 Увеличить |
X
В конце
концов троица из Аркхема – старый седобородый Армитедж, коренастый, также
тронутый сединой Райс и стройный моложавый Морган – отправилась на гору без
сопровождения местных жителей. Трубу они отдали аборигенам, оставшимся стоять
на дороге, подробно проинструктировав их, как ею пользоваться. Восхождение
оказалось трудным, особенно для Армитеджа, самого пожилого из команды. Снизу
собравшимся было хорошо видно, как, поддерживаемый своими компаньонами,
карабкался он вверх, как колебались огромные массы травы и кустарника, когда
тот, невидимый, кто производил эти колебания, возвращался по однажды
проторенной им тропе.
Потом
глядевший в трубу Кертис Уэйтли – из достойной ветви этого семейства – увидел,
что троица из Аркхема внезапно отклонилась в сторону от просеки. Он сказал
толпе, что, очевидно, те решили попытать счастья на соседней вершине, что была
несколько ниже Часового холма и благодаря проделанной просеке виднелась где-то
впереди. И в самом деле – вскоре троица оказалась на соседнем холме, избежав
тем самым незапланированного столкновения с ползущим по просеке невидимым
исчадием ада.
Затем
труба перешла к Уэсли Кори, который тут же закричал, что Райс извлек на свет
пульверизатор, а Армитедж настраивает его и что сейчас должно что-то произойти.
Толпа беспокойно зашевелилась – у всех в памяти были свежи еще слова Армитеджа,
что порошок из пульверизатора поможет разглядеть невидимое чудовище. Некоторые
в страхе закрыли глаза, но Кертис Уэйтли снова подхватил подзорную трубу и
сколько мог напряг зрение. Он заметил, что Райс, благодаря удачно выбранной
позиции, имел все шансы распылить чудесный порошок с максимальным эффектом.
Остальные
невооруженным глазом увидели только мгновенную вспышку внутри серого облака
величиной примерно с большое здание – облако это висело около самой вершины
холма. Кертис, державший подзорную трубу, с пронзительным визгом уронил ее на
дорогу, в грязь. Он зашатался и упал бы наземь, если бы его не подхватили
стоящие рядом товарищи. Обведя всех диким взглядом, он простонал в изнеможении:
– О
боже, великий боже, это… это…
Тут же
на него обрушился шквал расспросов; Генри Уилер тем временем поднял трубу и
вытер ее от грязи. Кертис едва мог говорить – да и то лишь отдельными
бессвязными фразами:
– Больше
амбара… весь из каких-то витых канатов… весь в форме куриного яйца… огромный…
ног десять, не меньше… как свиные головы, и закрываются при шаге… жидкий как кисель…
делает шаги, когда скручивает канаты, и они оказываются близко друг к другу… на
них огромные выпученные глаза… вокруг них десять или двенадцать ртов, величиной
с газовую плиту… то открываются, то закрываются… серые, с кольцами, не то
синими, не то лиловыми… и боже правый – какое там жуткое полулицо!
Эта
последняя подробность, по-видимому, окончательно доконала бедного Кертиса –
сразу же после этих слов он рухнул в обморок. Фред Фарр и Уилл Хатчинс оттащили
его на обочину дороги и уложили на мокрую траву. Генри Уилер, дрожа как
осиновый лист, навел подзорную трубу на гору. В его поле зрения попали три
крошечные фигурки – они из последних сил бежали к вершине вверх по крутому
склону. Больше он ничего не увидел. Затем внимание всех присутствующих было
привлечено странным, нехарактерным для этого времени года звуком, доносившимся
откуда-то сзади, из глубокой долины, а может быть, даже из кустарника, что
покрывал Часовой холм. Это был вопль бесчисленных козодоев, и в их
пронзительном хоре слышалось напряженное ожидание чего-то поистине
демонического.
Затем
подзорная труба перешла в руки Эрла Сойера, и тот сообщил, что три фигурки неподвижно
стоят на самой высокой точке холма, которая находится вровень с камнем-алтарем
на Часовом холме, но на довольно-таки почтительном расстоянии от него. Один из
стоящих то и дело воздевал руки над головой, соблюдая некий четкий ритм, и едва
Эрл Сойер сообщил об этом, как толпа услышала донесшийся издалека слабый
полумузыкальный тон, как будто своими жестами человек сопровождал какое-то
заклинание. Силуэт на отдаленном пике был, должно быть, весьма гротескным и
впечатляющим зрелищем, но собравшимся было совсем не до его эстетической
ценности.
– Он,
должно быть, говорит заклинание, – прошептал Уилер, снова схватив трубу.
Оглушающие
песни козодоев вновь заполнили всю округу; сейчас они звучали, подчиняясь
какому-то неправильному ритму, совершенно асинхронному по отношению к
свершаемому на холме действу.
Внезапно
солнце будто померкло, хотя его не застилало ни единое облачко, и этот странный
и зловещий феномен не ускользнул от внимания данвичцев. Под холмами нарастали
грохочущие звуки, причудливо смешиваясь с размеренным громом, доносившимся с
небес. Высоко в небе сверкнула молния, и толпа замерла в ожидании грозы. Сейчас
уже было несомненно, что люди из Аркхема творят заклинание, и Уилер увидел в
трубу, как все трое поднимают руки в одном ритме. Из поселка то и дело раздавались
взрывы неистового собачьего лая.
Дневной
свет тем временем продолжал угасать, и все волей-неволей уставились на темнеющий
горизонт. Пурпурные сумерки, порождение нематериального затмения дневного неба,
тяжелым бременем опустились на зловеще ворчащие холмы. Затем вновь сверкнула
молния, на этот раз более яркая, и в свете ее вспышки люди увидели некий туман,
сгустившийся на значительной высоте над камнем-алтарем. Никому в этот момент и
в голову не пришло воспользоваться подзорной трубой. Козодои продолжали свою
аритмичную песнь, и люди из Данвича напряглись в ожидании неведомой угрозы,
которую источала гибельная атмосфера.
Совершенно
неожиданно для всех раздался низкий, надтреснутый, грубый звук, навсегда
врезавшийся в память тех, кому довелось его тогда услышать. Он исходил не из
человеческого горла, ибо органы человека не способны были воспроизвести столь
чудовищную акустическую перверсию. Казалось, он вздымается из какой-то
бездонной ямы, однако источником этого мерзкого звука был, вне всякого сомнения,
алтарь на вершине холма. Было бы даже неверным обозначить услышанное данвичцами
словом «звук», поскольку его ужасный, инфрасонарный тембр воздействовал скорее
на тайники скованного страхом сознания и подсознания, нежели на органы слуха. И
все же это были звуки, ибо их сочетание складывалось в подобие слов. Звуки были
громкими – как грохот холмов и грозы, над которыми они прокатывались
эхом, – и все же они исходили от существа, невидимого человеческому глазу.
И, даже смутно представив себе источник этих акустических колебаний, люди
задрожали от неописуемого ужаса и сгрудились в тесную кучу.
– Ыгнайих…
ыгнайих… тфлтгх'ннга… Йог-Сотот… – раздался над местностью страшный
рык. – Ы-бтнк… х'ьейе – н'гркдл'лх…
Здесь
речевой поток на некоторое время прервался. Генри Уилер, поднеся к глазам подзорную
трубу, изо всех сил напрягал зрение, но видел на вершине только три жалких
человеческих силуэта, которые неистово двигали руками – видимо, их заклинания
подходили к кульминационной точке. Из каких черных бездн адского ужаса, из
каких неведомых морей внекосмического сознания были извлечены эти громовые
звуки? Тут же они стали собираться с новыми силами и обрушили на слушавших всю
свою темную ярость:
– Эгх-йя-йя-йя-йяаххаааа
– йе'йяааааааа… н'га – н'гхаааааа… х'вуу… х'вуу… НА ПОМОЩЬ! НА ПОМОЩЬ!!!
О-о-от-ОТЕЦ! ЙОГ-СОТОТ!..
И это
было все. Побледневшие зрители, все еще не могущие окончательно прийти в себя
от услышанных слов, произнесенных, несомненно, на английском языке и
прозвучавших подобно грому над древними зловещими холмами из пустот рядом с
каменным алтарем, услышали, как слова эти перешли в чудовищный раскат грома,
который потряс холмы – оглушающий, демонический раскат, что не имел себе равных
по силе на этой земле. Возникшая из пурпурного зенита молния ударила в камень-алтарь,
и незримая волна страшной силы покатилась с холмов вниз на поселок, обдав всех
неописуемо мерзким запахом. Деревья, трава и кустарник пригнулись до земли под
тяжестью этой чудовищной волны; и насмерть перепуганные люди у подножия холма,
полузадушенные смертоносным смрадом, еле-еле удержались на ногах. Вдали дико
завыли собаки, зеленая трава и листва вмиг стали бледно-желтыми, и земля
внезапно оказалась густо усеянной тельцами издохших козодоев.
Смрад
скоро рассеялся, но растительность так и не обрела свой первоначальный зеленый
цвет. И по сей день на склоне этого холма с растительностью творится что-то
неладное… Кертис Уэйтли еще только приходил в себя, когда троица из Аркхема
медленно спустилась с холма в лучах солнца, яркого и незатуманенного. Они были
спокойны и серьезны, хотя, должно быть, пережили потрясение гораздо более
страшное, нежели то, что довелось испытать данвичцам, наблюдавшим за развитием
событий с относительно безопасного расстояния. В ответ на поток вопросов они
только покачали головами.
– Потом,
потом, – устало произнес Армитедж, – скоро вы узнаете все сами. Одно
могу сказать – эта тварь больше не вернется. Ее разнесло на множество разных
частей, составлявших ее сущность, и она не сможет существовать более в
нормальном мире. Наши чувства воспринимали только малую ее часть. Она была
похожа на своего отца – и почти вся ушла обратно к нему в царство неведомых
измерений, за пределы нашей материальной вселенной, откуда лишь человеческое
богохульство может вызвать ее на мгновение на вершину.
После
этого воцарилась недолгая тишина, в течение которой расстроенные чувства
бедняги Кертиса Уэйтли начали складываться в некий определенный образ, и он со
стоном обхватил голову руками. Увиденное на вершине горы не давало покоя его
несчастной душе:
– О
боже, боже мой, эта страшная морда – на вершине холма; с красными глазами, белобрысая,
без подбородка – как у Уэйтли! Это был осьминог, сороконог, паук или что-то
вроде него, но сверху его было получеловечье лицо, и оно как две капли воды
походило на физиономию колдуна Уэйтли, только что было несколько ярдов в
обхвате…
И он
замолк с маской непередаваемого ужаса на лице, а его односельчане смотрели на
него в изумлении, которое не успело еще выкристаллизоваться в новый страх. Лишь
старый Зебулон Уэйтли, молчавший до сих пор, вдруг заговорил.
– Пятнадцать
лет уж прошло, да, – прошамкал он, – с тех пор как я в первый раз
услышал от старого Уэйтли, что в один прекрасный день дитя Лавинии назовет имя
своего отца на Часовом холме. Да вы и сами тогда это слышали…
Но Джо
Осборн перебил его, вновь обращаясь к ученым мужам из Аркхема:
– Так
что же все-таки это было?
И как молодой Уэйтли вызвал ЭТО с небес?
Армитедж
проговорил, тщательно подбирая слова:
– Это
было… в общем, это неведомая субстанция, которая не принадлежит к нашему пространству
и которая существует, растет и оформляется по иным законам, нежели законы нашей
Вселенной. У нормального человека никогда не будет ни желания, ни возможности
вызвать это порождение дьявола извне, и только очень дурные люди могут
отважиться попытаться сделать это, прибегая к богопротивным ритуалам. Нечто в
этом роде было в самом Уилбере Уэйтли – достаточно для превращения его в
невиданного монстра, смерть которого была зрелищем совершенно ужасным. Я
намереваюсь предать огню его богомерзкий дневник, а вам настоятельно советую
взорвать этот камень-алтарь динамитом и снести с вершин кольца каменных
столбов. Эти предметы притягивали сюда жутких тварей, которых так любили Уэйтли
и которые хотели стереть с лица Земли человеческую расу и увлечь нашу планету в
неведомые просторы иных измерений. Что касается твари, что мы отправили в
неведомое, – так вот, Уэйтли вырастили ее для свершения самых гнусных
злодеяний, задуманных пришельцами из других миров. Она быстро выросла до
невероятных размеров – по той же причине, что и Уилбер, только еще
быстрее, – но она превзошла его, поскольку в ней было больше той самой чужеродности.
И не спрашивайте, как Уилбер вызвал ее с небес. Ему не надо было этого делать –
ибо это был его брат-близнец, но гораздо больше похожий на своего отца.
|
