 Увеличить |
V
На
протяжении последующих двух месяцев в городе муссировались разные слухи. Люди
говорили о том, что Дерби все чаще видели в состоянии крайнего возбуждения, а
Асенат почти не показывалась даже навещавшим ее знакомым. Эдвард посетил меня
лишь раз, ненадолго заехав в автомобиле Асенат – ему таки доставили автомобиль
из Мэна, – забрать кое-какие книги, которые он давал мне почитать. Он
находился в своем новом настроении и за время своего недолгого визита
успел лишь обронить несколько малозначащих учтивых реплик. Было видно, что в
этом состоянии он не был расположен что-либо обсуждать со мной, и я заметил,
что он даже не удосужился подать наш условный сигнал: три и два раза позвонить
в дверь. Как и тогда в автомобиле, я испытал тупой и необъяснимый животный ужас
и его скорый уход воспринял с нескрываемым облегчением.
В
середине сентября Дерби на неделю исчез, и кое-кто из декадентствующих
студентов со знанием дела уверяли, что им известно куда, намекая на встречу с
печально знаменитым сектантом-оккультистом, который после изгнания из Англии
обосновался в Нью-Йорке. Я же никак не мог выбросить из головы ту странную
поездку в Мэн. Преображение, свидетелем которого я стал, несказанно поразило
меня, и я неоднократно ловил себя на мысли, что пытаюсь дать какое-то
объяснение этой метаморфозе – и отчаянному ужасу, который она во мне вызвала.
Но
самые невероятные слухи распространялись о странных рыданиях, доносившихся из
старого крауниншилдовского дома. Голос вроде бы принадлежал женщине; и кое-кто
из молодежи считал, что плакала Асенат. Рыдания слышались изредка и всякий раз
прерывались, точно заглушенные некоей внешней силой. Стали даже поговаривать о
желательности полицейского расследования, но все слухи развеялись, когда Асенат
появилась на улицах города и как ни в чем не бывало пошла повидаться со своими
знакомыми, извиняясь за свое недавнее отсутствие и между делом упоминая о
нервном расстройстве и истерике, которая случилась с ее гостьей из Бостона.
Гостью, правда, никто не видел, но появление Асенат сразу же погасило все
кривотолки. Однако позднее кто-то возбудил еще большие подозрения, заявив, что
раз или два из дома слышались мужские рыдания.
Однажды
вечером в середине октября, услыхав знакомые три и два звонка в дверь, я открыл
сам и, увидев на пороге Эдварда, тотчас отметил, что передо мной стоит прежний
мой друг, каким я видел его последний раз в день нашей ужасной поездки из
Чесанкука. На его лице лежала печать бурных эмоций, из которых, похоже,
преобладали страх и торжество, и, когда я закрывал за ним дверь, он бросил
испуганный взгляд через плечо.
Неуклюже
прошагав за мной в кабинет, он попросил виски, чтобы немного успокоиться. Я
сгорал от нетерпения задать ему множество вопросов, но решил подождать, пока он
сам не расскажет о том, с чем пришел. Наконец срывающимся голосом он заговорил:
– Асенат
пропала, Дэн. Вчера вечером, когда слуги ушли, мы с ней имели долгую беседу, и
я получил от нее обещание перестать меня мучить. Конечно, у меня были
некоторые… оккультные средства защиты, о которых я тебе никогда не рассказывал.
И ей пришлось уступить, но она была страшно разгневана. Она собрала вещи и
уехала в Нью-Йорк – видимо, успела на бостонский поезд в восемь двадцать.
Теперь, конечно, по городу пойдут сплетни, но что поделаешь… Ты только,
пожалуйста, не упоминай о нашей размолвке – просто говори, что она уехала в длительную
научную экспедицию. Скорее всего, она будет жить с кем-то из ее жутких
сектантов. Надеюсь, она поедет на запад и там подаст на развод – как бы то ни
было, я взял с нее обещание держаться отсюда подальше и оставить меня в покое.
Это было ужасно, Дэн, она же выкрадывала мое тело, извлекала из него мою душу,
делая меня своим узником. Я молчал и притворялся, что готов на все, но мне надо
было все время быть начеку. Будучи достаточно осторожным, я мог тщательно
продумать план действий, ведь она же не умела буквально читать все мои мысли.
Из моих тайных замыслов она только и узнала о моей решимости ей противостоять,
но она всегда считала, что я беспомощен. Я уж и не рассчитывал ее победить… но
мне известно одно или два заклятья – и они успешно подействовали!
Дерби
снова оглянулся, отпил виски и продолжил:
– Утром,
когда эти проклятые слуги вернулись, я дал им расчет. Им это страшно не понравилось,
они начали задавать вопросы, но все-таки ушли. Они похожи на нее – эти
инсмутские… Одного поля ягоды. Надеюсь, они оставят меня в покое. Очень мне не
понравился их прощальный смех. Надо бы мне снова нанять папиных слуг. Я ведь
переезжаю обратно в наш дом. Наверное, ты считаешь меня сумасшедшим, Дэн. Но в
истории Аркхема можно найти массу подтверждений того, что я тебе рассказал и
что еще собираюсь рассказать. Ты же видел одно из моих преображений – тогда в
автомобиле, после того как я по дороге домой из Мэна рассказал тебе про Асенат.
Это когда она мной завладела и изгнала меня из моего тела. Последнее, что
помню, это как я набрался решимости рассказать тебе, что это за дьяволица.
Вот тогда-то она мной и овладела, и в мгновение ока я оказался дома в библиотеке,
где меня заперли ее проклятые слуги, в ее сатанинском теле, которое даже и
человеческим-то не назовешь… Ты хоть понимаешь, что это ее ты вез – эту хищную
волчицу в моем обличье, – ты же не мог не ощутить разницу!
Дерби
умолк, а меня пробрала дрожь. Ну конечно, я ощутил разницу, но мог ли я
принять на веру столь безумное объяснение? Однако мой взвинченный гость
продолжал изливать на меня поток еще более диких фантазий.
– Мне
надо было спасать себя – просто необходимо, Дэн! Она бы навечно мной завладела
в День всех святых, когда они под Чесанкуком устраивают шабаш, и обряд
жертвоприношения должен был поставить последнюю точку в моей судьбе. Она бы
завладела мной навечно – стала бы мной, а я ею навсегда… слишком поздно. Мое
тело навсегда стало бы ее телом, она стала бы мужчиной, в полной мере
человеком, как ей того и хотелось… я подозреваю, что она хотела убрать меня со
своего пути… убить свое бывшее тело со мной внутри, будь она проклята, как
она уже делала это раньше, как проделывала это она или оно…
Лицо
Эдварда теперь исказилось до неузнаваемости, и он приблизил его ко мне
вплотную, понизив голос до шепота.
– Ты
должен понять то, о чем я намекнул тебе в машине: что она вовсе не Асенат, а
никто иной, как старик Эфраим. Это подозрение посетило меня полтора года
назад, а теперь я знаю наверняка. Об этом свидетельствует ее почерк, когда она
теряет контроль над собой, – порой она делает какую-нибудь пометку
точь-в-точь таким же почерком, каким написаны рукописи ее папаши, вплоть до
каждой черточки в букве, – а иногда говорит такие вещи, какие никто, кроме
старика Эфраима, сказать не смог бы. Он обменялся с ней телом, почувствовав
приближение смерти, – она ведь была единственная, кого он смог найти, с
нужным ему складом ума и достаточно слабой волей, – и он завладел ее телом
навсегда, точно так же, как она уже почти завладела моим, а потом отравил
старое тело, в которое он ее переселил. Ты же десятки раз видел душу старика
Эфраима, выглядывающую из ее дьявольских глаз – и из моих, когда она вселялась
в мое тело!
Он
задохнулся и замолчал, чтобы перевести дух. Я ждал. После недолгой паузы его
голос зазвучал спокойнее и ровнее. Вот тогда я и подумал, что он кандидат в
психиатрическую лечебницу, но не мне его туда отправлять. Возможно, время и
свобода от Асенат окажут на него благотворное воздействие. Я понимал, что ему
уже ни за что не захочется вновь погрузиться в мрачные пучины оккультной
мудрости.
– Потом
я тебе расскажу больше, а теперь мне нужен отдых. Я расскажу тебе о несказанных
ужасах, в которые она меня ввергала, – кое-что о стародавних кошмарах, что
и поныне прячутся в потаенных уголках мира под покровительством чудовищных
жрецов, поддерживающих в них жизнь и хранящих знание о них. Некоторым людям
ведомы такие вещи о мироздании, каких смертные знать не должны, и они способны
проделывать то, что никому не следует делать. Я завяз в этом по уши, но теперь
хватит! Будь я хранителем библиотеки Мискатоникского университета, я бы спалил
и проклятый «Некрономикон», и все прочие книги. Но теперь ей до меня не добраться.
Я должен поскорее съехать из этого проклятого дома. И я уверен, что, если мне
понадобится помощь, ты мне поможешь. Ну, в том, что касается ее дьявольских
слуг, и еще если люди начнут интересоваться исчезновением Асенат… Понимаешь, я
же не могу им сказать, куда она уехала… К тому же есть еще сообщества
оккультистов, разные секты, понимаешь… которые могут не так истолковать наш
разрыв… У многих из них просто чудовищные взгляды и методы. Я знаю, если что-то
случится, ты будешь рядом со мной. Даже если мне придется рассказать тебе нечто
совершенно жуткое…
В
ту ночь я оставил Эдварда ночевать в одной из гостевых комнат, а утром он,
похоже, уже совсем успокоился. Мы обсудили с ним некоторые детали его будущего
переезда в фамильный особняк Дерби, и я надеялся, что он, не теряя времени,
изменит свой образ жизни. На следующий вечер он не пришел, но в последующие
недели мы виделись довольно часто, правда, старались не касаться малоприятных и
странных тем и в основном обсуждали предстоящий ремонт в старинном доме Дерби и
путешествия, в которые Эдвард обещал отправиться летом вместе со мной и моим
сыном.
Об
Асенат мы практически не упоминали, ибо я видел, что эта тема действовала на
него чересчур угнетающе. Слухов же в городе, конечно, было предостаточно, но
это и неудивительно, учитывая странные происшествия в старом крауниншилдовском
особняке. Мне, правда, не понравилось то, о чем как-то, не в меру
разоткровенничавшись, проговорился в Мискатоникском клубе банкир Дерби, –
о чеках, которые Эдвард регулярно посылал неким Моисею и Абигайл Сарджент и
некоей Юнис Бабсон в Инсмут. Похоже было, что мерзкие слуги тянули из него выкуп
– хотя он и не упоминал об этом в беседах со мной.
Я
с нетерпением ждал прихода лета – пору каникул моего сына, студента
Гарварда, – чтобы нам вместе с Эдвардом отправиться в Европу. Но я
замечал, что он поправлялся не столь быстро, как мне бы того хотелось, ибо в
его временами случавшихся приступах оживления и веселости проскальзывало что-то
истерическое, а вот подавленность и депрессия охватывали его все чаще. Ремонт в
старом особняке Дерби был закончен к декабрю, но Эдвард все оттягивал свой
переезд. Хотя он терпеть не мог крауниншилдовского дома и явно его страшился,
он в то же время был точно порабощен им. Очевидно, ему все никак не удавалось собраться
с духом и начать укладывать вещи, и он придумывал любой предлог, лишь бы
оттянуть этот момент. Когда же я ему об этом прямо сказал, он вдруг без видимой
причины перепугался. Старый дворецкий его отца – он вернулся в дом вместе с
прежними слугами – сообщил мне однажды, что его крайне изумляют бесцельные
блуждания Эдварда по дому, и особенно – частые посещения погреба. Я
поинтересовался, не пишет ли ему Асенат угрожающие письма, но дворецкий сказал,
что от нее нет никаких известий.
|
