18
Прошло еще два дня. Осмотр закончился. Представитель
правительственного надзора инженер Новиков вручил Прохору протокол осмотра с
настойчивым требованием приступить к немедленному устранению замеченных в
работе упущений. Прохор дал обещание все в точности исполнить, расцеловался с
Новиковым, устроил ему прощальный ужин и приказал конторе выписать придирчивому
инженеру пятьсот рублей за особые просвещенные его услуги по осмотру громовских
предприятий. Инженер Новиков остался всем этим очень доволен и уехал восвояси в
центр.
К вечеру была подана быстрая тройка. Нина с Протасовым и
Верочкой удобно уселись на мягких, прикрытых коврами, подушках. Прохор провожал
их опечаленный, растерянный. Взгляд его блуждал от жены к дочке и к Протасову.
– С богом! – махнул он шапкой.
Зверь‑тройка, взыграв гривами и медью бубенцов, рванулась.
Сердце Прохора Петровича вздрогнуло, заныло. Призрак грустного одиночества
дохнул ему в лицо.
Прохор постоял на крыльце, надел шапку и, нога за ногу,
поплелся в дом. Сквозная пустота в дому, не слышно четких, легких шагов Нины,
не звенит голос щебетушки Верочки.
По сумрачным углам затаились пугающие шорохи и чьи‑то
вздохи. На Прохора со всех сторон надвинулись шкафы, стулья, портьеры,
старинные, в футляре, часы, чьи‑то юбки, вонючие валенки, мокрые портки, люди,
рабочие, разбойники, спиртоносы, и с присвистом задышала в нос простуженная
глотка Фильки Шкворня.
Прохор передернул плечами, быстро зажег люстры, канделябры,
бра. И все в мгновенном беге бесшумно отхлынуло от него прочь, все стало на
свои места: яркий свет, пышное убранство залы и милая, прощальная улыбка с
настенного портрета Нины.
– Нина, Ниночка… Прощай!.. Надолго. Прохор сел у камина
в кресло и зажмурился: зверь‑тройка мчится птицей, бубенцы поют, и,
посвистывая, напевает ямщичок. Нина улыбается Протасову. Верочка дремлет,
убаюканная свежим воздухом и тихим светом луны. Зверь‑тройка скачет, скачет,
поет ямщик. Протасов целует Нине руку, и кто‑то целует руку Прохора.
Прохор вздрогнул и с тяжким вздохом открыл глаза: волк
ласково вскочил ему на колени и, размахивая хвостом, стал целовать владыку
своего в лицо. Машинальным взмахом руки Прохор сбросил волка, но ему вдруг
стало стыдно, подозвал его к себе, обнял и прижался щекой к пушистой шерсти.
– Волчишко, дурачок… Верный зверь мой… Единственный!
Волк кряхтел, переступал лапами, мотал башкой, норовя с ног
до головы облизать хозяина.
– Ну, садись… Где Нина?
– Гаф! – ответил волк. Прохор вынул платок и по‑сморкался.
– Барин, вас к телефону, – бросила пробегавшая
Настя. – Разве не слышите?
– Слышу.
Прохор пошел в кабинет.
– Алло! Наденька, ты!
– Я. А мне можно к вам прийти чайку попить? Скука.
– Сейчас нет. Я болен.
– Жаль. Тяжело мне очень. Посоветоваться бы. И как вы
могли Нину Яковлевну отпустить с Протасовым, с мужчиной?
– Что ж, по‑твоему, в провожатые ей нужно бы послать
Фильку Шкворня?
– Зачем? Например, пристава, Федора Степаныча…
– А он еще не застрелился?
– И не думал даже. Он себя стрелять не может. Он
кажинный божий день пьян, хоть выжми. Пьет да плачет, пьет да плачет. А сейчас
уехавши.
– Когда вернется?
– Обещал быть в эту ночь.
– Скажи ему и самым серьезным образом, – я это
требую! Скажи, что завтра в полдень я посылаю с нарочным бумагу губернатору.
И Прохор повесил трубку.
В десять часов вечера в кабинете Прохора было совещание с
инженерами и техниками. Вот‑вот должна вскрыться река, воды нынче ожидаются
высокие, как бы не смыло сложенные на берегу штабеля шпал. Что делать? На двух
пароходах и трех паровых буксирах ремонт закончен. Лед возле них одалбливается.
Но есть опасение, что при большой воде ледоход может направиться чрез дамбу в
затон и перековеркать пароходы. Что делать? Не устроить ли в спешном порядке
свайные кусты и ледорезы?
Прохор решал дела быстро, с налету:
– Вода нынче будет средняя. Ледорезы ни к чему.
Ответственность принимаю на себя.
Рассматривались чертежи заводских построек, профили и трассы
новых взятых с подряда у казны дорог, где работа с наступлением весны должна
развернуться во всю ширь. Решался вопрос о сооружении чрез реку понтонного
наплавного моста для соединения железнодорожных веток, ведущих от резиденции
«Громово» к главной магистрали. Постройка железных дорог радовала Прохора:
будущие пути свяжут все его предприятия с культурным миром; по ним потекут
добытые из недр земли сокровища, и Прохор еще более обогатится. Работу эту он вершил
на половинных началах с казной и в спешном порядке. Два инженера и техник
Матвеев возбудили разговор о том, что срочные работы требуют напряженного
труда. Меж тем рабочие, что называется, «бузят», «тянут волынку», от дела не
бегут, но работают через пень‑колоду. Получается впечатление итальянской
забастовки.
– Что вы намерены предпринять? – спросил Прохор
собеседников.
– Мне кажется, – сказал техник Матвеев, сделав
строгие и в то же время улыбающиеся глаза. – Мне кажется – единственная
мера к поднятию в рабочих трудоспособности…
– Стойте! – поднял руку Прохор. – Головку
крикунов гоните вон, а старательным сдавайте работы сдельно. Понятно? Кончено.
Ну‑с, дальше!
Сложные вопросы отложены до следующего совещания. Прохор
завалился спать.
В семь с половиной часов утра он был поднят Настей. Контора,
заводы, шахты то и дело звонили по телефону. У телефона в кабинете сидел
затесавшийся с утра Илья Петрович Сохатых. Прохор, быстро растираясь с ног до
головы принесенным Наетей снегом, отдавал чрез Илью распоряжения:
– Зачем ты в такую рань прилез? Ведь сегодня праздник,
спал бы. Достань‑ка сапоги.
Илья Сохатых с поспешностью нырнул под кровать и, подавая
хозяину сапоги, весь распустился в улыбке, как сахар в воде:
– Прохор Петрович! Я осмелился принести вам чрезвычайно
радостную весть, которая вас должна поразить.
– Что самородок пудовой, что ли, обнаружился на моих
приисках?
– Никак нет, лучше всякого самородка! То есть, согласно
биологии, конечно, да.
Дело в том, что моя супруга, по истечении восьмого года
нашей обоюдной женитьбы, изволила забеременеть дитем.
Стали собираться на совещание инженеры и техники.
Илья Сохатых наскоро простился и побежал благовествовать по
всем своим знакомым.
К семейной радости Ильи Петровича каждый отнесся по‑своему.
Наденька фыркнула, Анна Иннокентьевна безнадежно покачала головой:
– И как вам не стыдно об этом говорить? Кэтти поджала
губки и сказала:
– С чем вас и поздравляю.
Мистер Кук поднял палец и обе брови:
– О! вот это здорово. Ха‑ха!..
Его лакей Иван широко осклабился, задвигал, как конь, ушами
и, фамильярно пожимая будущему счастливому отцу руку, произнес:
– Желаю счастья, желаю счастья. А кто: мальчик или
девочка?
Дьякон Ферапонт едва не задушил Илью в своих объятиях, едва
не зацеловал.
– Милый друг! Неужто? Манечка, а коего ж рожна мы‑то с
тобой зеваем?!
Вернувшись домой, словно на крыльях, Илья Сохатых бросился
целовать и в двадцать пятый раз поздравлять жену с чудесным зачатием.
– Дурак, Овраам! – хохотала она. – Ничего
подобного. Ведь сегодня первое апреля.
|
