Увеличить |
СТАРЫЙ УЛИЧНЫЙ ФОНАРЬ
Слыхали вы историю про старый уличный фонарь? Она не то
чтобы так уж занятна, но послушать ее разок не мешает. Так вот, жил-был
этакий почтенный старый уличный фонарь; он честно служил много-много лет и
наконец должен был выйти в отставку.
Последний вечер висел фонарь на своем столбе, освещая
улицу, и на душе у него было как у старой балерины, которая в последний раз
выступает на сцене и знает, что завтра будет всеми забыта в своей каморке.
Завтрашний день страшил старого служаку: он должен
был впервые явиться в ратушу и предстать перед "тридцатью шестью отцами
города", которые решат, годен он еще к службе или нет. Возможно, его еще
отправят освещать какой-нибудь мост или пошлют в провинцию на какую-нибудь
фабрику, а возможно, просто сдадут в переплавку, и тогда из него может
получиться что угодно. И вот его мучила мысль: сохранит ли он воспоминание о
том, что был когда-то уличным фонарем. Так или иначе, он знал, что ему в любом
случае придется расстаться с ночным сторожем и его женой, которые стали для
него все равно что родная семья. Оба они - и фонарь и сторож поступили на
службу одновременно. Жена сторожа тогда высоко метила и, проходя мимо
фонаря, удостаивала его взглядом только по вечерам, а днем никогда. В
последние же годы, когда все трое - и сторож, и его жена, и фонарь -
состарились, она тоже стала ухаживать за фонарем, чистить лампу и наливать в
нее ворвань. Честные люди были эти старики, ни разу не обделили фонарь ни на
капельку.
Итак, светил он на улице последний вечер, а поутру должен
был отправиться в ратушу. Мрачные эти мысли не давали ему покоя, и не
мудрено, что и горел он неважно. Впрочем, мелькали у него и другие мысли; он
многое видел, на многое довелось ему пролить свет, быть может, он не уступал в
этом всем "тридцати шести отцам города". Но он молчал и об этом.
Он ведь был почтенный старый фонарь и не хотел никого обижать, а уж свое
начальство тем более.
А между тем многое вспоминалось ему, и время от
времени пламя его вспыхивало как бы от таких примерно мыслей:
"Да, и обо мне кто-нибудь вспомнит! Вот хоть бы тот
красивый юноша... Много лет прошло с тех пор. Он подошел ко мне с письмом в
руках. Письмо было на розовой бумаге, тонкой-претонкой, с золотым обрезом, и
написано изящным женским почерком. Он прочел его дважды, поцеловал и поднял
на меня сияющие глаза. "Я самый счастливый человек на свете!" -
говорили они. Да, только он да я знали, что написала в своем первом письме
его любимая.
Помню я и другие глаза... Удивительно, как
перескакивают мысли! По нашей улице двигалась пышная похоронная процессия.
На обитой бархатом повозке везли в гробу молодую прекрасную женщину. Сколько
было венков и цветов! А факелов горело столько, что они совсем затмили мой
свет. Тротуары были заполнены людьми, провожавшими гроб. Но когда факелы
скрылись из виду, я огляделся и увидел человека, который стоял у моего
столба и плакал. - Никогда мне не забыть взгляда его скорбных глаз,
смотревших на меня!"
И много о чем еще вспоминал старый уличный фонарь в
этот последний вечер. Часовой, сменяющийся с поста, тот хоть знает, кто
заступит его место, и может перекинуться со своим товарищем несколькими
словами. А фонарь не знал, кто придет ему на смену, и не мог рассказать ни о
дожде и непогоде, ни о том, как месяц освещает тротуар и с какой стороны
дует ветер.
В это-то время на мостик через водосточную канаву и
явились три кандидата на освобождающееся место, полагавшие, что назначение на
должность зависит от самого фонаря. Первым была селедочная головка,
светящаяся в темноте; она полагала, что ее появление на столбе значительно
сократит расход ворвани. Вторым была гнилушка, которая тоже светилась и, по
ее словам, даже ярче, чем вяленая треска; к тому же она считала себя
последним остатком всего леса. Третьим кандидатом был светлячок; откуда он
взялся, фонарь никак не мог взять в толк, но тем не менее светлячок был тут и
тоже светился, хотя селедочная головка и гнилушка клятвенно уверяли, что он
светит только временами, а потому не в счет.
Старый фонарь сказал, что ни один из них не светит
настолько ярко, чтобы служить уличным фонарем, но ему, конечно, не
поверили. А узнав, что назначение на должность зависит вовсе не от него, все
трое выразили глубокое удовлетворение - он ведь слишком стар, чтобы сделать
верный выбор.
В это время из-за угла налетел ветер и шепнул фонарю под
колпак:
- Что такое? Говорят, ты уходишь завтра в отставку? И
я вижу тебя здесь в последний раз? Ну, так вот тебе от меня подарок. Я
проветрю твою черепную коробку, и ты будешь не только ясно и отчетливо
помнить все, что видел и слышал сам, но и видеть как наяву все, что будут
рассказывать или читать при тебе. Вот какая у тебя будет свежая голова!
- Не знаю, как тебя и благодарить! - сказал старый
фонарь. - Лишь бы не попасть в переплавку!
- До этого еще далеко, - отвечал ветер. - Ну, сейчас я
проветрю твою память. Если бы ты получил много таких подарков, у тебя была бы
приятная старость.
- Лишь бы не попасть в переплавку! - повторил фонарь. -
Или, может, ты и в этом случае сохранишь мне память? - Будь же благоразумен,
старый фонарь! - сказал ветер и дунул.
В эту минуту выглянул месяц.
- А вы что подарите? - спросил ветер.
- Ничего, - ответил месяц. - Я ведь на ущербе, к тому же
фонари никогда не светят за меня, всегда я за них.
И месяц опять спрятался за тучи - он не хотел, чтобы ему
надоедали.
Вдруг на железный колпак фонаря капнула капля. Казалось,
она скатилась с крыши, но капля сказала, что упала из серых туч, и тоже - как
подарок, пожалуй даже самый лучший.
- Я проточу тебя, - сказала капля, - так что ты получишь
способность в любую ночь, когда только пожелаешь, обратиться в ржавчину и
рассыпаться прахом.
Фонарю этот подарок показался плохим, ветру - тоже.
- Кто даст больше? Кто даст больше? - зашумел он что было
сил.
И в ту же минуту с неба скатилась звезда, оставив за
собой длинный светящийся след.
- Что это? - вскрикнула селедочная головка. - Никак,
звезда с неба упала? И кажется, прямо на фонарь. Ну, если этой должности
домогаются столь высокопоставленные особы, нам остается только откланяться
и убраться восвояси.
Так все трое и сделали. А старый фонарь вдруг вспыхнул
особенно ярко.
- Вот это чудесный подарок! - сказал он. - Я всегда так
любовался ясными звездами, их дивным светом! Сам я никогда не мог светить, как
они, хотя стремился к этому всем сердцем. И вот они заметили меня, жалкий
старый фонарь, и послали мне в подарок одну из своих сестриц. Они одарили меня
способностью показывать тем, кого я люблю, все, что я помню и вижу сам. Вот
это поистине удовольствие! А то и радость не в радость, если нельзя
поделиться ею с другими.
- Почтенная мысль, - сказал ветер. - Но ты, верно, не
знаешь, что к этому дару полагается восковая свеча. Ты никому ничего не
сможешь показать, если в тебе не будет гореть восковая свеча. Вот о чем не
подумали звезды. И тебя, и все то, что светится, они принимают за восковые
свечи. Ну, а теперь я устал, пора улечься, - сказал ветер и улегся.
На другое утро... нет, через день мы лучше перескачем -
на следующий вечер фонарь лежал в кресле, и у кого же? У старого ночного
сторожа. За свою долгую верную службу старик попросил у "тридцати шести
отцов города" старый уличный фонарь. Те посмеялись над ним, но фонарь
отдали. И вот теперь фонарь лежал в кресле возле теплой печи и, казалось,
будто вырос от этого - он занимал чуть ли не все кресло. Старички уже
сидели за ужином и ласково поглядывали на старый фонарь: они охотно посадили
бы его с собой хоть за стол.
Правда, жили они в подвале, на несколько локтей под
землей, и чтобы попасть в их каморку, надо было пройти через вымощенную
кирпичом прихожую, зато в самой каморке было тепло и уютно. Двери были обиты
по краям войлоком, кровать пряталась за пологом, на окнах висели занавески,
а на подоконниках стояли два диковинных цветочных горшка. Их привез
матрос Христиан не то из Ост-Индии, не то из Вест-Индии. Это были глиняные
слоны с углублением на месте спины, в которое насыпалась земля. В одном
слоне рос чудесный лук-порей - это был огород старичков, в другом пышно цвела
герань - это был их сад. На стене висела большая масляная картина,
изображающая Венский конгресс, на котором присутствовали разом все императоры и
короли. Старинные часы с тяжелыми свинцовыми гирями тикали без умолку и вечно
убегали вперед, но это было лучше, чем если бы они отставали, говорили
старички.
Итак, сейчас они ужинали, а старый уличный фонарь лежал,
как сказано выше, в кресле возле теплой печки, и ему казалось, будто весь
мир перевернулся вверх дном. Но вот старик сторож взглянул на него и стал
припоминать все, что им довелось пережить вместе в дождь и в непогоду, в
ясные, короткие летние ночи и в снежные метели, когда так и тянет в
подвальчик, - и старый фонарь словно очнулся и увидел все это как наяву.
Да, славно его проветрил ветер!
Старички были люди работящие и любознательные, ни один
час не пропадал у них зря. По воскресеньям после обеда на столе появлялась
какая-нибудь книга, чаще всего описание путешествия, и старик читал вслух
про Африку, про ее огромные леса и диких слонов, которые бродят на воле.
Старушка слушала и поглядывала на глиняных слонов, служивших цветочными
горшками.
- Воображаю! - приговаривала она.
А фонарю так хотелось, чтобы в нем горела восковая
свеча, - тогда старушка, как и он сам, наяву увидела бы все: и высокие
деревья с переплетающимися густыми ветвями, и голых черных людей на лошадях,
и целые стада слонов, утаптывающих толстыми ногами тростник и кустарник.
- Что проку в моих способностях, если нет восковой
свечи? - вздыхал фонарь. - У стариков только ворвань да сальные свечи, а
этого мало.
Но вот в подвале оказалась целая куча восковых огарков.
Длинные шли на освещение, а короткими старушка вощила нить, когда шила.
Восковые свечи теперь у стариков были, но им и в голову не приходило
вставить хоть один огарок в фонарь.
- Ну, вот и стою я тут со всеми моими редкими
способностями, - говорил фонарь. - Внутри у меня целое богатство, а я не могу
им поделиться! Ах, вы не знаете, что я могу превратить эти белые стены в
чудесную обивку, в густые леса, во все, чего вы пожелаете!.. Ах, вы не знаете!
Фонарь, всегда вычищенный и опрятный, стоял в углу, на
самом видном месте. Люди, правда, называли его старым хламом, но старики пропускали
такие слова мимо ушей - они любили старый фонарь.
Однажды, в день рождения старого сторожа, старушка
подошла к фонарю, улыбнулась и сказала:
- Сейчас мы зажжем в его честь иллюминацию!
Фонарь так и задребезжал колпаком от радости. "Наконец-то
их осенило!" - подумал он.
Но досталась ему опять ворвань, а не восковая свеча. Он
горел весь вечер и знал теперь, что дар звезд - чудеснейший дар - так и не
пригодится ему в этой жизни.
И вот пригрезилось фонарю - с такими способностями не
мудрено и грезить, - будто старики умерли, а сам он попал в переплавку. И
страшно ему, как в тот раз, когда предстояло явиться в ратушу на смотр к
"тридцати шести отцам города". И хотя он обладает способностью по
своему желанию рассыпаться ржавчиной и прахом, он этого не сделал, а попал в
плавильную печь и превратился в чудесный железный подсвечник в виде ангела с
букетом в руке. В букет вставили восковую свечу, и подсвечник занял свое
место на зеленом сукне письменного стола. Комната очень уютна; все полки
заставлены книгами, стены увешаны великолепными картинами. Здесь живет поэт,
и все, о чем он думает и пишет, развертывается перед ним, как в панораме.
Комната становится то дремучим темным лесом, то озаренными солнцем лугами, по
которым расхаживает аист, то палубой корабля, плывущего по бурному морю...
- Ах, какие способности скрыты во мне! - сказал старый
фонарь, очнувшись от грез. - Право, мне даже хочется попасть в переплавку.
Впрочем, нет! Пока живы старички - не надо. Они любят меня таким, какой я
есть, я для них все равно что сын родной. Они чистят меня, заливают ворванью,
и мне здесь не хуже, чем всем этим высокопоставленным особам на конгрессе.
С тех пор старый уличный фонарь обрел душевное
спокойствие - и он его заслужил.
|