 Увеличить |
3. ПОЛЕМОН
Полемон, сын Филострата, афинянин , из дема Эй. В
юности он буйствовал и жил так распутно, что повсюду ходил с деньгами, готовыми
к утолению любого желания.[321] Он
даже припрятывал их по закоулкам — в самой Академии у одного столба отыскалась
монета в три обола, припасенная по такому же случаю. Однажды, сговорившись с
молодыми приятелями, пьяный и в венке, он вломился в Ксенократову школу; тот не
обратил на него никакого внимания и продолжал речь как ни в чем не бывало, а
речь была об умеренности. Юнец послушал его, постепенно увлекся, стал так прилежен,
как никто другой, и наконец сам сменил Ксенократа во главе школы, начиная с
116-й олимпиады. Антигон Каристский в «Жизнеописаниях» говорит, что отец
Полемона, один из первейших граждан, разводил скаковых коней; а сам Полемон был
привлечен к суду своей женой за дурное обращение, потому что он жил с
мальчиками. Но с тех пор как он взялся за философию, нрав его обрел такую
твердость, что он никогда не изменялся в лице и голос его всегда был ровен;
именно этим он так поразил Крантора.[322] Когда
бешеная собака вцепилась ему в ногу, он даже не побледнел, и когда весь город
шумел, расспрашивал, что случилось, он один оставался невозмутим. Даже в
театрах он не выражал никаких чувств. Никострат (по прозвищу Клитемнестра)
читал как-то ему и Кратету стихи из Гомера; Кратет весь проникался ими, а
Полемон словно ничего и не слышал. Весь он был таким, как писал в книгах
"О живописи" Меланфий-живописец; а писал он, что в изделиях, как и в
нравах, всюду должна быть некая уверенность и твердость. Сам Полемон говорил,
что должно упражнять себя на поступках, а не на диалектических умозрениях:
выучить гармонику по учебнику, но без упражнений — это все равно что изумлять
всех вопросами, не противоречить самому себе в распорядке собственной жизни.
Был он настоящий и подлинный афинянин, чуждавшийся, по словам Аристофана о
Еврипиде, "той остроты и пряности", которые, как выражался тот же
поэт, Для мяса щекотание блудливое.[323] Он,
говорят, даже не присаживался, чтобы разобрать утверждения собеседников, а
разделывался с ними на ходу. За свою любовь ко всему достойному он пользовался
в Афинах большим почетом. Несмотря на это, жил он затворником в саду Академии,
а ученики его селились вокруг, поставив себе хижины близ святилища Муз и крытой
галереи. Во всем, казалось, Полемон был ревнителем Ксенократа — и даже его
любовником, как пишет Аристипп в IV книге "О роскоши древних". Во
всяком случае он всегда помнил о Ксенократе и всегда по примеру его был
невозмутим, сух и важен на дорийский лад.[324] Он
очень любил Софокла, особенно в тех местах, где, по выражению комического
поэта, Казалось всем, что был при нем молосский пес, и где, по словам Фриниха,
в нем был Неподслащенный хмель и неразбавленный.[325] Он говаривал, что Гомер — это Софокл в
эпосе, а Софокл Гомер в трагедии. Скончался он в преклонном возрасте от
чахотки, оставив многие сочинения. Вот наши о нем стихи: Слышал ты или нет, что
мы погребли Полемона, Погибшего от злого истощения? Не Полемон это был, а лишь
Полемоново тело, Оставленное духом, восходящим ввысь![326]
4. КРАТЕТ
Кратет был сын Антигена, афинянин , из дема
Фрии, слушатель и любовник Полемона, которому он и стал преемником во главе
школы. Они так любили друг друга, что и при жизни жили одним и тем же, и чуть
ли не до последнего дыхания оставались подобны друг другу, и по смерти разделили
общую гробницу. Потому и Антагор писал о них вот каким образом: Путник, поведай
о том, что в этой гробнице сокрыты Рядом мудрец Полемон и богоравный Кратет,
Великодушием схожие двое мужей, у которых Сонмы божественных слов жили на вещих
устах. Чистою жизнь их была, посвященная вечным заветам, К мудрости вышней
стремясь, в коей бессмертие их.[327] Потому
и Аркесилай, покинувший ради них Феофраста, говорил, что это или боги, или
наследники золотого века. К народу они не были привержены, а держались, как тот
флейтист Дионисодор, который гордился, что ни в гавани, ни у колодца никто его
игры не слышал, как какого-нибудь Исмения. Общий стол у них был (по словам
Антигона) в доме Крантора, где они были душа в душу с Аркесилаем Аркесилай, как
известно, делил жилище с Крантором, между тем как Полемон и Кратет обитали у
одного из горожан по имени Лисикл. Кратет, как сказано, был любовником
Полемона, Аркесилай же — Крантора. По смерти своей Кратет оставил книги
философские, книги о комедии, речи всенародные и речи посольские (так пишет
Аполлодор в III книге "Хронологии"). Оставил он также и знаменитых
учеников, в их числе вышеназванного Аркесилая (ибо Аркесилай был его
слушателем) и Биона Борисфенского, о котором мы будем говорить после Аркесилая
(хотя потом его называли феодоровцем по школе, к которой он пристал). Всего
Кратетов было десять: первый — поэт древней комедии; второй — ритор из Тралл,
Исократовой школы; третий — подкопных дел мастер при Александре; четвертый —
киник, о котором речь далее; пятый — философ-перипатетик; шестой вышеназванный
академик; седьмой — грамматик из Малла; восьмой написал книгу по геометрии;
девятый — поэт, сочинитель эпиграмм; десятый — философ-академик из Тарса.
5. КРАНТОР
Крантор из Сол , которым восторгались уже в
отечестве, приехал оттуда в Афины и стал слушать Ксенократа одновременно с
Полемоном. Он оставил записки в 30 000 строк (впрочем, кое-что из них иные
приписывали Аркесилаю). На вопрос, чем привлек его Полемон, он ответил:
"Тем, что он никогда не повышал и не понижал голоса". Однажды он
заболел, удалился в храм Асклепия и стал там прогуливаться. Люди подумали, что
он это сделал не по болезни, а из желания основать там собственную школу, и
стали стекаться к нему со всех сторон. Среди них был и Аркесилай, желавший
через Крантора попасть к Полемону (хоть Крантор и был в него влюблен, как о том
будет сказано в жизнеописании Аркесилая).[328] И
все-таки, выздоровев, он остался слушателем Полемона — и за это его все
особенно хвалили. Имущество свое, говорят, он завещал Аркесилаю, а было в нем
двенадцать талантов. А на вопрос, где он хочет быть погребен, отвечал:
Прекрасно опочить в родной земле![329] Говорят,
он сочинял и стихи, которые оставил под печатью в храме Афины в своем родном
городе. А поэт Феэтет написал о нем так: Людям угоден ты был, а более Музам
угоден, Крантор, и старости злой ты, умирая, не знал. О земля, прими в свое
лоно усопшего мужа, Да обретет он и там мир и блаженство души.[330] Больше всех поэтов Крантор любил Гомера и
Еврипида: трудно, говорил он, писать по сути трагично и в то же время
трогательно — и приводил такой стих из "Беллерофонта":[331] Увы! Увы ли? Смерть —
людской удел… Говорят, у поэта Антагора есть также слова Крантора о Любви: Дух
мой сомненьем объят: Любовь, из какого ты рода? То ли назвать тебя богом из
тех, кто первыми в мире Были Эребом седым рождены и царственной Ночью В давние
веки в бескрайной пучине глубин Океана? Или Киприда тебя родила многоумная? Или
Гея-Земля, или Ветры над ней? Такое ты людям Благо приносишь и зло, что
видишься нам ты двуликой.[332] Он
был на редкость меток в выражениях. Об одном трагике он сказал, что голос у
него необтесанный и корявый; об одном поэте — что в стихах его полная нищета; о
положениях Феофраста — что они писаны пурпуром. Из сочинений его более всего
славится книга "О страдании".[333] Скончался
он раньше и Полемона и Кратета, потому что заболел водянкой. Наши о нем стихи
таковы: Осилен был ты, Крантор, тяжкою болезнью, И с нею ты спустился в
пропасти Плутона, А здесь осиротели без твоей беседы И роща Академа, и родные
Солы[334]
|
