9
– Прохор Петрович со дня на день ожидал приезда
Землемера. Вскоре после разведки вдвоем с Филькой Шкворнем предприимчивый
Прохор организовал вторую рекогносцировку. Она обставлена по‑деловому. В нее
входили: заведующий технической частью прииска «Достань» горный штейгер
Петропавловский – человек пожилой, знающий, приглашенный Громовым с Урала;
десятник подрывных работ Игнатьев; студент‑горняк выпускного курса Образцов –
талантливый геолог. Еще старик лет семидесяти, бывший старатель, дедка Нил. Еще
Филька Шкворень, тоже в качестве специалиста, еще фельдшер на всякий несчастный
случай и двенадцать рабочих. Прохор приглашал и Протасова: тот универсально
образован и в горном деле собаку съел. Но Протасов наотрез отказался: у него и
без того по горло всяческих работ, он не может бросить предприятие на произвол
судьбы, – он не поедет.
Поисковая партия двинулась в тайгу верхами. В поводу вели
двух обреченных на заклание оленей.
Накануне отъезда, под вечер, к Прохору в башню пришел
пристав.
– А меня не прихватишь с собой, Прохор Петрович?
– Нет.
– Напрасно! Я те места знаю. Меня интересует там одна
вещь. Не там, а верстах в пятнадцати, в самой трущобе.
– Что такое?
Лицо Федора Степаныча стало таинственным, он почему‑то
прикрыл окно и подошел к Прохору вплотную.
– Эта вещь – избушечка, – сказал он шепотом и
выпучил глаза.
Сердце пристава билось так сильно, что полицейские, с
орлами, пуговки на форменной тужурке подпрыгивали.
– Ну? – небрежно спросил Прохор. Он знал, что
перед ним враг, шантажист, негодяй, что он кончит разговор нахальной просьбой
взаймы денег.
– Тайная избушечка на неприступной скале… Туда только
птица залетит, – нашептывал пристав; он нарочно говорил шепотом, чтоб не
дрогнул в волненье голос.
– Я хотел исследовать, какой мазурик там живет.
– Я эту чертову избушку знаю. И знаю, кто там живет.
– Вот как! А я не знаю.
– Не знаешь? – прищурился на него Прохор. –
,А тебе‑то нужно бы знать. Ты – власть. И вообще ты не особенно энергичен. На
твое место нужно бы помоложе кого… У меня дело расширяется, рабочие начинают
фордыбачить…
– В сущности там живет цыган… – перебил пристав; он
никак не ожидал, что разговор примет такое неприятное направление. – А кто
этот цыган – пока неясно для меня. Я думаю – взять с десяток стражников,
окружить скалу с избушкой, да и сцапать этого разбойника!
– Цыгана?
– Да, цыгана.
– А нет ли у него цыганки? И еще – карлы?
– Ну, этого я не знаю. Какой цыганки?
– С бородавкой.., возле левого уха. Пристав стоял,
нагнувшись над Прохором и уперев кулаками в стол.
– Ты все шутишь, – вильнул он глазами, отошел к
окну, открыл раму и стал глубоко вдыхать освежающую вечернюю прохладу. Плечи и
спина его играли, он дрожал. Волк лег у ног хозяина и стукнул раза три хвостом.
Федор Степаныч повернулся к Прохору и сказал надтреснутым хриповатым голосом:
– Шутки шутить со мною, Прохор Петрович, брось.
– Я и не шучу, – спокойно ответил Прохор; он делал
красным карандашом пометки в ведомости, как бы давая понять, что дальнейший
разговор с приставом ему мало интересен.
Но пристав напорист.
– Ты врываешься в мое отсутствие к моей жене, –
начал он, часто взмигивая
заплывшими от вина глазами. – Ты действуешь, как сыщик,
как последняя ищейка. Ты грозишь Наденьке каким‑то дурацким протоколом… Что это
такое? А? Нет, что это такое?!
– Для тебя, может быть, протокол – дурацкий, для меня
не дурацкий… Стоимость двадцати фунтов золота я записал в твой счет…
– Спасибо… Спасибо… – Пристав боднул головой, закусил
прыгавшие губы, правой рукой схватился за спинку дивана, левой отбросил за
плечи усы вразлет. – Допустим так, допустим – я вор и мошенник. Но почему
ж это золото твое?
– Оно было бы мое, – все так же спокойно, с
деланным невниманием к словам пристава, ответил Прохор, упорно перелистывая
ведомость.
– Ах, вот как?! Оно было бы твое, оно было бы твое? Но
почему? Признайся! Ты жулик, ты грабитель, да? – палил как из пулемета
пристав.
– Нет. Я просто коммерсант. Филька Шкворень принес бы
его мне и продал. А теперь… – и Прохор развел руками, все еще не подымая глаз
на пристава.
Овладев собой, пристав заложил руки назад и с задорной усмешечкой
покачался грузным телом.
– Прохор Петрович, – сказал он официальным
тоном, – я все‑таки просил бы вас со мной не шутить…
– А я и не шучу, – снова повторил Прохор.
– Вы, Прохор Петрович, в моих руках…
– А вы в моих…
– Стоит мне только… Знаете что?.. И от ваших дел, от
ваших предприятий пыль пойдет…
– Ну, да и вам не сдобровать, – Прохор отложил
ведомость, взял другую, стал класть на счетах цифры. – Я вас продам,
предам, упекарчу на каторгу.
– Я вас тоже…
– Плевать! Я своего добьюсь и пулю в лоб.., – Я
тоже… Ах, как вы мне мешаете… – сморщился Прохор.
Пристав расслабленно сел на диван, – брюхо легло на
колени, – согнулся, закрыл ладонями лицо и шумно вздыхал. Тогда Прохор
мельком взглянул на него. Чувство превосходства над этим жирным битюгом
заговорило в его сердце. Прохор сильней застучал на счетах. Пальцы холодели,
работали неверно: он сбрасывал итоги, щелкал костяшками снова и снова.
– А как бы мы могли работать с тобой. Эх, Прохор
Петрович…
– Что? Что ты сказал?
Пристав отер глаза платком, крякнул, высморкался и повторил
фразу. Прохор поднял голову, меж бровями, как удар топора, прочернела
вертикальная складка.
– Что, что… – Прохор поймал шмеля и оторвал ему голову.
– Работали бы дружно, душа в душу. Ни страха, ничего.
Королями царствовали бы с тобой. И.., шире дорогу!!.
– Ни‑ког‑да! – Прохор с силой швырнул карандаш и
встал. Волк тоже вскочил. – Оставь меня… Прошу… Прошу, – в спазме
припадка прохрипел Прохор.
У пристава упало сердце. Он взмахнул рукой и, трусливо
отступая к двери, никак не мог засунуть платок в карман, яростный взгляд
Прохора вышвырнул врага из башни вон.
|
