Глава 30.
ЛАБОРАТОРИЯ
Реми
повел Диану в соседнюю комнату, нажал пружину, скрытую под одной из дощечек
паркета, и потайной люк, тянувшийся от середины комнаты до стены, откинулся.
В
отверстие люка видна была темная, узкая и крутая лестница. Реми первый
спустился на несколько ступенек и протянул Диане руку; опираясь на нее, Диана
пошла вслед за ним. Двадцать крутых ступенек этой лестницы, вернее сказать,
этого трапа вели в подземелье круглой формы, вся обстановка которого состояла
из печи с огромным очагом, квадратного стола, двух плетеных стульев и, наконец,
множества склянок и жестянок.
Единственными
обитателями подземелья были коза, не блеявшая, и птицы, все до единой
безмолвствовавшие: в этом мрачном подземельном тайнике они казались призраками
тех живых существ, обличье которых носили.
В печи,
едва тлея, догорал огонь; густой черный дым беззвучно уходил в трубу,
проложенную вдоль стены.
Из
змеевика перегонного куба, стоявшего на очаге, медленно, капля за каплей,
стекала золотистая жидкость. Капли падали во флакон, сделанный из белого стекла
толщиной в два пальца, но вместе с тем изумительно прозрачного. Флакон
непосредственно сообщался со змеевиком куба.
Очутившись
среди всех этих предметов таинственного вида и назначения, Диана не выказала ни
изумления, ни страха; казалось, обычные житейские впечатления нимало не могли
воздействовать на эту женщину, уже пребывавшую вне жизни. Реми знаком велел ей
остановиться у подножия лестницы. Так она и сделала.
Молодой
человек зажег лампу; ее тусклый свет упал на все те предметы, о которых мы
сейчас рассказали читателю и которые до той поры дремали или бесшумно
шевелились во мраке.
Затем,
он подошел к глубокому колодцу, вырытому у одной из стен подземелья и не
обнесенному кладкой, взял ведро и, привязав его к длинной веревке без блока,
спустил в воду, зловеще черневшую в глубине колодца; послышался глухой всплеск,
и минуту спустя Реми вытащил ведро, до краев полное воды, ледяной и чистой, как
кристалл.
– Подойдите,
сударыня, – сказал Реми.
Диана
подошла.
В это
внушительное количество воды он уронил одну-единственную каплю жидкости,
содержавшейся во флаконе, и вода вся мгновенно окрасилась в желтый цвет; затем
желтизна исчезла, и вода спустя десять минут снова стала совершенно прозрачной.
Лишь
неподвижность взгляда Дианы свидетельствовала о глубоком внимании, с которым
она следила за этими превращениями. Реми посмотрел на Диану.
– Что
же дальше? – спросила она.
– Что
дальше? Окуните теперь в эту воду, не имеющую ни цвета, ни вкуса, ни
запаха, – окуните в нее цветок, перчатку, носовой платок; пропитайте этой
водой душистое мыло, налейте ее в кувшин, из которого ею будут пользоваться,
чтобы чистить зубы, мыть руки или лицо, – и вы увидите, как это видали при
дворе Карла Девятого, что цветок задушит своим ароматом, перчатка отравит
соприкосновением с кожей, мыло убьет, проникая в поры. Брызните,одну каплю этой
бесцветной жидкости на фитиль свечи или лампы – он пропитается ею
приблизительно на дюйм, и в течение часа свеча или лампа будет распространять
вокруг себя смерть, а затем – начнет снова гореть так же безобидно, как
всякая другая свеча или всякая другая лампа!
– Вы
уверены в том, что говорите, Реми? – спросила Диана.
– Все
эти опыты я проделал, сударыня; поглядите на этих птиц – они уже не могут
спать и не хотят есть: они отведали такой воды. Поглядите на эту козу, поевшую
травы, политой такой водой: она линяет, у нее блуждающие глаза; если даже мы
вернем ее теперь к свободе, к свету, природе – все будет напрасно; она
обречена, если только, вновь очутясь на приволье, она благодаря природному своему
инстинкту не найдет какого-либо из тех противоядий, которые животные чуют, а
люди не знают.
– Можно
посмотреть этот флакон, Реми? – спросила Диана.
– Да,
сударыня, сейчас, когда вся жидкость уже вытекла – можно. Но погодите
немного!
С
бесконечными предосторожностями Реми отъединил флакон от змеевика, тотчас
закупорил горлышко флакона кусочком мягкого воска, сровнял воск с краями
горлышка, которое поверх воска еще закрыл обрывком шерсти, и подал флакон своей
спутнице.
Диана
взяла его без малейшего волнения, подняла на уровень лампы и, поглядев
некоторое время на густую жидкость, которой он был наполнен, сказала:
– Достаточно;
когда придет время, мы сделаем выбор между букетом, перчатками, лампой, мылом и
кувшином с водой. А хорошо ли эта жидкость сохраняется в металле?
– Она
его разъедает.
– Но
ведь флакон, пожалуй, может разбиться?
– Не
думаю, вы видите, какой толщины стекло; впрочем, мы можем заключить его в
золотой футляр.
– Стало
быть, вы довольны, Реми? – спросила Диана.
На ее
губах заиграла бледная улыбка, придавая им ту видимость жизни, которую лунный
луч дарит предметам, пребывающим в оцепенении.
– Доволен,
как никогда, сударыня, – ответил Реми, – наказывать злодеев –
значит применять священное право самого господа бога.
– Слушайте,
Реми, слушайте… – Диана насторожилась.
– Вы
что-нибудь услыхали?
– Да..,
как будто стук копыт, Реми, это, наверно, наши лошади.
– Весьма
возможно, сударыня. Ведь назначенный час уже близок, но теперь я их отошлю.
– Почему
так?
– Разве
они еще нужны?
– Вместо
того чтобы поехать в Меридор, Реми, мы поедем во Фландрию. Оставьте лошадей!
– А!
Понимаю.
Теперь в
глазах слуги сверкнул луч радости, который можно было сравнить только с
улыбкой, скользнувшей по губам Дианы.
– Но
Граншан… – тотчас прибавил он. – Что мы сделаем с Граншаном?
– Граншан,
как я вам уже сказала, должен отдохнуть. Он останется в Париже и продаст этот
дом, который нам уже не нужен. Но вы должны вернуть свободу всем этим
несчастным, ни в чем не повинным животным, которых мы в силу необходимости
заставили страдать. Вы сами сказали: быть может, господь позаботится об их
спасении.
– А
все эти очаги, реторты, перегонные кубы?
– Раз
они были здесь, когда мы купили этот дом, что за важность, если другие найдут
их здесь после нас?
– А
порошки, кислоты, эссенции?
– В
огонь, Реми, все в огонь!
– В
таком случае – уйдите.
– Уйти?
Мне?
– Да,
или, по крайней мере, наденьте эту стеклянную маску.
Реми
подал Диане маску, которую она тотчас надела; сам же, прижав ко рту и к носу
большой шерстяной тампон, взялся за веревку горна, и едва тлевшие угли стали
разгораться. Когда огонь запылал, Реми бросил туда порошки, которые,
воспламеняясь, весело затрещали, одни сверкали зелеными огоньками, другие
рассыпались бледными, как сера, искрами; бросил он и эссенции, которые не
загасили пламя, а, словно огненные змеи, взвились вверх по трубе с глухим
шумом, подобным отдаленным раскатам грома. Когда наконец все стало добычей
огня, Реми сказал:
– Вы
правы, сударыня, если кто-нибудь и откроет теперь тайну нашего подземелья, он
подумает, что здесь жил алхимик. В наши дни колдунов еще жгут, но алхимиков
уважают.
– А
впрочем, Реми, – ответила Диана, – если б нас сожгли, это, думается
мне, было бы не более как справедливо; разве мы не отравители? И если только,
прежде чем взойти на костер, мне удастся выполнить свою задачу, эта смерть
будет для меня не страшнее любой другой: большинство древних мучеников умерло
именно так.
Реми
жестом дал Диане понять, что согласен с ней; взяв флакон из рук своей госпожи,
он тщательно завернул его. В эту минуту в наружную дверь постучались.
– Это
ваши люди, сударыня, вы не ошиблись. Подите скорее наверх и окликните их, а я
тем временем закрою люк.
Диана
повиновалась. Оба они были настолько пронизаны одной и той же мыслью, что
трудно было сказать, кто из них держит другого в подчинении.
Реми
поднялся вслед за ней и нажал пружину; подземелье снова закрылось. Диана
застала Граншана у двери; разбуженный шумом, он пошел открыть. Старик немало
удивился, услышав о предстоящем отъезде своей госпожи; она сообщила ему об
этом, не сказав, куда держит путь.
– Граншан,
друг мой, – сказала она, – Реми и я, мы отправляемся в паломничество
по обету, данному уже давно; никому не говорите об этом путешествии. И
решительно никому не открывайте моего имени.
– Все
исполню, сударыня, клянусь вам, – ответил старый слуга. – Но ведь я
еще увижусь с вами?
– Разумеется,
Граншан, разумеется; мы непременно увидимся, если не в этом мире, то в ином.
Да, к слову сказать, Граншан, этот дом нам больше не нужен.
Диана
вынула из шкафа связку бумаг.
– Вот
все документы на право владения им; вы его сдадите внаймы или продадите: если в
течение месяца вы не найдете ни покупщика, ни нанимателя, вы просто-напросто
оставите его и возвратитесь в Меридор.
– А
если я найду покупщика, сударыня, то сколько за него взять?
– Сколько
хотите.
– А
деньги привезти в Меридор?
– Оставьте
их себе, славный мой Граншан.
– Что
вы, сударыня! Такую большую сумму?
– Конечно!
Разве не моя святая обязанность вознаградить вас за верную службу, Граншан? И
разве, кроме моего долга вам, я не должна также уплатить по всем обязательствам
моего отца?
– Но,
сударыня, без купчей, без доверенности я ничего не могу сделать.
– Он
прав, – вставил Реми.
– Найдите
способ все это уладить, – сказала Диана.
– Нет
ничего проще: дом куплен на мое имя, я подарю его Граншану, и тогда он будет
вправе продать его кому захочет.
– Так
и сделайте!
Реми
взял перо и под своей купчей проставил дарственную запись.
– А
теперь прощайте, – сказала графиня Монсоро Граншану, сильно расстроенному
тем, что он остается в доме совершенно один. – Прощайте, Граншан; велите
подать лошадей к крыльцу, а я пока закончу все приготовления.
Диана
поднялась к себе, кинжалом вырезала портрет из рамы, свернула его трубкой,
завернула в шелковую ткань и положила в свой чемодан. Зиявшая пустотой рама,
казалось, еще красноречивее прежнего повествовала о скорби, свидетельницей
которой она была. Теперь, когда портрет исчез, комната утратила всякое
своеобразие и стала безличной.
Перевязав
чемоданы ремнями, Реми в последний раз выглянул на улицу, чтобы проверить, нет
ли там кого-либо, кроме проводника. Помогая своей мертвенно-бледной госпоже
сесть в седло, он шепнул ей:
– Я
думаю, сударыня, этот дом последний, где нам довелось так долго прожить.
– Предпоследний,
Реми, – сказала Диана своим ровным печальным голосом.
– Какой
же будет последним?
– Могила,
Реми.
|
