Уники
Петербург.
Литейный проспект. 1920 год. В антикварную лавку входит гражданин самой
свободной в мире страны и, в качестве завсегдатая лавки, обращается к хозяину,
потирая руки, с видом покойного основателя Третьяковской галереи, забредшего в
мастерскую художника:
– Ну-ну,
посмотрим… Что у вас есть любопытного?
– Помилуйте.
Вы пришли в самый счастливый момент: уник на унике и уником погоняет. Вот,
например, как вам покажется сия штукенция?
«Штукенция»
– передняя ножка от массивного деревянного кресла.
– Гм…
да! А сколько бы вы за нее хотели?
– Восемьсот
тысяч!
– Да
в уме ли вы, батенька!.. В ней и пяти фунтов не будет.
– Помилуйте!
Настоящий Луи Каторз.
– А
на черта мне, что он Каторз. Не на стенке же вешать. Каторз не Каторз – все
равно, обед буду сегодня подогревать.
– По
какому это случаю вы сегодня обедаете?
– По
двум случаям, батенька! Во-первых – моя серебряная свадьба, во-вторых, достал
полфунта чечевицы и дельфиньего жиру.
– А
вдруг Чека пронюхает?
– Дудки-с!
Мы это ночью все сварганим. Кстати, для жены ничего не найдется? В смысле
мануфактуры?
– Ну,
прямо-таки вы в счастливый момент попали. Извольте видеть – самый настоящий
полосатый тик.
– С
дачной террасы?
– Совсем
напротив. С тюфячка. Тут на целое платьице, ежели юбку до колен сделать.
Дешевизна и изящество. И для вас кое-что есть. Поглядите-ка: настоящая
сатиновая подкладка от настоящего драпового пальто-с! Да и драп же! Всем драпам
драп.
– Да
что же вы мне драп расхваливаете, когда тут только одна подкладка?!
– Об
драпе даже поговорить приятно. А это точно, что сатин. Типичный брючный
материал.
– А
вот тут, смотрите, протерлось. Сошью брюки, ан – дырка.
– А
вы на этом месте карманчик соорудите.
– На
колене-то?!!
– А
что же-с. Оригинальность, простота и изящество. Да и колено – самое чуткое
место. Деньги тащить будут – сразу услышите.
– Тоже
скажете! Это какой же карман нужен, ежели я, выходя из дому, меньше двенадцати
фунтов денег и не беру. Съедобного ничего нет?
– Как
не быть! Изволите видеть: настоящая «Метаморфоза» – Перль-де-неж!
– Что
же это за съедобное: обыкновенная рисовая пудра!
– Чудак
вы человек: сами же говорите – рисовая, и сами же говорите – несъедобная. Да
еще в 18-м году из нее такое печенье некоторые штукари пекли…
– Ну,
отложите. Возьму. Да, позвольте, что же вы ее на стол высыпаете?!
– А
коробочка-с отдельно! Уник. Настоящий картон и буквочки позолоченные. Не я
буду, если тысяченок восемьсот за нее не хвачу.
– Вот
коробочку-то я и возьму. Жене свадебный подарок. Бижутри, как говорится.
– Бумажным
отделом не интересуетесь? Рекомендовал бы: предобротная вещь!
– Это
что? Меню ресторана «Вена»? Гм… Обед из пяти блюд с кофе – рубль. А ну, что ели
17 ноября 1913 года? «Бульон из курицы. Щи суточ. Пирожки. Осетрина порусски.
Индейка, рябчики, ростбиф. Цветная капуста. Шарлотка с яблоками». Н-да… Взять
жене почитать, что ли…
– Берите.
Ведь я вам не как меню продаю… Вы на эту сторону плюньте. А обратная-с… ведь
это бристольский картон. Белизна и лак. На ней писать можно. Я вам только с
точки зрения чистой поверхности продаю. И без Совнархоза сделочку завершим. Без
взятия на учет.
Двести
тысяченок ведь вас не разорят? А я вам в придачу зубочистку дам.
– Зачем
мне? Все равно она безработная будет…
– Помилуйте,
а перо! Кончик расщепите и пишите, как стальным.
– Да,
вот, кстати, чтоб не забыть! Мне передавали, что у Шашина на Васильевском
острове два стальных пера продаются № 86.
– Да
правда ли? Может, старые, поломанные?
– Новехонькие.
Ижицын ездил к нему смотреть № 86. Тисненые, сволочи, хорошенькие такие –
глаз нельзя отвести. Вы не упускайте.
– Слушаю-с!
Кроме – ничего не прикажете?
– Антрацит
есть?
– Имеется.
Сколько карат прикажете?
Этот
рассказ написан мною вовсе не для того, чтобы рассмешить читателя для
пищеварения после обеда.
Просто
я, как добросовестный околоточный, протокол написал…
|
