 Увеличить |
III
Тем
временем старик Уэйтли продолжал покупать скот, хотя нельзя было сказать, чтобы
стадо его заметно увеличивалось от этого. Он напилил бруса и досок и принялся
за ремонт незаселенной части заднего крыла дома – за древностью своей оно уже
ушло наполовину в землю, вернее сказать, в каменистый склон холма, на котором
стоял дом. Под островерхими крышами заброшенной части здания скрывалось
несколько просторных помещений, но непонятно было, для чего они вдруг
понадобились старику, когда до сих пор ему и его дочери вполне хватало для
проживания трех наименее обветшалых комнат первого этажа.
Многие
сомневались, что у старика Уэйтли достанет сил и терпения осуществить задуманную
реконструкцию, однако эти опасения оказались напрасными – несмотря на полоумное
бормотание, то и дело исходившее от старика во время его трудов, качество его
плотницкой работы было выше всяких похвал. Работать над домом он начал сразу же
после рождения Уилбера – окружающие заметили это, обратив как-то раз внимание
на сарай с инструментами, который за считаные дни был приведен в полный
порядок, обит дранкой и заперт на огромный, специально купленный для этой цели
замок. Заброшенный верхний этаж дома старик отделал с таким тщанием, что там,
как говорится, и комар бы носу не подточил. Пожалуй, единственным проявлением
его слабоумия явилось то, что он намертво заколотил все окна реконструированной
части здания, – хотя злые языки утверждали, что его затея с
восстановлением этого дома уже сама по себе есть чистой воды сумасшествие.
Правда, против одной из комнат нижнего этажа, которую старый Уэйтли оборудовал
специально для своего новорожденного внука, никто не посмел возразить: эти
действия всем без исключения представлялись совершенно естественными, тем более
что те, кто был вхож в дом Уэйтли, собственными глазами видели эту комнату – в
отличие от помещений второго этажа, куда хозяин дома не допускал никого.
Комнату Уилбера старик сплошь уставил уходящими под самый потолок книжными
полками и без промедления заполнил их своими полусгнившими древними фолиантами,
которые до того времени были беспорядочно свалены по углам многочисленных
помещений старого дома.
– Да,
неплохую они сослужили мне службу, – говаривал он, сидя за какой-нибудь из
своих книг и любовно починяя ее ветхие, потемневшие от времени страницы с
помощью клея, собственноручно сваренного им на ржавой кухонной плите, – но
этот парень извлечет из них куда больше толку. Уж будьте уверены, он-то
вычитает оттуда все, что только можно, – а не то откуда ему еще набраться
знаний?
В
сентябре 1914 года Уилберу стукнуло год и семь месяцев, и к тому времени его
рост и развитие вызывали уже настоящую тревогу у окружающих. Ростом он был с
четырехлетнего ребенка, а разговаривал бегло и необыкновенно осмысленно. Иногда
он сопровождал свою мать во время ее прогулок по окрестностям, но чаще его
видели бродящим среди раскинувшихся вокруг Данвича полей и холмов без всякого
присмотра. Дома он с завидным прилежанием рассматривал странные картинки и таблицы
в дедовских книгах – когда один, а когда в компании старика Уэйтли, который
подробно разъяснял ему содержание этих фолиантов. Ремонт дома к тому времени
был уже закончен, и те, кому приходилось видеть его последствия, недоумевали,
для чего старику понадобилось заменять одно из окон верхнего этажа дверью из
сплошного куска дерева. Эта необычная дверь располагалась на восточном
фронтоне, который едва не упирался в высившийся по соседству холм; с земли к
ней вел сработанный стариком деревянный помост. На этом реконструкция дома была
благополучно завершена, и сарай с инструментами, такой ухоженный в период
ремонта, вновь оказался заброшенным: его распахнутая настежь дверь кое-как
болталась на полувывороченных петлях, и, когда однажды Эрлу Сойеру, пригнавшему
старику очередную партию скота, вздумалось заглянуть в этот самый сарай, его
обоняние было оскорблено весьма неприятным запахом, напоминавшим, по его
словам, смрадный дух, исходящий от круглых площадок внутри индейских каменных
столбов на холмах. Эрл Сойер был всерьез убежден, что в силу своей необычности
это зловоние имеет явно богопротивное происхождение и уж в любом случае
является надругательством над земным естеством. Впрочем, тогда его слова о
дьявольской природе этого запаха были пропущены жителями Данвича мимо ушей, ибо
стены их собственных домов и подсобных помещений тоже отнюдь не благоухали.
Последующие
месяцы не ознаменовались ничем примечательным, если не считать того, что
таинственные шумы холмов с каждым днем становились все громче и отчетливее. В
1915 году, в канун первого мая, в Данвиче ощущались такие сильные подземные
толчки, что они дошли даже до Эйлсбери, а в канун Дня всех святых раздававшиеся
в недрах земных раскаты чудовищного грома явственно совпадали со вспышками
пламени на вершине Часового холма, и фраза «Проклятые Уэйтли – это их рук дело»
была тогда на устах у каждого данвичца. Уилбер тем временем продолжал
сверхъестественно быстро расти и набирать вес – в трехлетнем возрасте он уже
выглядел как десятилетний ребенок. Почти все свободное ото сна время он
проводил за чтением дедовских книг и сделался странно молчалив – именно тогда
люди всерьез заговорили о демоническом блеске глаз на его уродливом и
совершенно не детском лице. Иногда он что-то бормотал на непонятном жаргоне или
напевал причудливые мелодии, и эти звуки наполняли тех, кому случайно
доводилось их слышать, чувством необъяснимого страха. Неприязнь собак к нему
стала притчей во языцех, и он вынужден был вооружиться пистолетом, чтобы
безопасно расхаживать по округе. Порою он пускал оружие в ход, и это отнюдь не
прибавляло ему популярности среди владельцев сторожевых псов.
Некоторые
из тех, кто был вхож в дом Уэйтли, часто заставали Лавинию на первом этаже в
полном одиночестве, в то время как с заколоченного второго этажа доносились
странные сдавленные крики и несмолкающие шаги. Вопросы о том, что такое делают
ее отец и сын, уединившись наверху, она неизменно пропускала мимо ушей; но
как-то раз, когда местный продавец рыбы, известный на всю округу шутник, взялся
за ручку запертой двери, за которой скрывалась ведущая наверх лестница, и
принялся дергать ее, бедная Лавиния побледнела как полотно и едва не упала в
обморок от охватившего ее ужаса. Рассказывая об этом случае завсегдатаям данвичских
лавок, торговец клятвенно уверял их, что доносившиеся сверху звуки поразительно
напоминали топот лошадиных копыт. Слушатели тут же вспоминали превращенное в
дверь окно второго этажа, ведущий к нему помост, прорву крупных животных,
приобретенных стариком Уэйтли за последнее время – и многозначительно кивали
головами. Далее на ум им приходили жуткие легенды о юности отца Лавинии и о тех
странных и таинственных существах, что появляются на лике Земли, стоит лишь
принести неким языческим богам в нужное время и на нужном месте жертвенного
тельца, умертвив его мгновенно, как считали одни, либо медленно, по мнению
других… Некоторое время спустя люди стали замечать, что поселковые собаки прониклись
к стоящему на отшибе дому Уэйтли такой же яростной нелюбовью, какой они до того
удостаивали лишь самого Уилбера.
Отголоски
мировой войны дошли до этих мест в 1917 году, когда сквайр Сойер Уэйтли,
выполняя обязанности председателя местной призывной комиссии, отчаялся отыскать
в Данвиче необходимое количество молодых людей призывного возраста.
Правительственные чиновники, озабоченные столь явными признаками вырождения
целого региона, направили туда нескольких военных и медицинских экспертов; те
прибыли на место и провели тщательное исследование, с результатами которого
можно ознакомиться и сейчас, пролистав подшивку любой из новоанглийских газет
за те годы. За появлением этого отчета последовал наплыв репортеров в Данвич, и
уж они-то постарались на славу, расписывая на все лады нравы здешней глубинки.
Особенно отличились «Бостон глоб» и «Аркхем эдвертайзер», сообщавшие о
странностях роста молодого Уилбера, познаниях старика Уэйтли в области черной
магии, полках с таинственными книгами, наглухо изолированном верхнем этаже
древнего дома на холме и о загадочных подземных шумах, что держали в страхе
обитателей этого захолустья. Уилберу было тогда четыре с половиной года;
выглядел же он на все пятнадцать – на щеках и верхней губе стал уже пробиваться
темный пушок и начал ломаться голос.
Эрл
Сойер сопровождал репортеров и фотографов, когда те посещали дом старика Уэйтли,
и в продолжение этих визитов постарался обратить их внимание на более чем
необычный смрад, доносившийся из верхнего помещения. Ничего определенного по
поводу этого запаха Сойер сказать не мог, но в одном не сомневался: зловоние,
испускаемое сверху, было идентично мерзкому запаху, который несколькими годами
раньше ему довелось учуять в распахнутом настежь сарае, где старик Уэйтли
хранил свои инструменты, – и в то же время оно ничем не отличалось от того
мертвенного духа, что исходил от каменных столбов, венчавших окрестные холмы.
Данвичцы читали газетные репортажи с презрительными ухмылками на лицах –
слишком уж много нагородили бестолковые газетчики в своих рассказах. Да и чего
ради им вздумалось интересоваться, почему старик Уэйтли всегда расплачивается за
купленный скот золотыми монетами, да еще и невообразимо старинной чеканки. Сами
Уэйтли принимали непрошеных визитеров с плохо скрытой враждебностью, однако
предпочли не вызывать еще большие кривотолки, гоня их прочь или отказываясь от
беседы.
|
