а ты и поверила…
Ха-ха.
– Не
лги! Хоть теперь не лги… в память наших прежних отношений. Все равно твои
жалкие оправдания не помогут…
За
дверью послышались рыдания. Потом все стихло. Потом дверь распахнулась и из
спальни вышла Анна Евграфовна, в шляпе, с чемоданчиком в руках.
– Я
уезжаю к тете. Потрудитесь не разыскивать меня – это ничему не поможет.
Приготовьте Гришу ко всему этому. Мне было бы тяжело его видеть. Прощайте,
Бревков.
– Анна
Евграфовна, – кинулся к ней Кирилл. – Неужели вы поверили? Мы же
шутили!!
Она
слабо улыбнулась и покачала головой.
– Не
лгите, Бревков. Дружба великое дело, но за негодяев заступаться не следует.
– Анна
Евграфовна…
– Прочь!!
Довольно.
Она
отстранила мужа и вышла из комнаты, высоко подняв голову (еще 10 минут тому
назад она решила выйти из «этого дома» с «высоко поднятой головой»).
– Чтоб
тебя черти взяли, Бревков, – вырвалось у мужа совершенно искренно. –
Ты еще что?! Тебе еще чего надо?
– Чего? –
прищурилась вошедшая Пелагея. – А того, что изверги вы все, кровопийцы.
Вам бы только вдовью кровь пить, чтобы вдове скорее в могилушку снизойти. Этого
вам надо?! Да?! Пожалуйте расчет.
– С
ума ты сошла? Кто твою кровь пьет?
– Да
уж поверьте!.. Посторонние люди-человеки замечают… Уходили вы меня, чтоб вам ни
дна ни покрышки! Может, мне и жить-то через вас неделька-другая осталась, да
чтоб я молчала?! Нет в вас жалости! Как же – пожалеете вы! Посторонний человек
пожалеет, это верно… «бледненькая вы, Пелагея Васильевна, скажет, хворенькая»…
А вам – что? Работает на вас дура – и хорошо. Хы! хы!
Она села
на пол и залилась слезами.
– Вон! –
закричал Терентьев. – Вот тебе деньги, вот паспорт и проваливай. Э… да ну
вас всех к черту!
Терентьев
схватил шляпу, нахлобучил ее на глаза и убежал. Слышно было, как в передней
хлопнула дверь. Пелагея тоже поднялась с пола и ушла. Уходя, поклонилась
Кириллу и сказала:
– Балдарим
покорно, батюшка! Хуть ты вдову пожалел!
Изумленный
Кирилл почесал затылок и, бормоча что-то под нос, стал прохаживаться по опустевшей
комнате…
IV
В
детской послышался шорох.
Крадучись,
вышел маленький Гриша, увидев Бревкова, отскочил, бросил на пол какую-то
бумажку и помчался к выходу.
– Куда
ты? – крикнул ему вслед Бревков. Гриша взвизгнул на ходу:
– Убегаю!
В Америку.
Кирилл
поднял бумажку и прочел:
«В
смерти моей прошу никого не винить. Виноват директор Уругваев. Уезжаю с Митей Косых
в Америку. Примечание: не знал, как начинаются записки, и потому написал про
смерть. А вообще едим в Америку. Ученик 2-го класса Григо. Терентьев».
* * *
Кирилл
еще минут пять бродил по пустой квартире. Потом ему сделалось жутко.
Он
оделся, вышел, запер на ключ наружную дверь и, отдавая ключ дворнику, сообщил
ему:
– Терентьевы
уехали за границу, а все вещи подарили тебе за верную службу. Старайся, Никифор!
И пошел
по улице, усмехаясь.
|
