СТАРЫЙ ДОМ
На одной улице стоял старый-старый дом, выстроенный еще
около трехсот лет тому назад, - год его постройки был вырезан на одном из
оконных карнизов, по которым вилась затейливая резьба: тюльпаны и побеги хмеля;
тут же было вырезано старинными буквами и с соблюдением старинной орфографии
целое стихотворение. На других карнизах красовались уморительные рожи,
корчившие гримасы. Верхний этаж дома образовывал над нижним большой выступ; под
самой крышей шел водосточный желоб оканчивавшийся головой дракона. Дождевая
вода должна была вытекать у дракона из пасти, но текла из живота - желоб был
дырявый.
Все остальные дома на улице были такие новенькие,
чистенькие, с большими окнами и прямыми, ровными стенами; по всему видно было,
что они не желали иметь со старым домом ничего общего и даже думали:
"Долго ли он будет торчать тут на позор всей улице? Из-за этого выступа
нам не видно, что делается по ту сторону дома! А лестница-то, лестница-то!
Широкая, будто во дворце, и высокая, словно ведет на колокольню! Железные
перила напоминают вход в могильный склеп, а на дверях блестят большие медные
бляхи! Просто неприлично!"
Против старого дома, на другой стороне улицы, стояли
такие же новенькие, чистенькие домики и думали то же, что их собратья; но в
одном из них сидел у окна маленький краснощекий мальчик с ясными, сияющими
глазами; ему старый дом и при солнечном и при лунном свете нравился куда больше
всех остальных домов. Глядя на стену старого дома с потрескавшейся и местами
пообвалившейся штукатуркой, он рисовал себе самые причудливые картины прошлого,
воображал всю улицу застроенной такими же домами, с широкими лестницами,
выступами и остроконечными крышами, видел перед собою солдат с алебардами и
водосточные желобы в виде драконов и змиев... Да, можно таки было
заглядеться на старый дом! Жил в нем один старичок, носивший короткие панталоны
до колен, кафтан с большими металлическими пуговицами и парик, про который
сразу можно было сказать: вот это настоящий парик! По утрам к старику
приходил старый слуга, который прибирал все в доме и исполнял поручения
старичка хозяина; остальное время дня старик оставался в доме
один-одинешенек. Иногда он подходил к окну взглянуть на улицу и на соседние
дома; мальчик, сидевший у окна, кивал старику головой и получал в ответ
такой же дружеский кивок. Так они познакомились и подружились, хоть и ни разу
не говорили друг с другом, - это ничуть им не помешало!
Раз мальчик услышал, как родители его говорили:
- Старику живется вообще не дурно, но он так одинок,
бедный!
В следующее же воскресенье мальчик завернул что-то в
бумажку, вышел за ворота и остановил проходившего мимо слугу старика.
- Послушай! Снеси-ка это от меня старому господину! У
меня два оловянных солдатика, так вот ему один! Пусть он останется у него,
ведь старый господин так одинок, бедный!
Слуга, видимо, обрадовался, кивнул головой и отнес
солдатика в старый дом. Потом тот же слуга явился к мальчику спросить, не
пожелает ли он сам навестить старого господина. Родители позволили, и мальчик
отправился в гости.
Медные бляхи на перилах лестницы блестели ярче обыкновенного,
точно их вычистили в ожидании гостя, а резные трубачи - на дверях были ведь
вырезаны трубачи, выглядывавшие из тюльпанов, - казалось, трубили изо всех
сил, и щеки их раздувались сильнее, чем всегда. Они трубили:
"Тра-та-та - та! Мальчик идет! Тра-та-та-та!" Двери
отворились, и мальчик вошел в коридор. Все стены были увешаны старыми
портретами рыцарей в латах и дам в шелковых платьях; рыцарские доспехи
бряцали, а платья шуршали... Потом мальчик прошел на лестницу, которая сначала
шла высоко вверх, а потом опять вниз, и очутился на довольно-таки ветхой
террасе с большими дырами и широкими щелями в полу, из которых выглядывали
зеленые трава и листья. Вся терраса, весь двор и даже вся стена дома были увиты
зеленью, так что терраса выглядела настоящим садом, а на самом-то деле это
была терраса! Тут стояли старинные цветочные горшки в виде голов с ослиными
ушами; цветы росли в них как хотели. В одном горшке так и лезла через край
гвоздика: зеленые ростки ее разбегались во все стороны, и гвоздика как будто
говорила: "Ветерок ласкает меня, солнышко целует и обещает подарить мне в
воскресенье еще один цветочек! Еще один цветочек в воскресенье!"
С террасы мальчика провели в комнату, обитую свиною
кожей с золотым тиснением.
Да, позолота-то сотрется,
Свиная ж кожа остается! -
говорили стены.
В той же комнате стояли разукрашенные резьбою кресла с
высокими спинками.
- Садись! Садись! - приглашали они, а потом жалобно скрипели.
- Ох, какая ломота в костях! И мы схватили ревматизм, как старый шкаф.
Ревматизм в спине! Ох!
Затем мальчик вошел в комнату с большим выступом на
улицу. Тут сидел сам старичок хозяин.
- Спасибо за оловянного солдатика, дружок! - сказал он
мальчику. - И спасибо, что сам зашел ко мне!
"Так, так" или, скорее, "кхак, кхак!"
- закряхтела и заскрипела мебель. Стульев, столов и кресел было так много,
что они мешали друг другу смотреть на мальчика.
На стене висел портрет прелестной молодой дамы с живым,
веселым лицом, но причесанной и одетой по старинной моде: волосы ее были
напудрены, а платье стояло колом. Она не сказала ни "так", ни
"кхак", но ласково смотрела на мальчика, и он сейчас же спросил
старика:
- Где вы ее достали?
- В лавке старьевщика! - отвечал тот. - Там много таких
портретов, но никому до них нет дела: никто не знает, с кого они писаны, - все
эти лица давным-давно умерли и похоронены. Вот и этой дамы нет на свете лет
пятьдесят, но я знавал ее в старину.
Под картиной висел за стеклом букетик засушенных цветов;
им, верно, тоже было лет под пятьдесят, - такие они были старые! Маятник
больших старинных часов качался взад и вперед, стрелка двигалась, и все в
комнате старело с каждою минутой, само того не замечая.
- У нас дома говорят, что ты ужасно одинок! - сказал
мальчик.
- О! Меня постоянно навещают воспоминания знакомых лиц и
образов!.. А теперь вот и ты навестил меня! Нет, мне хорошо!
И старичок снял с полки книгу с картинками. Тут были
целые процессии, диковинные кареты, которых теперь уж не увидишь, солдаты,
похожие на трефовых валетов, городские ремесленники с развевающимися
знаменами. У портных на знаменах красовались ножницы, поддерживаемые двумя
львами, у сапожников же не сапоги, а орел о двух головах - сапожники ведь
делают все парные вещи. Да, вот так картинки были!
Старичок хозяин пошел в другую комнату за вареньем,
яблоками и орехами. Нет, в старом доме, право, было прелесть как хорошо!
- А мне просто невмочь оставаться здесь! - сказал
оловянный солдатик, стоявший на сундуке. - Тут так пусто и печально. Нет, кто
привык к семейной жизни, тому здесь не житье. Сил моих больше нет! День
тянется здесь без конца, а вечер и того дольше! Тут не услышишь ни приятных
бесед, какие вели, бывало, между собою твои родители, ни веселой возни
ребятишек, как у нас! Старый хозяин так одинок! Ты думаешь, его кто-нибудь
целует? Глядит на него кто-нибудь ласково? Бывает у него елка? Получает он
подарки? Ничего! Вот разве гроб он получит!.. Нет, право, я не выдержу такого
житья!
- Ну, ну полно! - сказал мальчик. - По-моему, здесь
чудесно; сюда ведь заглядывают воспоминания и приводят с собою столько
знакомых лиц!
- Что-то не видал их, да они мне и не знакомы! -
отвечал оловянный солдатик. - Нет, мне просто не под силу оставаться здесь!
- А надо! - сказал мальчик.
В эту минуту в комнату вошел с веселою улыбкой на лице
старичок, и чего-чего он только не принес! И варенья, и яблок, и орехов!
Мальчик перестал и думать об оловянном солдатике.
Веселый и довольный вернулся он домой. Дни шли за
днями; мальчик по-прежнему посылал в старый дом поклоны, а оттуда тоже поклоны
в ответ, и вот мальчик опять отправился туда в гости.
Резные трубачи опять затрубили: "Тра-та-та-та!
Мальчик пришел! Тра-та-та-та!" Рыцари и дамы на портретах бряцали
доспехами и шуршали шелковыми платьями, свиная кожа говорила, а старые
кресла скрипели и кряхтели от ревматизма в спине: "Ох!" Словом, все
было как и в первый раз, - в старом доме часы и дни шли один, как другой,
без всякой перемены.
- Нет, я не выдержу! - сказал оловянный солдатик. - Я уже
плакал оловом! Тут слишком печально! Пусть лучше пошлют меня на войну, отрубят
там руку или ногу! Все-таки хоть перемена будет! Сил моих больше нет!.. Теперь
и я знаю, что это за воспоминания, которые приводят с собою знакомых лиц! Меня
они тоже посетили, и, поверь, им не обрадуешься! Особенно, если они станут
посещать тебя часто. Под конец я готов был спрыгнуть с сундука!.. Я видел
тебя и всех твоих!.. Вы все стояли передо мною, как живые!.. Это было утром в
воскресенье... Все вы, ребятишки, стояли в столовой, такие серьезные,
набожно сложив руки, и пели утренний псалом... Папа и мама стояли тут же.
Вдруг дверь отворилась, и вошла незванная двухгодовалая сестренка ваша Мари.
А ей стоит только услышать музыку или пение - все равно какое, - сейчас
начинает плясать. Вот она и принялась приплясывать, но никак не могла попасть
в такт - вы пели так протяжно... Она поднимала то одну ножку, то другую и
вытягивала шейку, но дело не ладилось. Никто из вас даже не улыбнулся, хоть и
трудно было удержаться. Я таки и не удержался, засмеялся про себя, да и
слетел со стола! На лбу у меня вскочила большая шишка - она и теперь еще не
прошла, и поделом мне было!.. Много и еще чего вспоминается мне... Все, что я
видел, слышал и пережил в вашей семье, так и всплывает у меня перед глазами!
Вот каковы они, эти воспоминания, и вот что они приводят с собой!.. Скажи, вы
и теперь еще поете по утрам? Расскажи мне что-нибудь про малютку Мари! А
товарищ мой, оловянный солдатик, как поживает? Вот счастливец!.. Нет, нет, я
просто не выдержу!..
- Ты подарен! - сказал мальчик. - И должен остаться тут!
Разве ты не понимаешь этого?
Старичок хозяин явился с ящиком, в котором было много
разных диковинок: какие-то шкатулочки, флакончики и колоды старинных карт
- таких больших, расписанных золотом, теперь уж не увидишь! Старичок отпер
для гостя и большие ящики старинного бюро и даже клавикорды, на крышке которых
был нарисован ландшафт. Инструмент издавал под рукой хозяина тихие
дребезжащие звуки, а сам старичок напевал при этом какую-то заунывную
песенку.
- Эту песню певала когда-то она! - сказал он, кивая на
портрет, купленный у старьевщика, и глаза его заблестели.
- Я хочу на войну! Хочу не войну! - завопил вдруг
оловянный солдатик и бросился с сундука.
Куда же он девался? Искал его и сам старичок хозяин, искал
и мальчик - нет нигде, да и только.
- Ну, я найду его после! - сказал старичок, но так и не
нашел. Пол весь был в щелях, солдатик упал в одну из них и лежал там, как в
открытой могиле.
Вечером мальчик вернулся домой. Время шло; наступила зима;
окна замерзли, и мальчику приходилось дышать на них, чтобы оттаяло хоть
маленькое отверстие, в которое можно было взглянуть на улицу. Снег запорошил
все завитушки и надпись на карнизах старого дома и завалил лестницу, - дом
стоял словно нежилой. Да так оно и было: старичок, хозяин его, умер.
Вечером к старому дому подъехала колесница, на нее
поставили гроб и повезли старичка за город, в фамильный склеп. Никто не шел
за гробом все друзья старика давным-давно умерли. Мальчик послал вслед гробу
воздушный поцелуй.
Несколько дней спустя в старом доме назначен был аукцион.
Мальчик видел из окошка, как уносили старинные портреты рыцарей и дам,
цветочные горшки с длинными ушами, старые стулья и шкафы. Одно пошло сюда,
другое туда; портрет дамы, купленный в лавке старьевщика, вернулся туда же, да
так там и остался: никто ведь не знал этой дамы, никому и не нужен был ее
портрет.
Весною стали ломать старый дом - этот жалкий сарай уже
мозолил всем глаза, и с улицы можно было заглянуть в самые комнаты с обоями из
свиной кожи, висевшими клочьями; зелень на террасе разрослась еще пышнее и
густо обвивала упавшие балки. Наконец место очистили совсем.
- Вот и отлично! - сказали соседние дома.
Вместо старого дома на улице появился новый, с большими
окнами и белыми ровными стенами. Перед ним, то есть, собственно, на том самом
месте, где стоял прежде старый дом, разбили садик, и виноградные лозы
потянулись оттуда к стене соседнего дома. Садик был обнесен высокой железной
решеткой, и вела в него железная калитка. Все это выглядело так нарядно, что
прохожие останавливались и глядели сквозь решетку. Виноградные лозы были
усеяны десятками воробьев, которые чирикали наперебой, но не о старом доме, -
они ведь не могли его помнить; с тех пор прошло столько лет, что мальчик успел
стать мужчиною. Из него вышел дельный человек на радость своим родителям. Он
только что женился и переехал со своею молодой женой как раз в этот новый дом с
садом.
Оба они были в саду; муж смотрел, как жена сажала на
клумбу какой-то приглянувшийся ей полевой цветок. Вдруг молодая женщина
вскрикнула:
- Ай! Что это?
Она укололась - из мягкой, рыхлой земли торчало что-то
острое. Это был - да, подумайте! - оловянный солдатик, тот самый, что пропал
у старика, валялся в мусоре и наконец много-много лет пролежал в земле.
Молодая женщина обтерла солдатика сначала зеленым
листком, а затем своим тонким носовым платком. Как чудесно пахло от него
духами! Оловянный солдатик словно очнулся от обморока.
- Дай-ка мне посмотреть! - сказал молодой человек,
засмеялся и покачал головой. - Ну, это, конечно, не тот самый, но он
напоминает мне одну историю из моего детства!
И он рассказал своей жене о старом доме, о хозяине его и
об оловянном солдатике, которого послал бедному одинокому старичку. Словом, он
рассказал все, как было в действительности, и молодая женщина даже
прослезилась, слушая его.
- А может быть, это и тот самый оловянный солдатик! -
сказала она. Я спрячу его на память. Но ты непременно покажи мне могилу
старика!
- Я и сам не знаю, где она! - отвечал он. - Да и никто не
знает! Все его друзья умерли раньше него, никому не было и дела до его могилы,
я же в те времена был еще совсем маленьким мальчуганом.
- Как ужасно быть таким одиноким! - сказала она.
- Ужасно быть одиноким! - сказал оловянный солдатик.
- Но какое счастье сознавать, что тебя не забыли!
- Счастье! - повторил чей-то голос совсем рядом, но никто
не расслышал его, кроме оловянного солдатика.
Оказалось, что это говорил лоскуток свиной кожи, которую
когда-то были обиты комнаты старого дома. Позолота с него вся сошла, и он был
похож скорее на грязный комок земли, но у него был свой взгляд на вещи, и он
высказал его:
Да, позолота-то сотрется,
Свиная ж кожа остается!
Оловянный солдатик, однако, с этим не согласился.
|
