 Увеличить |
VI
Тем
же самым июньским вечером ничего не подозревавший о случившемся на судне Мелоун
носился по узким улочкам Ред-Хука в состоянии крайнего возбуждения. Район
бурлил, как потревоженный муравейник, а таинственные азиаты – все как на подбор
старые знакомцы детектива, – словно оповещенные каким-то неведомым
сигналом, в огромном количестве собирались и, казалось, ожидали чего-то возле
старой церкви и сейдемовских квартир на Паркер-плейс. Только что стало известно
о трех новых похищениях – на этот раз жертвами стали белокурые, голубоглазые
отпрыски норвежцев, населявших соседний Гауэнес, – и до полиции дошли
слухи, что взбешенные потомки викингов формируют ополчение, призванное навести
порядок в Ред-Хуке и наказать виновных средствами самосуда. Мелоун, который уже
несколько недель убеждал начальство произвести всеобъемлющую чистку в этом
районе, наконец преуспел в своих попытках – под давлением обстоятельств, более
понятных трезвому рассудку, чем домыслы дублинского мечтателя, руководство
городской полицией все-таки решилось нанести сокрушительный удар по гнезду
порока. Накаленная обстановка, сложившаяся в районе в тот вечер, только
ускорила дело, и около полуночи сводные силы трех близлежащих полицейских
участков ворвались на площадь Паркер-плейс и прилегающие к ней улицы,
арестовывая всех, кто только ни подворачивался под руку. Когда были взломаны
двери конспиративных жилищ, из полутемных, освещаемых только чадящими
канделябрами комнат наружу хлынули неописуемые орды азиатов, среди которых
попадалось немало таких, что имели на себе митры, пестрые узорчатые халаты и
другие ритуальные параферналии, о значении которых можно было только догадываться.
Большинство улик было утрачено в суматохе, ибо арестованные умудрялись выбрасывать
какие-то предметы в узкие колодцы, о существовании которых полиция ранее не подозревала
и которые вели, казалось, к самому центру Земли. Густой аромат поспешно
воскуренного благовония скрыл все подозрительные запахи, но кровь – кровь была
повсюду, и Мелоун содрогался от отвращения всякий раз, как взгляд его натыкался
на очередной алтарь с еще дымящейся на нем жаровней.
Мелоун
разрывался на части от желания попасть всюду разом, и наконец, после того как
ему сообщили, что старинная церковь на Паркер-плейс полностью очищена от
злоумышленников и что там не осталось ни одного необследованного уголка,
остановил свой выбор на полуподвальной квартире Сейдема. Он полагал, что именно
там спрятана отмычка, которая позволит ему проникнуть в самое сердце
таинственного культа, центральной фигурой которого – теперь уже без всякого
сомнения – являлся пожилой ученый-мистик. Поэтому понятно то рвение, с каким он
рылся в пыльных, пахнущих сыростью и могилой комнатах, перелистывая диковинные
древние книги и изучая невиданные приборы, золотые слитки и небрежно
разбросанные там и сям пузырьки, запечатанные стеклянными пробками. Один раз он
едва не споткнулся о тощего, черного с белыми пятнами кота, который скользнул у
него между ног, попутно опрокинув стоящую на полу склянку с какой-то
темно-красной жидкостью. Он здорово испугался, но отнюдь не от неожиданности. И
по сей день детектив толком не может сказать, что ему померещилось тогда;
однако с тех пор этот кот каждую ночь является ему во сне, и он снова и снова
видит, как тот поспешно уносится прочь, претерпевая на ходу чудовищные
превращения. Потом он наткнулся на эту ужасную подвальную дверь и долго искал,
чем бы ее выбить. Под руки ему попалось старинное тяжелое кресло, сиденьем
которого можно было сокрушить порядочной толщины кирпичную стену, не то что
трухлявые от времени доски двери, и он принялся за работу. Нескольких ударов
оказалось достаточно, чтобы дверь затрещала, заскрипела и наконец рухнула
целиком – но под давлением с другой стороны! Оттуда, из зияющей черноты проема,
с ревом вырвалась струя ледяного воздуха, в котором, казалось, смешались все самые
отвратительные миазмы ада. Оттуда же, из неведомых на земле и на небесах
областей, пришла неодолимая затягивающая сила, которая сомкнула свои щупальца
вокруг парализованного ужасом детектива и потащила его вниз – сквозь дверной
проем и дальше, через необъятные сумеречные пространства, исполненные шепотов и
криков и раскатов громового хохота.
Конечно,
то был всего лишь сон. Так сказали врачи, и ему нечего было им возразить. Пожалуй,
для него самого было бы лучше принять все случившееся за сон – тогда старые
кирпичные трущобы и смуглые лица иноземцев не повергали бы его в такой ужас. Но
сны не врезаются в память настолько, что никакая сила на свете не может потом
вытравить из нее мрачные подземные склепы, гигантские аркады и бесформенные
тени адских созданий, что чередою проходят мимо, сжимая в когтях
полуобглоданные, но все еще живые тела жертв, вопиющих о пощаде или заходящихся
безумным смехом. Там, внизу, дым благовоний смешивался с запахом тлена, и в
облаках этих тошнотворных ароматов, проплывавших в ледяных воздушных струях,
копошились глазастые, похожие на амеб создания. Темные, маслянистые волны
бились об ониксовую набережную, и один раз в их мерный шум вплелись
пронзительные, дребезжащие звуки серебряных колокольчиков, приветствовавших
появление обнаженной фосфоресцирующей твари (ее нельзя было назвать женщиной),
которая, идиотски хихикая, выплыла из клубившегося над водой тумана, выбралась
на берег и взгромоздилась на стоящий неподалеку резной позолоченный пьедестал,
где и уселась на корточки, ухмыляясь и оглядываясь по сторонам.
Во
все стороны от озера расходились темные туннели, и могло показаться, что в этом
месте находится источник смертельной заразы, которой в назначенный час
предстоит расползтись по всему свету и затопить города и целые нации зловонною
волною поветрия, пред которым побледнеют все ужасы чумы. Здесь веками назревал
чудовищный гнойник Вселенной, и сейчас, когда его разбередили нечестивыми
ритуалами, он готовился начать пляску смерти, цель которой состояла в том,
чтобы обратить всех живущих на земле во вздутые пористые свертки гниющей плоти
и крошащихся костей, слишком мерзостные даже для могилы. Сатана правил здесь
свой Вавилонский бал, и светящиеся, покрытые пятнами разложения руки Лилит были
омыты кровью невинных младенцев. Инкубы и суккубы[108] возносили хвалу Великой
матери Гекате,[109]
им вторило придурочное блеянье безголовых уродов. Козлы плясали под
разнузданный пересвист флейт, а эгипаны, оседлав прыгавшие подобно огромным
лягушкам валуны, гонялись за уродливыми фавнами.[110] Естественно, не
обошлось и без Молоха[111]
и Астарты[112]
– ибо посреди этой квинтэссенции дьяволизма границы человеческого сознания
рушились, и его взору представали все ипостаси царства зла и все его запретные
измерения, когда-либо являвшиеся или прозревавшиеся на земле. Ни созданный
человеком мир, ни сама Природа не смогли бы противостоять натиску этих
порождений тьмы, освобожденных от своих сумрачных узилищ, равно как ни крест,
ни молитва не смогли бы обуздать вальпургиеву пляску ужаса, развязанную тщеславным
схоластом, подобравшим ключ к наполненному дьявольским знанием сундуку, который
ему принесла невежественная азиатская орда.
Внезапно
эту исполненную фантазмов тьму прорезал яркий луч света, и посреди адского
гвалта, поднятого богопротивными тварями, Мелоун расслышал плеск весел. Он
становился все громче, и вскоре на мутной поверхности озера появилась большая
лодка, на носу которой был установлен зажженный фонарь. Она пришвартовалась у
массивного, вделанного в осклизлый булыжник набережной кольца и извергла из
своих недр толпу смуглых, странной наружности людей, тащивших на плечах
тяжелый, завернутый в простыни куль. Они бросили его к ногам обнаженной
фосфоресцирующей твари, что восседала на резном золотом пьедестале, и та
довольно захихикала и похлопала по нему рукой. Затем вновь прибывшие развернули
куль и извлекли из него полуразложившийся труп дородного старика со щетинистой
бородой и всклокоченными седыми волосами, который тут же и прислонили стоймя к
пьедесталу. Фосфоресцирующая тварь издала еще один идиотский смешок, после чего
люди с лодки достали из карманов какие-то бутыли и, окропив ноги мертвеца
наполнявшей их красной жидкостью, передали их твари. Она принялась жадно пить.
В
то же самое мгновение в одном из бесконечных сводчатых туннелей раздались треск
и тяжелое сопение раздуваемых органных мехов, и через секунду из его темного
зева вырвались низкие надтреснутые звуки нечестивой мелодии, дьявольским
образом пародирующей святые гимны. Все вокруг пришло в движение: козлы, сатиры,
эгипаны, инкубы, суккубы, лемуры, амебы, кособокие лягушки, ревуны с собачьими
мордами и просто безмолвные тени – все это кошмарное сборище образовало своего
рода процессию и под предводительством отвратительной фосфоресцирующей твари,
что до того, хихикая, сидела на золотом троне, а теперь важно выступала, сжимая
в руках окоченевший труп дородного старика, направилось туда, откуда доносились
холодящие душу звуки. Участники процессии скакали и кривлялись в приступе
вакхического безумия, им вторили танцующие в хвосте колонны странные люди с
лодки. Ослепленный, растерянный, потерявший уверенность в своем земном или
каком-либо ином существовании, Мелоун автоматически сделал было несколько
неуверенных шагов вслед удалявшемуся шествию, но тут же пошатнулся и, хватая
руками воздух, повалился на мокрый холодный булыжник набережной, где и лежал,
задыхаясь и дрожа всем телом, в то время как нарастающие звуки демонического
органа постепенно поглощали издаваемые процессией визг и вой и барабанный бой.
До
его притупленного ужасом слуха доносились обрывки непристойных песнопений и отдаленные
отзвуки невнятных квакающих голосов. Пару раз он слышал, как вся компания принималась
выть и стенать в богохульственном экстазе. Однако вскоре все эти звуки
сменились мощным, изрыгаемым тысячами глоток речитативом, в котором Мелоун
узнал ужасную греческую надпись-заклинание, что ему довелось прочесть однажды
над кафедрой старой, служащей ныне танцевальным залом церкви.
«О друг и возлюбленный ночи, ты, кому по душе
собачий лай (в этом месте адское сборище испустило отвратительный вой) и
льющаяся кровь (здесь последовали душераздирающие вопли вперемешку со
звуками, которым нет названия на земле), ты, что крадешься в тени надгробий
(затем, после глубокого свистящего выдоха), ты, что приносишь смертным
ужас и взамен берешь кровь (далее, вслед за короткими, сдавленными воплями,
исторгнутыми неисчислимым множеством глоток), Горго (и эхом повторенное),
Мормо (и затем в исступлении экстаза), тысячеликая луна (и на выдохе,
в сопровождении флейт), благоволи принять наши скромные подношения!»
Завершив
песнопение, вся компания разразилась всеобщим воплем, к которому примешивались
странные свистящие звуки, похожие на змеиное шипение, и на секунду за общим
гвалтом не стало слышно даже органа, который на протяжении всей церемонии не переставал
оглашать воздух своим басовитым дребезжанием. Затем из бесчисленных глоток
вырвался возглас восхищенного изумления, и стены туннеля затряслись от
оглушительных криков, лая и блеяния, общий смысл которых сводился к
бесконечному повтору пяти жутких слов: «Лилит, о Великая Лилит! Воззри на
своего Жениха!» Новые вопли, шум борьбы – и из туннеля донеслись быстрые
влажные шлепки, как если бы кто-то бежал босиком по мокрому камню. Звуки эти
явственно приближались, и Мелоун приподнялся на локте, чтобы лицом к лицу
встретить этот новый вызов.
Окутывавший
подземелье полумрак немного рассеялся, и в исходившем от стен призрачном
свечении взору Мелоуна предстал неясный силуэт бегущего по туннелю существа,
которое по всем законам божьего мира не могло ни бегать, ни дышать, ни даже
собственно существовать. То был полуразложившийся труп старика, оживленный
дьявольскими чарами только что завершившегося ритуала. За ним гналась
обнаженная фосфоресцирующая тварь, сошедшая с резного пьедестала, а у нее за
спиной неслись, пыхтя от усердия, смуглые люди с лодки и вся остальная
омерзительная компания. Напрягая каждый полуистлевший мускул, мертвец начал
понемногу отрываться от своих преследователей – он явно держал курс на
позолоченный резной пьедестал, очевидно являвшийся призом в этой жуткой гонке.
Еще мгновение – и он достиг своей цели, при виде чего отвратительная толпа у
него за спиной взвыла и наддала скорости. Но было уже поздно. Ибо, собрав
последние силы, труп того, кто был некогда Робертом Сейдемом, одним прыжком одолел
последние несколько метров, отделявшие его от пьедестала и со всего размаха налетел
на предмет своего вожделения. Сила удара была столь чудовищна, что не выдержали
и с треском лопнули мускулы богомерзкого создания и его растерзанное тело
бесформенной массой стекло к подножию пьедестала, который, в свою очередь,
покачнулся, наклонился и, немного побалансировав на краю набережной,
соскользнул со своего ониксового основания в мутные воды озера, скрывавшие под
собой немыслимые бездны Тартара. В следующий момент милосердная тьма сокрыла от
взора Мелоуна окружавший его кошмар, и он без чувств повалился на землю посреди
ужасающего грохота, с которым, как ему показалось, обрушилось на него подземное
царство тьмы.
|
