Увеличить |
2. СОЛОН
Солон, сын Эксекестида, с Соломина , прежде всего
произвел в Афинах "снятие бремени",[52] то
есть освобождение от кабалы людей и имуществ. Дело в том, что многие занимали
деньги под залог самих себя и потом по безденежью попадали в кабалу. Солон
первый отказался от долга в семь талантов, который причитался его отцу, и этим побудил
к тому же самому и остальных. Закон этот был назван "снятием
бремени" — причины такого названия понятны. А потом он издал и
начертал на вращающихся столбах[53] остальные
законы, перечислять которые было бы слишком долго.
Самое же главное: так как Саламин, его родное место, был
предметом спора между афинянами и мегарянами и афиняне, претерпев в этой войне
много поражений, постановили казнить смертью всякого, кто предложит вновь
воевать за Саламин, — то Солон, притворившись сумасшедшим, в венке[54] ворвался на площадь,
огласил перед афинянами через вестника свою волнующую элегию о Саламине и этим
возбудил в них такой пыл, что они тотчас пошли войною на мегарян и благодаря
Солону одержали победу. Строки, более всего воспламенившие афинян, были такие:
Лучше бы мне позабыть об Афинах, оставить отчизну, Лучше бы
родиной мне звать Фолегандр и Сикинн,[55] Чтобы
за мною вослед худая молва не летела: Вот из Аттики трус, вот саламинский
беглец!
И затем:
На Саламин! Поспешим и сразимся за остров желанный, Чтобы с
отчизны стряхнуть горький и тяжкий позор.
Он же убедил афинян захватить и Фракийский Херсонес. А чтобы
стало ясно, что Саламин приобретен не только силою, но и по праву, он раскопал
там несколько могил и показал, что мертвые лежат в них головою на восток, по
афинскому обычаю, и сами гробницы обращены на восток, и надписи на них высечены
с упоминанием демов,[56] как
водится у афинян. Некоторые даже утверждают, будто в гомеровский перечень
кораблей он после стиха:
Вывел Аянт Теламонид двенадцать судов саламинских -
вставил стих:
И с приведенными стал, где стояли афинян фаланги.[57]
С этих пор афинский народ шел за ним и с радостью принял бы
даже его тираническую власть. Однако он не только сам от нее отказался, но и
Писистрату, своему родственнику, препятствовал в его замыслах, о которых
догадался (как пишет Сосикрат): ворвавшись в народное собрание с копьем и
щитом, он предостерег о злонамерении Писистрата и провозгласил, что готов
помогать против него. "Граждане афиняне, — сказал он, — иных из
вас я умней, а иных из вас я храбрей: умнее тех, кто не понимает Писистратова обмана,
и храбрее тех, кто понимает его, но боится и молчит". Совет, стоявший за
Писистрата, объявил Солона сумасшедшим; Солон на это ответил:
Точно ли я сумасшедший, покажет недолгое время: Выступит
правда на свет, сколько ее ни таи.
А элегические стихи, в которых он предсказал тиранию
Писистрата, таковы:
Из нависающей тучи рождается снежная буря, Яркой молнии
блеск гром за собою ведет. Так от сильных мужей погибают целые грады, Так
ослепленный народ стал властелину рабом.
По приходе Писистрата к власти Солон, не сумев вразумить
народ, сложил свое оружие перед советом военачальников и сказал:
"Отечество мое! я послужил тебе и словом и делом!" — и отплыл в
Египет, на Кипр и к царю Крезу. Здесь-то на вопрос царя: "Кого бы ты
назвал счастливым?" — он сказал: "Афинянина Телла",
"Клеобиса и Битона" и все прочее, что известно каждому. Некоторые
добавляют, что Крез, воссев на трон в пышном наряде, спросил Солона, видел ли
он что-нибудь прекраснее; а Солон ответил: "Видел — и петухов, и фазанов,
и павлинов: их убранство дано им природою и прекрасней в тысячу раз".[58]
Покинув Креза, он явился в Киликию, основал там город и
назвал по своему имени «Солы»; там он поселил и тех немногочисленных афинян,
речь которых с течением времени испортилась и стала называться «солецизмом».
Жители этого города называются «солейцами», тогда как жители Сол на Кипре —
"солийцами".[59] А
когда Солон узнал, что Писистрат уже стал тираном, он послал в Афины вот какие
стихи:
Если дурные плоды принесло вам злонравие ваше, Не возлагайте
вину на промышленье богов. Сами сдались вы беде, несчастья умножили сами. И
оттого-то на вас горького рабства ярмо. Порознь каждый из вас — как лис, по
пятам за добычей, Вкупе же все и всегда праздны и тупы умом. Только гибкий язык
и льстивая речь вам по духу, А на поступки льстеца ваши глаза не глядят.
Таков был Солон. Писистрат ему в изгнание послал такое
письмо:
Писистрат — Солону . "Я не единственный среди
эллинов посягнул на тираническую власть, и я достоин ее, ибо я из потомков
Кодра; я лишь вернул себе то, что афиняне обещали воздавать Кодру и его роду,
но не сдержали обещания. В остальном же на мне нет греха перед богом или перед
людьми. Афинянам я оставляю тот же государственный уклад, какой установил им
ты, и управляются они лучше, чем при народовластии, ибо я никому не дозволяю
превозноситься. Хоть я и тиран, но не пользуюсь сверх меры ни званием, ни
почестью, а только тем, что издревле причиталось царям. И хотя каждый афинянин
платит десятину со своего надела, но не мне, а на расходы по всенародным
жертвоприношениям и на другие общие траты, или же на случай войны. Тебя я не
виню, что ты обличал мой умысел, — ибо делал ты это, желая добра
отечеству, а не желая зла мне. Ты не знал, какое я установлю здесь правление, а
если бы знал, то, быть может, и примирился бы с ним и не уходил бы в изгнание.
Так воротись домой, поверь мне без клятвы, что ничего дурного Солону не будет
от Писистрата. Знай, что даже из врагов моих никто не потерпел вреда, —
если же ты почтёшь за благо стать одним из моих друзей, то будешь между них
первым; ибо знаю, ты верен и нековарен. Если, наконец, захочешь ты жить в
Афинах как-нибудь по-иному, то и на это будет тебе дозволение. Только не
ожесточайся на отечество из-за нас". Таково письмо Писистрата.
Меру человеческой жизни Солон определил в семьдесят лет.[60]
Некоторые законы его представляются превосходными: например,
кто не кормит родителей, наказуется бесчестьем; кто растратит отцовское
имущество — также; кто празден, на того всякий желающий вправе за это подать в
суд. Впрочем, Лисий в речи против Никида говорит, что последний закон издан
Драконтом. Солон же запретил говорить в собрании продажным распутникам.
Далее, Солон сократил награды за гимнастические состязания,
положив 500 драхм за победу в Олимпии, 700 драхм — на Истме и соответственно в
других местах: нехорошо, говорил он, излишествовать в таких наградах, когда
столько есть граждан, павших в бою, чьих детей надо кормить и воспитывать на
народный счет. Оттого-то и явилось столько прекрасных и благородных воинов, как
Полизел, как Кинегир, как Каллимах, как все марафонские бойцы, как Гармодий, и
Аристогитон, и Мильтиад, и тысячи других. Гимнастические же борцы и в учении
недешевы, и в успехе небезопасны, и венцы принимают за победу не столько над
неприятелем, сколько над отечеством; в старости же они, по Еврипидову слову,
Изношены, как плащ, рядном сквозящий,[61] -
это и имел в виду Солон, когда поощрял их столь сдержанно.
Превосходен и такой его закон: опекуну над сиротами на
матери их не жениться; ближайшему после сирот наследнику опекуном не быть. И
такие: камнерезу не оставлять у себя отпечатков резанных им печатей; кто
выколет глаз одноглазому, тому за это выколоть оба глаза; чего не клал, того не
бери,[62] а иначе смерть; архонту,
если его застанут пьяным, наказание — смерть.
Песни Гомера он предписал читать перед народом по порядку:
где остановится один чтец, там начинать другому: и этим Солон больше прояснил
Гомера, чем Писистрат[63] (как
утверждает Диевхид в V книге "О Мегарах"), — главным образом в
тех стихах, где говорится: "Но мужей, населяющих град велелепный,
Афины…"[64] и далее.
Солон впервые назвал тридцатый день месяца старым и новым.[65] Он первый завел собрания
девяти архонтов для собеседований (как говорит Аполлодор во II книге "О
законодателях"). А когда начались раздоры, он не примкнул ни к городской
стороне, ни к равнинной, ни к приморской.[66]
Он говорил, что слово есть образ дела; что царь лишь тот,
кто всех сильней; что законы подобны паутине: если в них попадается бессильный
и легкий, они выдержат, если большой — он разорвет их и вырвется. Он говорил,
что молчание скрепляет речи, а своевременность скрепляет молчание. Те, кто в
силе у тиранов, говорил он, подобны камешкам при счете: как камешек означает то
большее число, то меньшее, так они при тиранах оказываются то в величии и блеске,
то в презрении. На вопрос, почему он не установил закона против отцеубийц, он
ответил: "Чтобы он не понадобился". На вопрос, как изжить
преступления среди людей, он ответил: "Нужно, чтобы пострадавшим и
непострадавшим было одинаково тяжело" — и добавил: "От богатства
родится пресыщение, от пресыщения — спесь".
Афинянам он присоветовал считать дни по лунным месяцам.
Феспиду он воспретил представлять трагедии, полагая, что притворство пагубно; и
когда Писистрат сам себя изранил,[67] Солон
сказал: "Это у него от трагедий!"
Заветы его людям Аполлодор в книге "О философских
школах" передает так: "Прекрасным и добрым верь больше, чем
поклявшимся. Не лги. Пекись о важном. Заводить друзей не спеши, а заведши не
бросай. Прежде чем приказывать, научись повиноваться. Не советуй угодное,
советуй лучшее. Ум твой вожатый. С дурными не общайся. Богам — почет, родителям
— честь". Говорят, когда Мимнерм написал:
Если бы на земле без тяжких забот и страданий Лет шестьдесят
прожить, чтобы потом умереть! -
то Солон побранил его так:
Если готов ты послушать меня, переделай все это И не
сердись, если я лучше придумал, чем ты. Лигиастад! Измени свою песню и пой
теперь вот как: "Восемь десятков прожить — и лишь потом умереть!"[68]
Из песен ему принадлежит такая:
Со всеми людьми осторожен будь — Не таят ли злобу в сердце
своем За светлым лицом, И из черной души Не двойной ли язык лукавит?
Бесспорные его писания — это законы, речи к народу,
наставления самому себе, элегические стихи о Саламине и об Афинском правлении,
в которых 5000 строк, ямбы и эподы.
На изваянии его надпись такая:
Здесь, в Саламинской земле, сокрушившей мидийскую дерзость.
Законодатель рожден — богохранимый Солон.[69]
Расцвет его приходится на 46-ю олимпиаду, в 3-й год которой
он был архонтом в Афинах (по словам Сосикрата); тогда он и издал свои законы.
Скончался же он на Кипре, прожив восемьдесят лет, и завещал ближним отвезти его
останки на Саламин и пеплом развеять по всему краю. Оттого и Кратин в «Хиронах»
говорит от его лица:
Гласит молва, что я живу на острове, Развеянный по всей
земле Аянтовой.
Есть и у нас эпиграмма в названной книге "Все
размеры", где я писал о смерти всех знаменитых людей всеми размерами и
ритмами, как в эпиграммах, так и в песенных стихах:
Тело Солона огонь на Кипре пожрал отдаленном, Кости приял
Саламин, злаки из праха взросли, Дух же его к небесам вознесли скрижальные оси,
Ибо афинянам был легок Солонов закон.[70]
Изречение его, говорят, было: "Ничего слишком!"
Диоскурид в «Записках» рассказывает, что, когда он оплакивал
сына (о котором более ничего не известно), кто-то ему сказал: "Ведь это
бесполезно!" — "Оттого и плачу, что бесполезно", —
ответил Солон.
Известны такие его письма.
Солон — Периандру . "Ты пишешь, что против тебя
есть много злоумышленников. Не медли же, если хочешь от них отделаться. Ведь
злоумыслить против тебя может самый негаданный человек (иной — боясь за себя,
иной — презирая тебя за то, что ты всего боишься), потому что, подстерегши миг
твоего невнимания, он заслужил бы благодарность всего города. Самое лучшее для
тебя — отречься, чтобы не осталось причин для страха; но если уж быть тираном
во что бы то ни стало, то позаботься, чтобы чужеземное войско при тебе было
сильнее, чем гражданское, — тогда никто тебе не будет страшен и никого не
понадобится изгонять".
Солон — Эпимениду . "Вижу: ни мои законы не были
на пользу афинянам, ни ты твоими очищениями не помог согражданам. Ибо не обряды
и законодатели сами по себе могут помочь государству, а лишь люди, которые
ведут толпу, куда пожелают. Если они ведут ее хорошо, то и обряды и законы
полезны, если плохо, то бесполезны. Мои законы и мое законодательство ничуть не
лучше: применявшие их причинили пагубу обществу, не воспрепятствовав Писистрату
прийти к власти, а предостережениям моим не было веры: больше верили афиняне
его лести, чем моей правде. Тогда я сложил свое оружие перед советом
военачальников и объявил, что умнее тех, кто не предвидел тирании Писистрата, и
сильнее тех, кто убоялся ей воспротивиться. И за это Солона объявили
сумасшедшим. Наконец, я произнес такую клятву: "Отечество мое! я, Солон,
готов тебя оборонять и словом и делом, но они меня полагают безумным. Поэтому я
удаляюсь отселе как единственный враг Писистрата, они же пусть служат ему хоть
телохранителями. Ибо надобно тебе знать, друг мой, что человек этот небывалыми
средствами домогался тирании. Поначалу он был народным предводителем. Потом он
сам себя изранил, явился в суд и возопил, что претерпел это от своих врагов, в
охрану от которых умоляет дать ему четыреста юношей. А народ, не послушав меня,
дал ему этих мужей, и они стали при нем дубинщиками. А достигнув этого, он
упразднил народную власть. Так не вотще ли я радел об избавлении бедных от
кабалы, если ныне все они рабствуют Писистрату?"
Солон — Писистрату . "Верю тебе, что не
претерплю от тебя худого — ибо и до тирании твоей я был тебе другом и теперь
враждебен тебе не более чем любой из афинян, кому не мила тирания. Лучше ли
быть под владычеством единого, лучше ли под всенародным — об этом пусть из нас
каждый судит сам. Я согласен, что из всех тиранов ты — наилучший; но
возвращаться в Афины, думается, мне не к лицу, чтобы меня не попрекнули, будто
я дал афинянам равноправие, отклонил возможность стать тираном, а теперъ-де
вернулся одобрить твои дела".
Солон — Крезу . "Я счастлив твоим добрым
расположением ко мне; и, клянусь Афиною, не будь мне дороже всего жить под
народовластием, я охотнее принял бы кров в твоем дворце, чем в Афинах, где
насильственно властвует Писистрат. Однако житье мне милее там, где для всех
законы равные и справедливые. Все же я еду к тебе, готовый стать твоим
гостем".
3. ХИЛОН
Хилон, сын Дамагета, лакедемонянин . Он сочинил
элегические стихи в двести строк; он говорил, что добродетель человека в том,
чтобы рассуждением достигать предвидения будущего. Когда брат его сердился, что
Хилон стал эфором, а он нет, Хилон ответил: "Это потому, что я умею
выносить несправедливости, а ты нет". Эфором он стал в 55-ю олимпиаду (или
в 56-ю, как уверяет Памфила); а Сосикрат говорит, что он первым стал эфором в
архонтство[71] Евфидема — именно он
учредил должность эфоров при царях, тогда как Сатир утверждает, что это сделал
Ликург.
Это он, по словам Геродота (в I книге), когда при
жертвоприношении в Олимпии у Гиппократа[72] сам
собою закипел котел, посоветовал Гиппократу не жениться, а если он женат, то
жену отпустить и от детей отречься. И это он, говорят, спросил Эзопа, чем
занимается Зевс, а Эзоп ответил: "Высокое принижает, низкое
возвышает". На вопрос, что отличает людей с воспитанием от людей без
воспитания, он ответил: "Подаваемые надежды". А на вопрос, что трудно, —
"Хранить тайну; не злоупотреблять досугом; терпеть обиду".
Вот его предписания. Сдерживай язык, особенно в застолье. Не
злословь о ближнем, чтобы не услышать такого, чему сам не порадуешься. Не
грозись: это дело бабье. К друзьям спеши проворнее в несчастье, чем в счастье.
Брак справляй без пышности. Мертвых не хули. Старость чти. Береги себя сам.
Лучше потеря, чем дурная прибыль: от одной горе на раз, от другой навсегда.
Чужой беде не смейся. Кто силен, тот будь и добр, чтобы тебя уважали, а не боялись.
Хорошо начальствовать учись на своем доме. Языком не упреждай мысль. Обуздывай
гнев. Гадательству не перечь. На непосильное не посягай. Не спеши в пути. Когда
говоришь, руками не размахивай — это знак безумства. Законам покорствуй. Покоем
пользуйся. Из песен его известнее всех такая:
На пробном камне испытуют золото — Нет надежней пробы; А
золотом испытывают разницу Меж добрым и недобрым.
Говорят, в старости он признался, что не знает за собою ни
единого противозаконного поступка за всю жизнь, а сомневается только в одном:
когда судили его друга, он осудил его по закону, но товарища своего уговорил
его оправдать; так он услужил и закону и дружбе.
Особенную славу меж эллинов доставило ему пророчество о
Кифере, лаконском острове; познакомившись с тем, каков он есть, Хилон
воскликнул: "Лучше бы ему не возникать или, возникнув, утонуть!" И
предвидение это было верным: сперва Демарат, спартанский изгнанник, посоветовал
Ксерксу остановить там корабли, и если бы Ксеркс послушался, то Греция была бы
в плену; а потом Никий в Пелопоннесскую войну, отбив этот остров и посадив там
афинскую засаду, причинил лакедемонянам великий вред.
Отличался он немногословием, и Аристагор Милетский даже
называет такой слог «Хилоновым»; [а другие зовут его «Бранховым», от того][73] Бранха, который основал
святилище в Бранхидах.
Он был уже старцем в 52-ю олимпиаду, когда в расцвете сил
был баснописец Эзоп. А умер он (по словам Гермиппа) в Писе, приветствуя своего
сына после олимпийской победы в кулачном бою, от избытка радости и от старческого
слабосилия; и все, кто был на празднествах, с честью предали его земле. У нас о
нем есть такие стихи:
Благодаренье тебе, Полидевк светоносный, за то, что Сын
Хилона стяжал славу в кулачной борьбе! Умер счастливый отец, на дитя-победителя
глядя: Надо ли плакать о нем? Мне бы подобную смерть!
А на изваянии его написано вот что:
Этого мужа взрастила себе копьеносная Спарта — Был из семи
мудрецов в мудрости первым Хилон.[74]
Изречение его было: "За порукой — расплата".
Есть и от него такое письмецо:
Хилон — Периандру . "Ты мне пишешь о походе на
внешнего врага, где сам воевал; а по мне, так и домашние дела для единодержца
опасны. Счастлив тиран, который умрет у себя дома своею смертью!"
|