 Увеличить |
7. БИОН
Бион был родом борисфенит ,[351] кто были его родители и чем он занимался,
пока не обратился к философии, — об этом он сам рассказал Антигону. Когда
тот спросил его: Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?[352] Бион, почувствовав, что
его уже оклеветали, сказал царю: "Отец мой — вольноотпущенник, из тех, кто
локтем нос утирает (это означало, что он был торговцем соленой рыбой), родом
борисфенит. И было у него не лицо, а роспись по лицу — знак хозяйской
жестокости. Мать моя под стать такому человеку: взял он ее в жены прямо из
блудилища. Отец мой однажды проворовался и был продан в рабство вместе с нами.
Меня, молодого и пригожего, купил один ритор, потом он умер и оставил мне все
свое имущество. Прежде всего я сжег все его сочинения, а потом наскреб денег,
приехал в Афины и занялся философией. Вот и порода и кровь, каковыми тебе я
хвалюся.[353] Вот и все, что касается
меня, поэтому пусть перестанут болтать об этом Персей и Филонйд, а ты суди обо
мне по моим собственным словам". В самом деле, Бион был мастером на все
руки, а также искусным софистом и оказал немалую помощь тем, кто хотел
ниспровергать философские учения. При этом он любил пышность и не был чужд
заносчивости. Он оставил много сочинений о достопамятных вещах, а также
полезные и дельные изречения. Так, однажды его попрекнули, что он не ухаживает
за одним мальчиком; "Такой мягки" сыр не поддеть на крючок",
ответил Бион. На вопрос, кому тревожнее живется, он ответил: "Тому, кто
больше всего жаждет благоденствия". На вопрос, стоит ли жениться (и о нем
есть такой рассказ[354]),
он сказал: "Уродливая жена будет тебе наказанием, красивая — общим
достоянием". Старость он называл пристанищем для всех бедствий, потому что
все несчастья скопляются к этому возрасту. Славу он называл матерью доблестей,
красоту и добро считал чуждыми друг другу, в богатстве видел движущую силу
всякого дела. Человеку, промотавшему свое имение, он сказал: "Амфиарая
поглотила земля,[355] а
ты поглотил землю". Он говорил: "Великое несчастье — неумение
переносить несчастье". Людей он презирал за то, что они сжигают мертвых,
словно те ничего не чувствуют, а взывают к ним,[356] словно те все чувствуют. Он не раз говорил,
что лучше отдавать цвет своей юности другим, чем срывать его с других, ибо это
последнее пагубно как телу, так и душе; злословил он даже о Сократе, говоря
так: "…если он желал Алкивиада и воздерживался, то это глупость, а если не
желал его и воздерживался, то в этом нет ничего особенного". Он говорил,
что дорога в Аид легка, потому что на нее вступают с закрытыми глазами.
Алкивиада он порицал за то, что, когда он был мальчиком, ради него мужья
бросали жен, когда стал юношей — жены бросали мужей. В бытность свою на Родосе
он учил философии афинян, приезжавших туда учиться риторике;[357] на вопрос, почему он это делает, он отвечал:
"Как я могу продавать ячмень, если привез пшеницу?" Он говорил, что
если бы Данаиды носили воду не в продырявленных, а в целых сосудах, это было бы
им более тяжким наказанием. Когда один болтун просил его помочь ему на суде, он
сказал: "Я исполню твою просьбу, если ты защитников пришлешь, а сам не
придешь". Однажды он плыл по морю вместе с дурными людьми и попал вместе с
ними в плен к пиратам. Спутники стали плакаться: "Мы погибли, если нас
узнают". — "А я погиб, если меня не узнают", — сказал
Бион. Самомнение, говорил он, — помеха успеху. Про богатого скупца он
сказал: "Не он владеет богатством, а оно им". Он говорил, что скупцы
так много заботятся о богатстве, словно оно их собственное, но так мало им
пользуются, словно оно чужое. В молодости, говорил он, можно отличаться
мужеством, а в старости надобно зрелое разумение. Разумение же, по его словам,
настолько превосходит все остальные добродетели, насколько зрение — остальные
чувства. Он говорил, что не следует бранить старость: ведь мы и сами были бы
рады дожить до старости. Увидев завистника мрачным, он сказал ему: "Не
знаю, то ли с тобой случилось что-нибудь плохое, то ли с другим хорошее".
Безрадостность он считал плохой подругой свободоречию: Оно и смельчака
порабощает.[358] Друзей
надо выбирать осмотрительно, чтобы не подумали, что мы общаемся с дурными
людьми или отвергаем хороших. Сначала он принадлежал[359] к Академии, хотя в это же время был
слушателем Кратета. Затем он обратился к киническому образу жизни, надел плащ и
взял посох: в самом деле, как было иначе достигнуть бесстрастия? Затем,
послушав софистические речи Феодора Безбожника на всевозможные темы, он принял
его учение. После этого он учился у перипатетика Феофраста. Он умел производить
впечатление на зрителей и поднять на смех что угодно, не жалея грубых слов. За
то, что речь его была смешана из выражений разного стиля, Эратосфен, по
преданию, сказал, что Бион первый нарядил философию в пестрое одеяние. Был он
также искусником в пародии: таковы его строки: О нежнейший Архит, лирородный,
блаженный во чванстве, Ты, в мастерстве пререканий из всех искуснейший
смертных![360] Над музыкой и геометрией
он постоянно подшучивал. Он любил роскошную жизнь и поэтому часто переезжал из
города в город, пускаясь иной раз даже на хитрость. Так, приехав на Родос, он
уговорил матросов переодеться его учениками и следовать за ним; в их
сопровождении он вошел в гимнасий и привлек к себе всеобщее внимание. У него
был обычай усыновлять молодых людей, чтобы наслаждаться их любовью и
пользоваться их помощью. Но больше всего он любил самого себя и постоянно
твердил: "У друзей все общее!" Поэтому, хотя у него было много
слушателей, никто не считал себя его учеником. Впрочем, некоторые переняли его
бесстыдство: так, говорят, что один из его спутников, Бетион, сказал однажды
Менедему: "А я вот, Менедем, провожу с Бионом целые ночи и не вижу в этом
ничего плохого!". В своих беседах с близкими ему людьми он высказывал
много безбожных мыслей, заимствованных у Феодора. Однако потом, когда он
заболел, — так рассказывают жители Халкиды, где он умер, — он дал
надеть на себя амулеты и покаялся во всем, чем грешил перед богами. Ухаживать
за ним было некому, и он сильно страдал, пока Антигон не прислал к нему двух
рабов; и Фаворин в "Разнообразном повествовании" сообщает, что его
носили в носилках следом за царем. Так он и умер, и я написал о нем такие
сатирические стихи: Поэт Бион, борисфенит, в земле рожденный скифской, Как мы
слыхали, говорил: "Богов не существует!" Когда б на этом он стоял, то
мы сказать могли бы: "Что думает, то говорит: хоть худо, да
правдиво". Но ныне, тяжко заболев, почуяв близость смерти, Он, говоривший:
"нет богов!", на храмы не глядевший, Он, издевавшийся всегда над
приносящим жертвы, Не только начал возжигать и тук и благовонья На очагах и
алтарях, богам щекоча ноздри, Не только говорил: "Винюсь, простите все,
что было!", Нет, взяв у бабки талисман, чтобы носить на шее, Он, полон
веры, обвязал кусками кожи руку И двери дома осенил шиповником и лавром,
Готовый все перенести, чтоб с жизнью не расстаться. Дурак, хотел он подкупить
богов — как будто боги Живут на свете лишь тогда, когда ему угодно! И лишь
когда, почти прогнив, свою он понял глупость, То, руки простерев с одра,
вскричал: "Привет Плутону".[361] Всего
было десять Бионов: первый, расцвет которого приходится на время Ферекида
Сиросского, — от него сохранились две книги на ионийском наречии, а родом
он из Проконнеса; второй — сиракузянин, написавший учебники по красноречию;
третий — тот, о ком была речь; четвертый математик Демокритовой школы, из
Абдер, писавший по-ионийски и по-аттически (он первый заявил, что есть места,
где шесть месяцев длится ночь и шесть месяцев день); пятый — из Сол, написавший
об Эфиопии; шестой — ритор, от которого сохранились девять книг, озаглавленные
именами Муз; седьмой — мелический поэт; восьмой — ваятель из Милета,
упоминаемый Полемоном; девятый — сочинитель трагедии под заглавием «Тарсийцы»;
десятый — ваятель из Клазомен или с Хиоса, упоминаемый Гиппонактом.
|
