Глава 9.
ГОСПОДИН ДЕ ЛУАНЬЯК
За г-ном
де Луаньяком вошел, в свою очередь, Милитор, несколько помятый при падении и
багровый от ярости.
– Слуга
покорный, господа, – сказал Луаньяк, – шумим, кажется, порядочно…
Ага! Юный Милитор опять, видимо, на кого-то тявкал, и нос его от этого
несколько пострадал.
– Мне
за это заплатят, – пробурчал Милитор, показывая Карменжу кулак.
– Подавайте
на стол, мэтр Фурнишон, – крикнул Луаньяк, – и пусть каждый, если
возможно, поласковей разговаривает с соседом. С этой минуты вы все должны
любить друг друга, как братья.
– Гм… –
буркнул Сент-Малин.
– Христианская
любовь – вещь редкая, – сказал Шалабр, тщательно закрывая свой
серо-стальной камзол салфеткой так, чтобы с ним не приключилось беды, сколько
бы различных соусов ни подавалось к столу.
– Любить
друг друга при таком близком соседстве трудновато, – добавил
Эрнотон, – правда, мы ведь недолго будем вместе.
– Вот
видите, – вскричал Пенкорнэ, которого все еще терзали насмешки
Сент-Малина, – надо мной смеются из-за того, что у меня нет шляпы, а никто
слова не скажет господину де Монкрабо, севшему за стол в кирасе времен
императора Пертинакса, от которого он, по всей вероятности, происходит. Вот что
значит оборонительное оружие!
Монкрабо,
не желая сдаваться, выпрямился и вскричал фальцетом:
– Господа,
я ее снимаю. Это предупреждение тем, кто хотел бы видеть меня при
наступательном, а не оборонительном оружии.
И он
стал величественно распускать ремни кирасы, сделав своему лакею, седоватому
толстяку лет пятидесяти, знак подойти поближе.
– Ну,
ладно, ладно! – произнес г-н де Луаньяк, – не будем ссориться и
скорее за стол.
– Избавьте
меня, пожалуйста, от этой кирасы, – сказал Пертинакс своему слуге.
Толстяк
принял ее из его рук.
– А
я, – тихонько шепнул он ему, – я когда буду обедать? Вели мне подать
чего-нибудь, Пертинакс, я помираю с голоду.
Как ни
фамильярно было подобное обращение, оно не вызвало никакого удивления у того, к
кому относилось.
– Сделаю
все возможное, – сказал он. – Но для большей уверенности вы тоже
похлопочите.
– Гм! –
недовольно пробурчал лакей. – Не очень-то это утешительно!
– У
нас совсем ничего не осталось? – спросил Пертинакс.
– В
Саксе мы проели последний экю.
– Черт
возьми! Постарайтесь обратить что-нибудь в деньги.
Не успел
он произнести этих слов, как на улице, а потом у самого порога гостиницы
раздался громкий возглас:
– Покупаю
старое железо! Кто продает на слом?
Услышав
этот крик, г-жа Фурнишон бросилась к дверям. Тем временем сам хозяин
величественно подавал на стол первые блюда.
Судя по
приему, оказанному кухне Фурнишона, она была превосходная.
Хозяин,
не будучи в состоянии достойным образом отвечать на все сыпавшиеся на него
похвалы, пожелал, чтобы их с ним разделила супруга.
Он
принялся искать ее глазами, но тщетно. Она исчезла. Тогда он стал звать ее.
– Чего
она там застряла? – спросил он у поваренка, видя, что жена так и не
является.
– Ах,
хозяин, ей такое золотое дельце подвернулось, – ответил тот. – Она
сбывает все ваше старое железо на новенькие денежки.
– Надеюсь,
что речь идет не о моей боевой кирасе и каске! – возопил Фурнишон,
устремляясь к выходу.
– Да
нет же, нет, – сказал Луаньяк, – королевским указом запрещено скупать
оружие.
– Все
равно, – бросил в ответ Фурнишон и побежал к двери.
В зал
вошла ликующая г-жа Фурнишон.
– Что
это с тобой такое? – спросила она, глядя на взволнованного мужа.
– А
то, что говорят, будто ты продаешь мое оружие.
– Ну
и что же?
– А
я не хочу, чтобы его продавали!
– Да
ведь у нас сейчас мир, и лучше две новые кастрюли, чем одна старая кираса.
– Но
с тех пор, как вышел королевский указ, о котором только что говорил господин де
Луаньяк, торговать старым железом стало, наверно, совсем невыгодно? –
заметил Шалабр.
– Напротив,
сударь, – сказала г-жа Фурнишон, – этот торговец уже давно делает мне
самые выгодные предложения. Ну вот, сегодня я уже не смогла устоять и, раз
опять представился случай, решила им воспользоваться. Десять экю, сударь, это
десять экю, а старая кираса всегда останется старой кирасой.
– Как!
Десять экю? – изумился Шалабр. – Так дорого? О, черт!
Он
задумался.
– Десять
экю! – повторил Пертинакс, многозначительно взглянув на своего
лакея. – Вы слышите, господин Самюэль?
Господин
Самюэль уже исчез.
– Но
помилуйте, – произнес г-н де Луаньяк, – ведь этот торговец рискует
попасть на виселицу!
– О,
это славный малый, безобидный и сговорчивый, – продолжала г-жа Фурнишон.
– А
что он делает со всем этим железом?
– Продает
на вес.
– На
вес! – повторил г-н де Луаньяк. – И вы говорите, что он дал вам
десять экю? За что?
– За
старую кирасу и старую каску.
– Допустим,
что обе они весят фунтов двадцать, это выходит по пол-экю за фунт. Тысяча
чертей, как говорит один мой знакомый; за этим что-то кроется!
– Как
жаль, что я не могу привести этого славного торговца к себе в замок! –
сказал Шалабр, и глаза его разгорелись. – Я бы продал ему добрых три
тысячи фунтов железа – и шлемы, и наручники, и кирасы.
– Как?
Вы продали бы латы своих предков? – насмешливо спросил Сент-Малин.
– Ах,
сударь, – сказал Эсташ де Мираду, – вы поступили бы неблаговидно:
ведь это священные реликвии.
– Подумаешь! –
возразил Шалабр. – В настоящее время мои предки сами превратились в
реликвии и нуждаются только в молитвах за упокой души.
За столом
царило теперь все более и более шумное оживление благодаря бургундскому,
которого пили немало: блюда у Фурнишонов были хорошо наперчены.
Голоса
достигали самого высокого диапазона, тарелки гремели, головы наполнились
туманом, и сквозь него каждый гасконец видел все в розовом свете, кроме
Милитора, не забывавшего о своем падении, и Карменжа, не забывавшего о своем
паже.
– И
веселятся же эти люди, – сказал Луаньяк своему соседу, коим оказался
именно Эрнотон, – а почему – сами не знают.
– Я
тоже не знаю, – ответил Карменж, – правда, что до меня, то я
исключение – я вовсе не в радостном настроении.
– И
напрасно, сударь мой, – продолжал Луаньяк, – вы ведь из тех, для кого
Париж – золотая жила, рай грядущих почестей, обитель блаженства.
Эрнотон
отрицательно покачал головой.
– Да
ну же!
– Не
смейтесь надо мной, господин де Луаньяк, – сказал Эрнотон. – Вы,
кажется, держите в руках все нити, приводящие большинство из нас в движение.
Сделайте же мне одну милость – не обращайтесь с виконтом Эрнотоном де
Карменжем, как с марионеткой.
– Я
готов оказать вам и другие милости, господин виконт, – сказал Луаньяк,
учтиво наклоняя голову. – Двоих из собравшихся здесь я выделил с первого
взгляда: вас – столько в вашей внешности достоинства и сдержанности –
и другого молодого человека, вон того, такого скрытного и мрачного с виду.
– Как
его имя?
– Господин
де Сент-Малин.
– А
почему вы именно нас выделили, сударь, разрешите спросить, если, впрочем, я не
проявляю чрезмерного любопытства?
– Потому
что я вас знаю, вот и все.
– Меня? –
с удивлением спросил Эрнотон.
– Вас,
и его, и всех, кто здесь находится.
– Странно.
– Да,
но необходимо.
– Почему
необходимо?
– Потому
что командир должен знать своих солдат.
– Значит,
все эти люди…
– Завтра
будут моими солдатами.
– Но
я думал, что господин д'Эпернон…
– Тсс!
Не произносите здесь этого имени или, вернее, не произносите здесь вообще
никаких имен. Навострите слух и закройте рот, и поскольку я обещал вам какие
угодно милости, считайте одной из них этот совет.
– Благодарю
вас, сударь.
Луаньяк
отер усы и встал.
– Господа, –
сказал он, – раз случай свел здесь сорок пять земляков, осушим стаканы
испанского вина за благоденствие всех присутствующих.
Предложение
это вызвало бурные рукоплескания.
– Все
они большей частью пьяны, – сказал Луаньяк Эрнотону, – вот подходящий
момент выведать у каждого его подноготную, но времени, к сожалению, мало.
Затем,
повысив голос, он крикнул:
– Эй,
мэтр Фурнишон, удалите-ка отсюда женщин, детей и слуг.
Лардиль,
ворча, поднялась со своего места: она не успела доесть сладкого.
Милитор
не шевельнулся.
– А
ты там, что, не слышал? – сказал Луаньяк, устремляя на мальчика взгляд, не
допускающий возражений… – Ну, живо, на кухню, господин Милитор!
Через
несколько мгновений в зале оставались только сорок пять сотрапезников и г-н де
Луаньяк.
– Господа, –
начал последний, – каждый из нас знает, кем именно он вызван в Париж, или
же, во всяком случае, догадывается об этом. Ладно, ладно, не выкрикивайте имен:
вы знаете, и хватит. Известно вам также, что вы прибыли для того, чтобы
поступить в его распоряжение.
Со всех
концов зала раздался одобрительный ропот. Но так как каждый знал только то, что
касалось его лично, и понятия не имел, что сосед его явился, вызванный сюда той
же властью, все с удивлением глядели друг на друга.
– Ладно, –
сказал Луаньяк. – Переглядываться, господа, будете потом. Не беспокойтесь,
вам хватит времени свести знакомство. Итак, вы явились сюда, чтобы повиноваться
этому человеку, признаете вы это?
– Да,
да! – закричали все сорок пять. – Признаем.
– Так
вот, для начала, – продолжал Луаньяк, – вы без лишнего шума оставите
эту гостиницу и переберетесь в предназначенное для вас помещение.
– Для
всех нас? – спросил Сент-Малин.
– Для
всех.
– Мы
все вызваны и все здесь на равных началах? – спросил Пердикка, стоявший на
ногах так нетвердо, что для сохранения равновесия ему пришлось охватить рукой
шею Шалабра.
– Осторожнее, –
произнес тот, – вы изомнете мне куртку.
– Да,
вы все равны перед волей своего повелителя.
– Ого,
сударь, – сказал, вспыхнув, Карменж, – простите, но мне никто не
говорил, что господин д'Эпернон будет именоваться моим повелителем.
– Подождите.
– Я,
значит, не так понял.
– Да
подождите же, буйная голова!
Воцарилось
молчание, большинство ожидало дальнейшего с любопытством, кое-кто – с
нетерпением.
– Я
еще не сказал вам, кто будет вашим повелителем.
– Да, –
сказал Сент-Малин, – но вы сказали, что таковой у нас будет.
– У
всех есть господин! – вскричал Луаньяк. – Но если вы слишком
загордились, чтобы согласиться на того, кто был только что назван, ищите
повыше. Я не только не запрещаю вам этого, я готов вас поощрить.
– Король, –
прошептал Карменж.
– Тихо, –
сказал Луаньяк. – Вы явились сюда, чтобы повиноваться, так повинуйтесь же.
А пока – вот письменный приказ, который я попрошу прочитать вас вслух,
господин Эрнотон.
Эрнотон
медленно развернул пергамент, протянутый ему Луаньяком, и громко прочитал:
– «Приказываю
господину де Луаньяку принять командование над сорока пятью дворянами, которых
я вызвал в Париж с согласия его величества.
Ногаре
де Ла Валетт герцог д'Эпернон», Все, пьяные или протрезвевшие, низко
склонились. Только выпрямиться удалось не всем одинаково быстро.
– Итак,
вы меня выслушали, – сказал г-н де Луаньяк, – следовать за мной надо
немедленно. Ваши вещи и прибывшие с вами люди останутся здесь, у мэтра
Фурнишона. Он о них позаботится, а впоследствии я за ними пришлю. Пока все,
собирайтесь поскорее: лодки ждут.
– Лодки? –
повторили гасконцы. – Мы, значит, поедем по воде?
И они
стали переглядываться с жадным любопытством.
– Разумеется, –
сказал Луаньяк, – по воде. Чтобы попасть в Лувр, надо переплыть реку.
– В
Лувр! В Лувр! – радостно бормотали гасконцы. – Черти полосатые! Мы
отправляемся в Лувр?
Луаньяк
вышел из-за стола и пропустил мимо себя всех сорок пять гасконцев, считая их,
словно баранов. Затем он повел их по улицам до Нельской башни.
Там
находились три большие барки. На каждую погрузилось пятнадцать пассажиров, и
барки тотчас же отплыли.
– Что
же, черт побери, будем мы делать в Лувре? – размышляли самые бесстрашные;
холод на реке протрезвил их, к тому же они были большей частью неважно одеты.
– Вот
бы мне сейчас мою кирасу! – прошептал Пертинакс де Монкрабо.
|