 Увеличить |
VII
Ночью
– после того второго вечера – мною овладел неодолимый ужас, от которого я никак
не мог избавиться. Все началось с телефонного звонка около полуночи. Я был в
доме один, мне не спалось. Я сонно взял трубку в библиотеке. На другом конце
линии, похоже, никого не было, и я уже собрался положить трубку и отправиться в
постель, как мое ухо различило тончайший звук вдалеке. По-видимому, кто-то с
превеликим трудом пытался со мной заговорить. Вслушавшись в звенящую тишину, я
вроде бы услышал булькающий звук, какой издают падающие капли воды, –
буль-буль-буль, – и в нем я с удивлением распознал намек на невнятные
произносимые слова и отдельные слоги. Я спросил:
– Кто
это?
Но
в ответ раздавалось лишь «буль… буль… буль…». Единственное, в чем я был уверен,
так это в том, что звук был каким-то механическим; вообразив себе, что это мог
быть некий сломанный аппарат, способный лишь улавливать, но не передавать
звуки, я добавил:
– Вас
не слышно. Повесьте трубку и свяжитесь с городской справочной.
И
тут же я услышал, как трубку положили.
Это,
как я уже сказал, произошло около полуночи. Когда же потом стали выяснять,
откуда поступил звонок, оказалось, что мне звонили из крауниншилдовского дома –
хотя до очередного посещения его слугами оставалась еще добрая неделя. Позднее
в доме обнаружили какие-то следы, страшный беспорядок в дальней
кладовой-погребе, повсюду грязь, торопливо перерытый комод, странные отпечатки
на телефонной трубке, разбросанные листы писчей бумаги и, наконец, стоявшую
повсюду отвратительную вонь. Полицейские, бедолаги, высказали свои глупые
гипотезы и до сих пор занимаются розысками злодеев-слуг – которым в нынешней
суматохе удалось скрыться с глаз долой. Поговаривают об их мести за то, что с
ними так бесцеремонно обошлись, и говорят, будто я тоже выбран в число их
жертв, будучи ближайшим другом и советчиком Эдварда.
Идиоты!
Неужто они вообразили, что эти мерзкие ловкачи могли подделать ее почерк?
Неужто они считают, что они могли учинить все то, что воспоследовало далее?
Неужели они настолько слепы, что не заметили физических перемен в Эдварде? Что
же до меня, я теперь верю всему, что мне рассказал Эдвард. Есть ужасы за
гранью жизни, о которых мы даже не подозреваем, и время от времени человеческие
злодеяния вызывают их из бездны и позволяют вторгнуться в наши земные дела.
Эфраим – Асенат – сие сатанинское отродье призвало их, и они поглотили Эдварда
так же, как сейчас пытаются поглотить меня. Могу ли я быть уверенным в своей
безопасности? Ведь эти силы способны пережить сколь угодно живучее физическое
тело. На следующий день после полудня, когда я вышел из прострации и вновь
обрел способность связно говорить и контролировать свое тело, я отправился в
сумасшедший дом и застрелил его ради Эдварда и ради всего человечества, но я ни
в чем не могу быть уверен, пока его не кремировали! Тело сохраняют для
какого-то дурацкого вскрытия, которое препоручили нескольким врачам – но я
утверждаю: его необходимо кремировать. Его необходимо сжечь – того, кто
вовсе не был Эдвардом Дерби, когда я в него стрелял. Я сойду с ума, если
этого не сделают, ибо, возможно, я следующий! Но у меня сильная воля, и я не
позволю подорвать ее теми кошмарами, которые, я знаю, роятся вокруг. Одна жизнь
– Эфраим, Асенат, Эдвард – кто следующий? Я не дам изгнать себя из собственного
тела! Я не поменяюсь душой с изрешеченным пулями исчадием ада, что осталось
там, в психушке!
Но
позвольте мне по возможности связно рассказать о последнем кошмаре, которому я
стал свидетелем. Я не стану распространяться о том, на что полиция упрямо не
обращала внимания, – о рассказах про жуткого зловонного уродца, которого
видели как минимум трое прохожих на Хай-стрит около двух часов ночи, и о
необычных отпечатках ног, замеченных в нескольких местах. Я расскажу вам только
о том, что около двух меня разбудил звонок и стук в дверь – звонили и кольцом
стучали попеременно и как бы с опаской, в тихом отчаянии, причем тот, кто
звонил и стучал, пытался воспроизвести наш с Эдвардом условный сигнал –
три-пауза-два.
Вырванный
из крепкого сна, мой мозг всполошился. Дерби у меня под дверью и он вспомнил
наш старый код? Но ведь тот новый человек его не знал!.. Или душа Эдварда вдруг
вернулась к нему? Но почему он пришел ко мне в такой спешке, в таком
возбуждении? Или его выписали до срока, а может быть, он сбежал? Наверное,
думал я, накидывая халат и спускаясь по лестнице вниз, обретение им своего
прежнего «я» сопровождалось приступами бреда и физических страданий, подвигших
его к отчаянному побегу на свободу. Что бы ни случилось, он снова был старым
добрым Эдвардом и я должен был ему помочь!
Когда
я распахнул дверь во тьму вязовой аллеи, меня обдало невыносимым зловонием, от
которого я едва не потерял сознание. Но я сумел подавить приступ тошноты и
через секунду с трудом различил согбенную маленькую фигурку на ступенях
крыльца. Меня призвал к себе Эдвард, но тогда кто этот мерзкий смердящий шарж
на человека? И куда это так внезапно исчез Эдвард? Ведь он звонил в дверь за
секунду до того, как я ее открыл.
На
пришельце было надето пальто Эдварда, его полы почти волочились по земле, а
рукава, хотя и были завернуты, все равно закрывали кисти рук. На голову была
нахлобучена широкополая фетровая шляпа, нижнюю часть лица скрывал черный
шелковый шарф. Когда я сделал неверный шаг вперед, фигурка издала хлюпающий
звук, как тот, что я слышал по телефону: «буль… буль…» Его рука протянула мне
на кончике длинного карандаша большой плотно исписанный лист бумаги. Все еще не
придя в себя от нестерпимого зловония, я схватил бумагу и попытался прочитать
ее при свете, струящемся из дверного проема.
Вне
всякого сомнения, это был почерк Эдварда. Но зачем ему понадобилось писать мне,
когда он только что был у меня под дверью? И почему это все буквы были вкривь и
вкось, точно выписанные нетвердой трясущейся рукой? При тусклом освещении я не
смог ничего разобрать и поэтому отступил в холл, а карлик без приглашения
засеменил за мной, лишь чуть замешкавшись на пороге. От этого диковинного
ночного гостя исходил чудовищный смрад, и я понадеялся (к счастью, не
напрасно), что моя жена не проснется и не увидит это чудовище.
Потом,
приступив к чтению, я почувствовал, как у меня подогнулись колени и потемнело в
глазах. Придя в себя, я увидел, что лежу на полу, а этот проклятый листок
бумаги все еще зажат в моей сведенной судорогой руке. Вот что там было
написано.
Дэн, иди в лечебницу и убей это.
Уничтожь. Это больше не Эдвард Дерби. Она – Асенат – завладела мной, хотя сама
она уже три с половиной месяца как мертва. Я солгал тебе, сказав, что она
уехала. Я убил ее. Мне надо было так поступить. Все произошло неожиданно, но мы
были одни, а я находился в своем теле. Мне подвернулся под руку подсвечник, и я
пробил ей голову. Она собиралась завладеть мной навсегда в День всех святых.
Я похоронил ее в погребе под
какими-то старыми ящиками и стер все следы. У слуг на следующее же утро
зародились подозрения на мой счет, но у них самих есть такие секреты, о которых
они не смеют сообщить полиции. Я отослал их прочь из дома, но лишь одному Богу
известно, что они и прочие члены их секты способны вытворить.
Какое-то время мне казалось, что
я в полном порядке, но потом я стал ощущать, как что-то давит мне на мозг. Я
понял, что это, – как же я мог забыть! Душа ее – или Эфраима – не покидает
земной мир и продолжает витать тут и после смерти, пока не истлеет прежнее
тело. Вот она и преследовала меня, заставляя обмениваться с ней телом, –
она выкрадывала мое тело, а меня загоняла в свой труп, похороненный в погребе.
Я знал, что меня ждет, вот почему
мне пришлось отправиться в лечебницу. И потом это произошло – запертый в
разлагающемся трупе Асенат, я стал задыхаться во тьме, в погребе, под ящиками,
где я закопал ее тело. И я знал, что она окажется в моем теле в лечебнице
навсегда, ибо День всех святых уже прошел, и жертвоприношение должно было
сделать свое дело даже и без нее – она переселится в мое тело, готовая обрести
свободу и стать угрозой для всего человечества. Я был в отчаянии, но тем не
менее смог выбраться наружу, ногтями прорыв себе лаз.
Все это уже зашло слишком далеко,
и я теперь не в силах говорить – как не смог поговорить с тобой по
телефону, – но я все еще способен писать. Сейчас я соберусь с последними
силами и принесу тебе свое последнее слово и предупреждение. Убей эту гадину,
если тебе дорого спокойствие и благо мира. И проследи, чтобы эту тварь сожгли.
В противном случае она будет продолжать жить, вечно переходя из тела в тело, и
я даже не могу теперь предсказать, на что это еще способно. И держись подальше
от черной магии, Дэн, это сатанинское занятие. Прощай – ты был верным другом.
Расскажи полицейским что-нибудь правдоподобное. Я ужасно сожалею, что втянул
тебя во все это. Скоро я обрету покой – это тело долго не протянет. Надеюсь, ты
сможешь это прочитать. И убей эту тварь – убей ее!
Твой Эд
Лишь
много позже я смог прочитать вторую половину письма, ибо, едва дочитав третий
абзац, упал в обморок. Я вновь лишился чувств, когда увидел зловонное существо,
комочком свернувшееся на моем пороге. Ночной пришелец более не шевелился и не
пришел в сознание.
Мой
дворецкий, у которого нервы оказались более крепкими, чем у меня, не упал в обморок,
явившись утром. Напротив, он тут же позвонил в полицию. Когда они приехали,
меня перенесли наверх и уложили в кровать, а это – это существо – так и осталось
лежать на том же месте. Полицейские, проходя мимо него, только закрывали носы
рукавами.
В
ворохе одежды Эдварда они обнаружили нечто совершенно отвратительное – скелет и
пробитый череп. Осмотр зубов позволил идентифицировать череп как принадлежавший
Асенат.
|
