2. ЧТО ПРОИЗОШЛО С СОВЕТНИКОМ ЮСТИЦИИ
Было уже поздно. Советник юстиции Кнап собирался домой,
все еще размышляя о временах короля Ганса. И надо же было так случиться,
чтобы вместо своих калош он надел калоши Счастья. Как только он вышел в них на
улицу, волшебная сила калош немедленно перенесла его во времена короля Ганса,
и ноги его тотчас же утонули в непролазной грязи, потому что при короле Гансе
улиц не мостили.
- Ну и грязища! Просто ужас что такое! - пробормотал
советник. - И к тому же ни один фонарь не горит.
Луна еще не взошла, стоял густой туман, и все вокруг
тонуло во мраке. На углу перед изображением мадонны висела лампада, но она
чуть теплилась, так что советник заметил картину, лишь поравнявшись с
нею, и только тогда разглядел божью матерь с младенцем на руках.
"Здесь, наверно, была мастерская художника, - решил
он, - а вывеску позабыли убрать".
Тут мимо него прошло несколько человек в средневековых
костюмах.
"Чего это они так вырядились? - подумал советник. -
Должно быть, с маскарада идут".
Но внезапно послышался барабанный бой и свист дудок,
замелькали факелы, и взорам советника представилось удивительное зрелище!
Навстречу ему по улице двигалась странная процессия: впереди шли барабанщики,
искусно выбивая дробь палочками, а за ними шагали стражники с луками и
арбалетами. По-видимому, то была свита, сопровождавшая какое-то важное
духовное лицо. Изумленный советник спросил, что это за шествие и кто этот
сановник.
- Епископ Зеландский! - послышалось в ответ.
- Господи помилуй! Что еще такое приключилось с
епископом? - вздохнул советник Кнап, грустно покачивая головой. - Нет, вряд ли
это епископ.
Размышляя обо всех этих чудесах и не глядя по сторонам,
советник медленно шел по Восточной улице, пока наконец не добрался до площади
Высокого моста. Однако моста, ведущего к Дворцовой площади, на месте не
оказалось, - бедный советник едва разглядел в кромешной тьме какую-то речонку
и в конце концов заметил лодку, в которой сидело двое парней.
- Прикажете переправить вас на остров? - спросили они.
- На остров? - переспросил советник, не зная еще, что он
теперь живет во время средневековья. - Мне нужно попасть в Христианову гавань,
на Малую торговую улицу.
Парни вытаращили на него глаза.
- Скажите хотя бы, где мост? - продолжал советник. - Ну
что за безобразие! Фонари не горят, а грязь такая, что кажется, будто по болоту
бродишь!
Но чем больше он говорил с перевозчиками, тем меньше мог
разобраться в чем-нибудь.
- Не понимаю я вашей борнхольмской тарабарщины! -
рассердился он наконец и повернулся к ним спиной.
Но моста он все-таки не нашел; каменный парапет
набережной исчез тоже. "Что делается! Вот безобразие!" - думал он.
Да, никогда еще действительность не казалась ему такой жалкой и мерзкой, как
в этот вечер. "Нет, лучше взять извозчика, - решил он. - Но, господи,
куда же они все запропастились? Как назло, ни одного! Вернусь-ка я на Новую
королевскую площадь - там, наверное, стоят экипажи, а то мне вовек не
добраться до Христианской гавани!"
Он снова вернулся на Восточную улицу и успел уже пройти
ее почти всю, когда взошла луна.
"Господи, что это здесь понастроили такое?" -
изумился советник, увидев перед собой Восточные городские ворота, которые в те
далекие времена стояли в конце Восточной улицы.
Наконец он отыскал калитку и вышел на теперешнюю Новую
королевскую площадь, которая в те времена была просто большим лугом. На лугу
там и сям торчали кусты, и он был пересечен не то широким каналом, не то
рекой. На противоположном берегу расположились жалкие лавчонки халландских
шкиперов, отчего место это называлось Халландской высотой.
- Боже мой! Или это мираж, фата-моргана, или я...
господи... пьян? застонал советник юстиции. - Что же это такое? Что же это
такое?
И советник опять повернул назад, подумав, что заболел.
Шагая по улице, он теперь внимательнее приглядывался к домам и заметил, что
все они старинной постройки и многие крыты соломой.
- Да, конечно, я заболел, - вздыхал он, - а ведь
всего-то стаканчик пунша выпил, но мне и это повредило. И надо же додуматься -
угощать гостей пуншем и горячей лососиной! Нет, я непременно поговорю об
этом с агентшей. Вернуться разве к ним и рассказать, какая со мной
приключилась беда? Нет, неудобно. Да они, уж пожалуй, давно спать улеглись.
Он стал искать дом одних своих знакомых, но его тоже не
оказалось на месте.
- Нет, это просто бред какой-то! Не узнаю Восточной
улицы. Ни одного магазина! Все только старые, жалкие лачуги - можно подумать,
что я попал в Роскилле или Рингстед. Да, плохо мое дело! Ну что уж тут
стесняться, вернусь к агенту! Но, черт возьми, как мне найти его дом? Я
больше не узнаю его. Ага, здесь, кажется, еще не спят!... Ах, я совсем
расхворался, совсем расхворался.
Он наткнулся на полуоткрытую дверь, из-за которой лился
свет. Это был один из тех старинных трактиров, которые походили на
теперешние наши пивные. Общая комната напоминала голштинскую харчевню. В ней
сидело несколько завсегдатаев - шкипера, копенгагенские бюргеры и еще какие-то
люди, с виду ученые. Попивая пиво из кружек, они вели какой-то жаркий спор и не
обратили ни малейшего внимания на нового посетителя.
- Простите, - сказал советник подошедшей к нему хозяйке,
- мне вдруг стало дурно. Вы не достанете мне извозчика? Я живу в Христианской
гавани.
Хозяйка посмотрела на него и грустно покачала головой,
потом что-то сказала по-немецки. Советник подумал, что она плохо понимает
по-датски, и повторил свою просьбу на немецком языке. Хозяйка уже заметила, что
посетитель одет как-то странно, а теперь, услышав немецкую речь, окончательно
убедилась в том, что перед ней иностранец. Решив, что он плохо себя
чувствует, она принесла ему кружку солоноватой колодезной воды. Советник оперся
головой на руку, глубоко вздохнул и задумался: куда же все-таки он попал?
- Это вечерний "День"? - спросил он чтобы
сказать что-нибудь, увидев, как хозяйка убирает большой лист бумаги.
Она его не поняла, но все-таки протянула ему лист: это
была старинная гравюра, изображавшая странное свечение неба, которое однажды наблюдали
в Кельне.
- Антикварная картина! - сказал советник, увидев
гравюру, и сразу оживился. - Где вы достали эту редкость? Очень, очень
интересно, хотя и сплошная выдумка. На самом деле это было просто северное
сияние, как объясняют теперь ученые; и, вероятно, подобные явления вызываются
электричеством.
Те, что сидели близко и слышали его слова, посмотрели на
него с уважением; один человек даже встал, почтительно снял шляпу и сказал с
самым серьезным видом:
- Вы, очевидно, крупный ученый, мосье?
- О нет, - ответил советник, - просто я могу поговорить о
том о сем, как и всякий другой.
- Modestial <скромность(лат.)> - прекраснейшая
добродетель, - изрек его собеседник. - Впрочем, о сути вашего высказывания
mihi secus videtur <я другого мнения (лат.)>, хотя и с удовольствием
воздержусь пока высказывать мое собственное judicium <суждение (лат.)>.
- Осмелюсь спросить, с кем имею удовольствие беседовать?
- осведомился советник.
- Я бакалавр богословия, - ответил тот.
Эти слова все объяснили советнику - незнакомец был
одет в соответствии со своим ученым званием. "Должно быть, это
какой-то старый сельский учитель, - подумал он, - человек не от мира сего,
каких еще можно встретить в отдаленных уголках Ютландии".
- Здесь, конечно, не locus docendi <место ученых бесед
(лат.)>, - говорил богослов, - но я все-таки очень прошу вас продолжать
свою речь. Вы, конечно, весьма начитаны в древней литературе?
- О да! Вы правы, я частенько-таки прочитываю древних
авторов, то есть все их хорошие произведения; но очень люблю и новейшую
литературу, только не "Обыкновенные истории" <намек на
"Обыкновенные истории" датской писательницы Гюллембург>; их
хватает и в жизни.
- Обыкновенные истории? - переспросил богослов.
- Да, я говорю об этих новых романах, которых столько
теперь выходит.
- О, они очень остроумны и пользуются успехом при дворе,
- улыбнулся бакалавр. - Король особенно любит романы об Ифвенте и Гаудиане, в
которых рассказывается о короле Артуре и рыцарях Круглого стола, и даже
изволил шутить по этому поводу со своими приближенными <Знаменитый датский
писатель Хольберг рассказывает в своей "Истории Датского
государства", что, прочитав роман о рыцарях Круглого стола, король Ганс
однажды сказал в шутку своему приближенному Отто Руду, которого очень любил:
"Эти господа Ифвент и Гаудиан, о которых говорится в этой книге, были
замечательные рыцари. Таких теперь больше не встретишь". На что Отто Руд ответил:
"Если бы теперь встречались такие короли, как король Артур, то, наверное,
нашлось бы немало таких рыцарей, как Ифвент и Гаудиан". (Примечание
Андерсена.)>.
- Этих романов я еще не читал, - сказал советник
юстиции. - Должно быть, это Хейберг что-нибудь новое выпустил?
- Нет, что вы, не Хейберг, а Готфред фон Гемен, - ответил
бакалавр.
- Так вот кто автор! - воскликнул советник. - Какое
древнее имя! Ведь это наш первый датский книгопечатник, не так ли?
- Да, он наш первопечатник! - подтвердил богослов.
Таким образом, пока что все шло прекрасно. Когда один из
горожан заговорил о чуме, свирепствовавшей здесь несколько лет назад, а
именно в 1484 году, советник подумал, что речь идет о недавней эпидемии
холеры, и разговор благополучно продолжался. А после как было не вспомнить
окончившуюся совсем недавно пиратскую войну 1490 года, когда английские каперы
захватили стоящие на рейде датские корабли. Тут советник, вспомнив о событиях
1801 года, охотно присоединил свой голос к общим нападкам на англичан. Но
дальше разговор что-то перестал клеиться и все чаще прерывался гробовой
тишиной.
Добрый бакалавр был очень уж невежественный: самые
простые суждения советника казались ему чем-то необычайно смелым и
фантастичным. Собеседники смотрели друг на друга со все возрастающим
недоумением, и, когда наконец окончательно перестали понимать один другого,
бакалавр, пытаясь поправить дело, заговорил по-латыни, но это мало помогло.
- Ну, как вы себя чувствуете? - спросила хозяйка, потянув
советника за рукав.
Тут он опомнился и в изумлении воззрился на своих
собеседников, потому что за разговором совсем забыл, что с ним происходит.
"Господи, где я?" - подумал он, и при одной
мысли об этом у него закружилась голова.
- Давайте пить кларет, мед и бременское пиво! - закричал
один из гостей. - И вы с нами!
Вошли две девушки, одна из них была в двухцветном чепчике
<при короле Гансе, в 1495 году, был выпущен указ, по которому женщины
легкого поведения должны носить чепчики бросающейся в глаза расцветки>; они
подливали гостям вино и низко приседали. У советника даже мурашки забегали по
спине.
- Что же это такое? Что это такое? - шептал он, но
вынужден был пить вместе со всеми. Собутыльники так на него насели, что
бедный советник пришел в совершенное смятение, и когда кто-то сказал, что
он, должно быть, пьян, ничуть в этом не усомнился и только попросил, чтобы
ему наняли извозчика. Но все подумали, что он говорит по-московитски. Никогда
в жизни советник не попадал в такую грубую и неотесанную компанию. "Можно
подумать, - говорил он себе, - что мы вернулись ко временам язычества. Нет,
это ужаснейшая минута в моей жизни!"
Тут ему пришло в голову: а что, если залезть под стол,
подползти к двери и улизнуть? Но когда он был уже почти у цели, гуляки
заметили, куда он ползет, и схватили его за ноги. К счастью, калоши свалились у
него с ног, а с ними рассеялось и волшебство.
При ярком свете фонаря советник отчетливо увидел большой
дом, стоявший прямо перед ним. Он узнал и этот дом и все соседние, узнал и
Восточную улицу. Сам он лежал на тротуаре, упираясь ногами в чьи-то ворота, а
рядом сидел ночной сторож, спавший крепким сном.
- Господи! Значит, я заснул прямо на улице, вот тебе и
на! - сказал советник. - Да, вот и Восточная улица... Как светло и красиво!
Но кто бы мог подумать, что один стакан пунша подействует на меня так сильно!
Спустя две минуты советник уже ехал на извозчике в
Христианову гавань. Всю дорогу он вспоминал пережитые им ужасы и от всего сердца
благословлял счастливую действительность и свой век, который, несмотря на все
его пороки и недостатки, все-таки был лучше того, в котором ему только что
довелось побывать. И надо сказать, что на этот раз советник юстиции мыслил
вполне разумно.
|