ЕЛКА
Стояла в лесу этакая славненькая елочка; место у нее было
хорошее: и солнышко ее пригревало, и воздуха было вдосталь, а вокруг росли
товарищи постарше, ель да сосна. Только не терпелось елочке самой стать
взрослой: не думала она ни о теплом солнышке, ни о свежем воздухе; не
замечала и говорливых деревенских детишек, когда они приходили в лес
собирать землянику или малину. Наберут полную кружку, а то нанижут ягоды на
соломины, подсядут к елочке и скажут:
- Какая славная елочка!
А ей хоть бы и вовсе не слушать таких речей.
Через год подросла елочка на один побег, через год
вытянулась еще немножко; так, по числу побегов, всегда можно узнать, сколько
лет росла елка.
- Ах, быть бы мне такой же большой, как другие! -
вздыхала елка. - Уж как бы широко раскинулась я ветвями да выглянула
макушкой на вольный свет! Птицы вили бы гнезда у меня в ветвях, а как подует
ветер, я кивала бы с достоинством, не хуже других!
И не были ей в радость ни солнце, ни птицы, ни алые
облака, утром и вечером проплывавшие над нею.
Когда стояла зима и снег лежал вокруг искрящейся белой
пеленой, частенько являлся вприпрыжку заяц и перескакивал прямо через елочку -
такая обида! Но прошло две зимы, и на третью елка так подросла, что зайцу
уже приходилось обегать ее кругом.
"Ах! Вырасти, вырасти, стать большой и старой -
лучше этого нет ничего на свете!" - думала елка.
По осени в лес приходили дровосеки и валили сколько-то
самых больших деревьев. Так случалось каждый год, и елка, теперь уже совсем
взрослая, всякий раз трепетала, - с таким стоном и звоном падали наземь
большие прекрасные деревья. С них срубали ветви, и они были такие голые,
длинные, узкие - просто не узнать. Но потом их укладывали на повозки, и лошади
увозили их прочь из лесу. Куда? Что их ждало?
Весной, когда прилетели ласточки и аисты, елка спросила у
них:
- Вы не знаете, куда их увезли? Они вам не попадались?
Ласточки не знали, но аист призадумался, кивнул головой и
сказал:
- Пожалуй, что знаю. Когда я летел из Египта, мне встретилось
много новых кораблей с великолепными мачтами. Помоему, это они и были, от
них пахло елью. Я с ними много раз здоровался, и голову они держали высоко,
очень высоко.
- Ах, если б и я была взрослой и могла поплыть через
море! А какое оно из себя, это море? На что оно похоже?
- Ну, это долго рассказывать, - ответил аист и улетел.
- Радуйся своей молодости! - говорили солнечные лучи. -
Радуйся своему здоровому росту, юной жизни, которая играет в тебе!
И ветер ласкал елку, и роса проливала над ней слезы, но
она этого не понимала.
Как подходило рождество, рубили в лесу совсем юные елки,
иные из них были даже моложе и ниже ростом, чем наша, которая не знала покоя
и все рвалась из лесу. Эти деревца, а они, кстати сказать, были самые
красивые, всегда сохраняли свои ветки, их сразу укладывали на повозки, и
лошади увозили их из лесу.
- Куда они? - спрашивала елка. - Они ведь не больше меня,
а одна так и вовсе меньше. Почему они сохранили все свои ветки? Куда они
едут?
- Мы знаем! Мы знаем! - чирикали воробьи. - Мы бывали в
городе и заглядывали в окна! Мы знаем, куда они едут! Их ждет такой блеск и
слава, что и не придумаешь! Мы заглядывали в окна, мы видели! Их сажают
посреди теплой комнаты и украшают замечательными вещами - золочеными
яблоками, медовыми пряниками, игрушками и сотнями свечей!
- А потом? - спрашивала елка, трепеща ветвями. - А потом?
Потом что?
- Больше мы ничего не видали! Это было бесподобно!
- А может, и мне суждено пойти этим сияющим путем! -
ликовала елка. Это еще лучше, чем плавать по морю. Ах, как я томлюсь! Хоть бы
поскорей опять рождество! Теперь и я такая же большая и рослая, как те,
которых увезли в прошлом году. Ах, только бы мне попасть на повозку! Только
бы попасть в теплую комнату со всей этой славой и великолепием! А потом?..
Ну, а потом будет что-то еще лучше, еще прекраснее, а то к чему же еще так
наряжать меня? Уж конечно, потом будет что-то еще более величественное, еще
более великолепное! Но что? Ах, как я тоскую, как томлюсь! Сама не знаю, что
со мной делается!
- Радуйся мне! - говорили воздух и солнечный свет. -
Радуйся своей юной свежести здесь, на приволье!
Но она ни капельки не радовалась; она росла и росла, зиму
и лето стояла она зеленая; темно-зеленая стояла она, и все, кто ни видел ее,
говорили: "Какая славная елка!" - и под рождество срубили ее первую.
Глубоко, в самое нутро ее вошел топор, елка со вздохом пала наземь, и было ей
больно, было дурно, и не могла она думать ни о каком счастье, и тоска была
разлучаться с родиной, с клочком земли, на котором она выросла: знала она,
что никогда больше не видать ей своих милых старых товарищей, кустиков и
цветов, росших вокруг, а может, даже и птиц. Отъезд был совсем невеселым.
Очнулась она, лишь когда ее сгрузили во дворе вместе с
остальными и чей-то голос сказал:
- Вот эта просто великолепна! Только эту!
Пришли двое слуг при полном параде и внесли елку в
большую красивую залу. Повсюду на стенах висели портреты, на большой
изразцовой печи стояли китайские вазы со львами на крышках; были тут
кресла-качалки, шелковые диваны и большие столы, а на столах книжки с
картинками и игрушки, на которые потратили, наверное, сто раз по сто
риксдалеров, - во всяком случае, дети говорили так. Елку поставили в большую
бочку с песком, но никто бы и не подумал, что это бочка, потому что она была
обернута зеленой материей, а стояла на большом пестром ковре. Ах, как трепетала
елка! Что-то будет теперь? Девушки и слуги стали наряжать ее. На ветвях
повисли маленькие сумочки, вырезанные из цветной бумаги, и каждая была
наполнена сластями; золоченые яблоки и грецкие орехи словно сами выросли на
елке, и больше ста маленьких свечей, красных, белых и голубых, воткнули ей в
ветки, а на ветках среди зелени закачались куколки, совсем как живые человечки
- елка еще ни разу не видела таких, - закачались среди зелени, а вверху, на
самую макушку ей посадили усыпанную золотыми блестками звезду. Это было
великолепно, совершенно бесподобно...
- Сегодня вечером, - говорили все, - сегодня вечером она
засияет!
"Ах! - подумала елка. - Скорей бы вечер! Скорей бы
зажгли свечи! И что же будет тогда? Уж не придут ли из леса деревья
посмотреть на меня? Уж не слетятся ли воробьи к окнам? Уж не приживусь ли я
здесь, уж не буду ли стоять разубранная зиму и лето?"
Да, она изрядно во всем разбиралась и томилась до того,
что у нее прямо-таки раззуделась кора, а для дерева это все равно что
головная боль для нашего брата.
И вот зажгли свечи. Какой блеск, какое великолепие! Елка
затрепетала всеми своими ветвями, так что одна из свечей пошла огнем по ее
зеленой хвое; горячо было ужасно.
- Господи помилуй! - закричали девушки и бросились гасить
огонь.
Теперь елка не смела даже и трепетать. О, как страшно
ей было! Как боялась она потерять хоть что-нибудь из своего убранства, как
была ошеломлена всем этим блеском... И тут распахнулись створки дверей, и в
зал гурьбой ворвались дети, и было так, будто они вот-вот свалят елку. За
ними степенно следовали взрослые. Малыши замерли на месте, но лишь на
мгновение, а потом пошло такое веселье, что только в ушах звенело. Дети
пустились в пляс вокруг елки и один за другим срывали с нее подарки.
"Что они делают? - думала елка. - Что будет
дальше?"
И выгорали свечи вплоть до самых ветвей, и когда они
выгорели, их потушили, и дозволено было детям обобрать елку. О, как они
набросились на нее! Только ветки затрещали. Не будь она привязана макушкой
с золотой звездой к потолку, ее бы опрокинули.
Дети кружились в хороводе со своими великолепными
игрушками, а на елку никто и не глядел, только старая няня высматривала среди
ветвей, не осталось ли где забытого яблока или финика.
- Сказку! Сказку! - закричали дети и подтащили к
елке маленького толстого человечка, и он уселся прямо под ней.
- Так мы будем совсем как в лесу, да и елке не мешает
послушать, сказал он, - только я расскажу всего одну сказку. Какую хотите: про
Иведе-Аведе или про Клумпе-Думпе, который с лестницы свалился, а все ж таки в
честь попал да принцессу за себя взял?
- Про Иведе-Аведе! - кричали одни.
- Про Клумпе-Думпе! - кричали другие.
И был шум и гам, одна только елка молчмя молчала и думала:
"А я-то что же, уж больше не с ними, ничего уж больше не сделаю?"
Она свое отыграла, она, что ей было положено, сделала.
И толстый человечек рассказал про Клумпе-Думпе, что с
лестницы свалился, а все ж таки в честь попал да принцессу за себя взял. Дети
захлопали в ладоши, закричали: "Еще, еще расскажи!", им хотелось
послушать и про ИведеАведе, но пришлось остаться при Клумпе-Думпе. Совсем
притихшая, задумчивая стояла елка, птицы в лесу ничего подобного не
рассказывали. "Клумпе-Думпе с лестницы свалился, а все ж таки принцессу
за себя взял! Вот, вот, бывает же такое на свете!" - думала елка и
верила, что все это правда, ведь рассказывал-то такой славный человек.
"Вот, вот, почем знать? Может, и я с лестницы свалюсь и выйду за принца".
И она радовалась, что назавтра ее опять украсят свечами и игрушками, золотом
и фруктами.
"Уж завтра-то я не буду так трястись! - думала она.
- Завтра я вдосталь натешусь своим торжеством. Опять услышу сказку про
Клумпе-Думпе, а может, и про Иведе-Аведе". Так, тихая и задумчивая,
простояла она всю ночь.
Поутру пришел слуга со служанкой.
"Сейчас меня опять начнут наряжать!" - подумала
елка. Но ее волоком потащили из комнаты, потом вверх по лестнице, потом на
чердак, а там сунули в темный угол, куда не проникал дневной свет.
"Что бы это значило? - думала елка. - Что мне тут
делать? Что я могу тут услышать?" И она прислонилась к стене и так
стояла и все думала, думала. Времени у нее было достаточно.
Много дней и ночей миновало; на чердак никто не приходил.
А когда наконец кто-то пришел, то затем лишь, чтобы поставить в угол
несколько больших ящиков. Теперь елка стояла совсем запрятанная в угол, о ней
как будто окончательно забыли.
"На дворе зима! - подумала она. - Земля затвердела
и покрылась снегом, люди не могут пересадить меня, стало быть, я, верно,
простою тут под крышей до весны. Как умно придумано! Какие они все-таки
добрые, люди!.. Вот если б только тут не было так темно, так страшно
одиноко... Хоть бы один зайчишка какой! Славно все-таки было в лесу, когда
вокруг снег, да еще заяц проскочит, пусть даже и перепрыгнет через тебя,
хотя тогда-то я этого терпеть не могла. Все-таки ужасно одиноко здесь
наверху!"
- Пип! - сказала вдруг маленькая мышь и выскочила из
норы, а за нею следом еще одна малышка. Они обнюхали елку и стали шмыгать по
ее ветвям.
- Тут жутко холодно! - сказали мыши. - А то бы
просто благодать! Правда, старая елка?
- Я вовсе не старая! - отвечала елка. - Есть много
деревьев куда старше меня!
- Откуда ты? - спросили мыши. - И что ты знаешь? - Они
были ужасно любопытные. - Расскажи нам про самое чудесное место на свете!
Ты была там? Ты была когда-нибудь в кладовке, где на полках лежат сыры, а
под потолком висят окорока, где можно плясать по сальным свечам, куда
войдешь тощей, откуда выйдешь жирной?
- Не знаю я такого места, - сказала елка, - зато знаю
лес, где солнце светит и птицы поют!
И рассказала елка все про свою юность, а мыши отродясь
ничего такого не слыхали и, выслушав елку, сказали:
- Ах, как много ты видела! Ах, как счастлива ты была!
- Счастлива? - переспросила елка и задумалась над своими
словами. Да, пожалуй, веселые были денечки!
И тут рассказала она про сочельник, про то, как ее
разубрали пряниками и свечами.
- О! - сказали мыши. - Какая же ты была счастливая,
старая елка!
- Я вовсе не старая! - сказала елка. - Я пришла из лесу
только нынешней зимой! Я в самой поре! Я только что вошла в рост!
- Как славно ты рассказываешь! - сказали мыши и на
следующую ночь привели с собой еще четырех послушать ее, и чем больше елка
рассказывала, тем яснее припоминала все и думала: "А ведь и в самом деле
веселые были денечки! Но они вернутся, вернутся Клумпе-Думпе с лестницы
свалился, а все ж таки принцессу за себя взял, так, может, и я за принца
выйду!" И вспомнился елке этакий хорошенький молоденький дубок, что рос
в лесу, и был он для елки настоящий прекрасный принц.
- А кто такой Клумпе-Думпе? - спросили мыши.
И елка рассказала всю сказку, она запомнила ее слово в
слово. И мыши подпрыгивали от радости чуть ли не до самой ее верхушки.
На следующую ночь мышей пришло куда больше, а в
воскресенье явились даже две крысы. Но крысы сказали, что сказка вовсе не так
уж хороша, и мыши очень огорчились, потому что теперь и им сказка стала
меньше нравиться.
- Вы только одну эту историю и знаете? - спросили крысы.
- Только одну! - отвечала елка. - Я слышала ее в самый
счастливый вечер всей моей жизни, но тогда я и не думала, как счастлива я была.
- Чрезвычайно убогая история! А вы не знаете
какойнибудь еще - со шпиком, с сальными свечами? Истории про кладовую?
- Нет, - отвечала елка.
- Так премного благодарны! - сказали крысы и убрались
восвояси.
Мыши в конце концов тоже разбежались, и тут елка сказала,
вздыхая:
- А все ж хорошо было, когда они сидели вокруг, эти
резвые мышки, и слушали, что я им рассказываю! Теперь и этому конец. Но уж
теперь-то я не упущу случая порадоваться, как только меня снова вынесут
на белый свет!
Но когда это случилось... Да, это было утром, пришли люди
и шумно завозились на чердаке. Ящики передвинули, елку вытащили из угла; ее,
правда, больнехонько шваркнули об пол, но слуга тут же поволок ее к лестнице,
где брезжил дневной свет.
"Ну вот, это начало новой жизни!" - подумала
елка. Она почувствовала свежий воздух, первый луч солнца, и вот уж она на
дворе. Все произошло так быстро; елка даже забыла оглядеть себя, столько
было вокруг такого, на что стоило посмотреть. Двор примыкал к саду, а в саду
все цвело. Через изгородь перевешивались свежие, душистые розы, стояли в
цвету липы, летали ласточки. "Вить-вить! Вернулась моя женушка!" -
щебетали они, но говорилось это не про елку.
"Уж теперь-то я заживу", - радовалась елка,
расправляя ветви. А ветви-то были все высохшие да пожелтевшие, и лежала она в
углу двора в крапиве и сорняках. Но на верхушке у нее все еще сидела звезда из
золоченой бумаги и сверкала на солнце.
Во дворе весело играли дети - те самые, что в сочельник
плясали вокруг елки и так радовались ей. Самый младший подскочил к елке и
сорвал звезду.
- Поглядите, что еще осталось на этой гадкой старой елке!
- сказал он и стал топтать ее ветви, так что они захрустели под его сапожками.
А елка взглянула на сад в свежем убранстве из цветов,
взглянула на себя и пожалела, что не осталась в своем темном углу на
чердаке; вспомнила свою свежую юность в лесу, и веселый сочельник, и
маленьких мышек, которые с таким удовольствием слушали сказку про
Клумпе-Думпе.
- Конец, конец! - сказало бедное деревцо. - Уж хоть бы я
радовалась, пока было время. Конец, конец!
Пришел слуга и разрубил елку на щепки - вышла целая
охапка; жарко запылали они под большим пивоваренным котлом; и так глубоко
вздыхала елка, что каждый вздох был как маленький выстрел; игравшие во дворе
дети сбежались к костру, уселись перед ним и, глядя в огонь, кричали:
- Пиф-иаф!
А елка при каждом выстреле, который был ее глубоким
вздохом, вспоминала то солнечный летний день, то звездную зимнюю ночь в лесу,
вспоминала сочельник и сказку про Клумпе-Думпе - единственную, которую слышала
и умела рассказывать... Так она и сгорела.
Мальчишки играли во дворе, и на груди у самого младшего
красовалась звезда, которую носила елка в самый счастливый вечер своей
жизни; он прошел, и с елкой все кончено, и с этой историей тоже. Кончено,
кончено, и так бывает со всеми историями.
|
