Глава 18.
КАЗНА ШИКО
Шико
провел всю ночь, грезя в своем кресле.
Он
именно грезил, ибо осаждали его не столько мысли, сколько видения.
Возвратиться
к прошлому, испытать, как чей-то уловленный тобою взгляд, один-единственный
взгляд внезапно озарил целую эпоху жизни, уже почти изгладившуюся из памяти, не
значит просто думать о чем-то.
В
течение всей ночи Шико жил в мире, уже оставленном далеко позади и населенном
тенями знаменитых людей и прелестных женщин. Как бы озаренные взором бледной
обитательницы таинственного дома, словно верным светильником, проходили они
перед ним одна за другой – и за ними тянулась целая цепь воспоминаний радостных
или ужасных.
Шико,
так сетовавший, возвращаясь из Лувра, что ему не придется поспать, теперь и не
подумал лечь.
Когда же
рассвет заглянул к нему в окно, он мысленно произнес:
«Время
призраков прошло, пора подумать и о живых».
Он
встал, опоясался своей длинной шпагой, набросил на плечи темно-красный плащ из
такой плотной шерстяной ткани, что его не промочил бы даже сильный ливень, и со
стоической твердостью мудреца обследовал свою казну и подошвы своих башмаков.
Последние
показались Шико вполне достойными начать путешествие. Что касается казны, то ей
следовало уделить особое внимание.
Поэтому
в развитии нашего повествования мы сделаем паузу и расскажем читателю о казне
Шико.
Обладавший,
как всем известно, изобретательностью и воображением, Шико выдолбил часть
главной балки, проходившей через весь его дом из конца в конец: балка эта
содействовала и украшению жилища, ибо была пестро раскрашена, и его прочности,
ибо имела не менее восемнадцати дюймов в диаметре.
Выдолбив
эту балку на полтора фута в длину и на шесть дюймов в ширину, он устроил в ней
казнохранилище, содержавшее тысячу золотых экю.
Вот
какой расчет произвел при этом Шико:
«Я трачу
ежедневно, – сказал он себе, – двадцатую часть одного из этих экю:
значит, денег у меня хватит на двадцать тысяч дней. Столько я, конечно, не
проживу, но половину прожить могу. Надо, однако, учесть, что к старости и
потребности и, следовательно, расходы у меня увеличатся, ибо недостаток
жизненных сил придется восполнять жизненными удобствами. В общем, здесь у меня
на двадцать пять – тридцать лет жизни, этого, слава богу, вполне
достаточно!»
Произведя
вместе с Шико этот расчет, мы убедимся, что он был одним из состоятельнейших
рантье города Парижа. Уверенность в будущем наполняла его некоторой гордостью.
Шико
вовсе не был скуп, долгое время он даже отличался мотовством, но к нищете он
испытывал отвращение, ибо знал, что она свинцовой тяжестью давит на плечи и
сгибает даже самых сильных.
И
потому, заглянув в это утро в свое казнохранилище, чтобы произвести расчеты с
самим собою, он подумал:
«Черти
полосатые! Время сейчас суровое и не располагает к щедрости. С Генрихом мне
стесняться не приходится. Даже эта тысяча экю досталась мне не от него, а от
одного моего дядюшки, который обещал оставить в шесть раз больше: правда,
дядюшка этот был холостяк. Если бы сейчас была еще ночь, я пошел бы к королю и
выудил бы у него из кармана сотню луидоров. Но уже рассвело, и я вынужден
рассчитывать только на себя.., и на Горанфло».
При
мысли о том, чтобы выудить деньги у Горанфло, достойный друг приора улыбнулся.
«Красиво
было бы, – продолжал он размышлять, – если бы мэтр Горанфло,
обязанный мне своим благополучием, отказал в ста луидорах приятелю, уезжающему
по делам короля, который ему, Горанфло, дал аббатство святого Иакова.
Ах, – продолжал он, – Горанфло теперь изменился. Да, но Робер
Брике – по-прежнему Шико. Однако ведь я еще под покровом ночи должен был
явиться за письмом короля, знаменитым письмом, от которого при Наваррском дворе
должен вспыхнуть пожар. А сейчас уже рассвело. Что ж, я придумал, каким
способом получу его, и при этом смогу даже нанести мощный удар по черепу
Горанфло, если мозг его окажется чересчур непонятливым. Итак – вперед!»
Шико
положил на место доску, прикрывавшую его тайник, прибил ее четырьмя гвоздями и
сверху закрыл плитой, засыпав ее пылью, чтобы заполнить пазы. Уже собираясь
уходить, он еще раз оглядел эту комнату, в которой уже много счастливых дней
прожил ни для кого недостижимый, скрытый так же верно, как сердце в
человеческой груди.
Затем он
окинул взглядом дом напротив.
«Впрочем, –
подумал он, – эти черти – Жуаезы – способны в одну прекрасную
ночь поджечь мой особнячок, чтобы хоть на мгновение привлечь к окну незримую
даму. Эге! Но если они сожгут дом, то моя тысяча экю превратится в золотой
слиток! Кажется, благоразумнее всего было бы зарыть деньги в землю. Да не
стоит: если господа Жуаезы сожгут дом, король возместит мне убытки».
Успокоенный
этими соображениями, Шико запер дверь комнаты, забрав с собой ключ. Выйдя за
порог и направляясь к берегу, он подумал:
«Между
прочим, этот Никола Пулен может заявиться сюда, найти мое отсутствие
подозрительным и… Да что это сегодня утром у меня в голове все какие-то заячьи
мысли! Вперед! Вперед!»
Когда
Шико запирал входную дверь так же тщательно, как и дверь своей комнаты, он
заметил слугу неизвестной дамы, который, сидя у своего окна, дышал свежим
воздухом; видимо, он рассчитывал, что так рано утром никто его не увидит.
Как мы
уже говорили, человек этот был совершенно изуродован раной, нанесенной ему в
левый висок и захватившей также часть щеки.
Кроме
того, одна бровь, сместившаяся благодаря силе удара, почти совсем скрывала
левый глаз, ушедший глубоко в орбиту. Но странная вещь! – при облысевшем
лбе и седеющей бороде у него был очень живой взгляд, а другая, неповрежденная
щека казалась юношески гладкой.
При виде
Робера Брике, спускавшегося со ступенек крыльца, он прикрыл голову капюшоном.
Он
собрался было отойти от окна, но Шико знаком попросил его остаться.
– Сосед! –
крикнул Шико. – Из-за вчерашнего шума мой дом мне просто опротивел. Я на
несколько недель еду на свою мызу. Не будете ли вы так любезны время от времени
поглядывать в эту сторону?
– Хорошо,
сударь, – ответил незнакомец, – охотно это сделаю.
– А
если обнаружите каких-нибудь жуликов… – У меня есть хороший аркебуз,
сударь, будьте покойны.
– Благодарю,
сосед. Однако я хотел бы попросить еще об одной услуге.
– Я
вас слушаю.
Шико
сделал вид, что измеряет взглядом расстояние, отделяющее его от собеседника.
– Кричать
отсюда о подобных вещах мне не хотелось бы, дорогой сосед, – сказал он.
– Тогда
я спущусь вниз, – ответил неизвестный.
Действительно,
он исчез из поля зрения Шико. Тот подошел поближе к дому напротив и услышал за
дверью приближающиеся шаги, потом дверь открылась, и Шико очутился лицом к лицу
со своим соседом.
На этот
раз тот совсем закрыл лицо капюшоном.
– Сегодня
утром что-то очень холодно, – заметил он, желая скрыть или как-то
объяснить принятую им предосторожность.
– Ледяной
ветер, сосед, – ответил Шико, нарочно стараясь не глядеть на своего
собеседника, чтобы не смущать его.
– Я
вас слушаю, сударь.
– Так
вот, – сказал Шико, – я уезжаю.
– Вы
уже изволили мне это сообщить.
– Я
помню, помню. Но дома я оставил деньги.
– Напрасно,
сударь, напрасно. Возьмите их с собой.
– Ни
в коем случае. Человеку недостает легкости и решимости, когда в дороге он
пытается спасти не только свою жизнь, но и кошелек. Поэтому я оставил в доме
деньги. Правда, они хорошо спрятаны, так хорошо, что за них можно опасаться только
в случае пожара. Если бы это произошло, прошу вас, как своего соседа,
проследить, когда загорится одна толстая балка: видите, там, справа, конец ее
выступает наружу в виде головы дракона. Проследите, прошу вас, и пошарьте в
пепле.
– Право
же, сударь, – с явным неудовольствием ответил незнакомец, –
это – просьба довольно стеснительная. Делать такие признания больше
подобает близкому другу, чем человеку, вам незнакомому, которого вы и не можете
знать.
Произнося
эти слова, он пристально вглядывался в лицо Шико, расплывшееся в
приторно-любезной улыбке.
– Что
правда, то правда, – ответил тот, – я вас не знаю, но я очень
доверяюсь впечатлению, которое на меня производят лица, а у вас, по-моему, лицо
честного человека.
– Однако
же, сударь, поймите, какую вы возлагаете на меня ответственность. Ведь вполне
возможно, что вся эта музыка, которой нас угощали, надоест моей госпоже, как
она надоела вам, и тогда мы отсюда выедем.
– Ну
что ж, – ответил Шико, – тогда ничего уж не поделаешь, и не с вас я
стану спрашивать, сосед.
– Спасибо
за доверие, проявленное к незнакомому вам бедняку, – сказал с поклоном
слуга. – Постараюсь оправдать его.
И,
попрощавшись с Шико, он возвратился к себе.
Шико, со
своей стороны, любезно раскланялся. Когда дверь за незнакомцем закрылась, он прошептал
ему вслед:
– Бедный
молодой человек! Он-то по-настоящему призрак. А ведь я видел его таким веселым,
жизнерадостным, красивым!
|
