Увеличить |
Глава 7.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Кончив
свою молитву, спутница Реми поднялась с колен. Теперь она была так прекрасна,
лицо ее сияло такой неземной радостью, что у графа помимо воли вырвалось
восклицание изумления и восторга.
Казалось,
она очнулась после долгого сна, утомившего ее мозг страшными видениями и
исказившего черты ее лица. Это был тяжелый сон, оставляющий на влажном челе
спящего печать призрачных, пережитых в нем терзаний.
Или же
ее можно было скорее сравнить с дочерью Иаира, которая воскресла на своем
смертном ложе и встала с него уже очищенная от грехов и готовая войти в царство
небесное.
Словно
очнувшись от забытья, молодая женщина обвела вокруг себя взглядом столь
ласковым и кротким, что Анри, легковерный, как все влюбленные, вообразил, что в
ней заговорили наконец признательность и жалость к нему.
Когда
после своей скудной трапезы военные уснули, разлегшись как попало среди
обломков, и даже Реми задремал, откинув голову на деревянную ограду насыпи, к
которой была прислонена его скамья, Анри подсел к молодой женщине и произнес
голосом тихим и нежным, как шелест ветерка:
– Сударыня,
вы живы! О, позвольте мне выразить ликование, которое я испытываю, глядя на вас
здесь, вне опасности, после того, как там я видел вас на краю гибели.
– Вы
правы, сударь, – ответила она, – я осталась жива благодаря вам
и, – прибавила она с печальной улыбкой, – радовалась бы, если бы
могла сказать, что признательна вам за это.
– Да,
сударыня, – сказал Анри, силою любви и самоотречения сохраняя внешнее
спокойствие, – я ликую даже при мысли, что спас вас для того, чтобы
вернуть вас тем, кого вы любите.
– Сударь,
те, кого я любила, умерли, тех, к кому я направлялась, тоже нет в живых.
– Сударыня, –
прошептал Анри, преклоняя колена, – обратите взор на меня, кто так
страдал, кто так любит вас. О, не отворачивайтесь! Вы молоды, вы прекрасны, как
ангел небесный! Загляните в мое сердце – и вы убедитесь, что в нем нет ни
крупицы той любви, которую другие мужчины называют этим словом. Вы не верите
мне? Вспомните часы, пережитые нами вместе, переберите их один за другим; разве
хоть один из них дал мне радость? Или надежду? И тем не менее я упорствую. Вы
заставили меня плакать, – я глотал слезы. Вы заставили меня
страдать, – я даже виду не показал, что терзаюсь. Вы толкали меня к
гибели, – я, не жалуясь, шел на смерть. Даже сейчас, в эту минуту, когда
вы отворачиваетесь от меня, когда каждое слово мое, даже самое жгучее, ледяной
каплей падает на ваше сердце, моя душа заполнена вами, и я живу единственно
потому, что вы, сударыня, живы. Разве несколько часов назад я не готов был
умереть рядом с вами? Чего я просил тогда? Ничего. Дотронулся ли я хоть раз до
вашей руки? Только ради того, чтобы вырвать вас из когтей смерти, я держал вас
в объятиях, когда не давал волнам поглотить вас, но прижался ли хоть раз грудью
к вашей груди? В моих чувствах сейчас нет ничего плотского, все это отпало от
меня, сгорело в горниле моей любви.
– О
сударь, пощадите, не говорите так со мной!
– Пощадите
меня и вы, сударыня, не осуждайте меня на смерть. Мне сказали, что вы никого не
любите. О, повторите это сами! Не правда ли, я прошу вас о странной милости: любящий
хочет услышать, что он не любим? Но я предпочитаю это, – ведь оно
означает, что вы бесчувственны и к другим. О сударыня, сударыня, вы,
единственная в жизни, кого я обожаю, ответьте мне!
Несмотря
на все мольбы Анри, единственным ответом ему был вздох.
– Вы
не говорите ни слова, – продолжал граф. – Реми, по крайней мере,
испытывает ко мне больше жалости: он-то пытался меня утешить. О, я понимаю, вы
не отвечаете, так как не хотите сказать мне, что ехали во Фландрию встретиться
с человеком, который счастливее меня, а ведь я молод, надежды моего брата
связаны и с моей жизнью, а я умираю у ваших ног, и вы не хотите сказать мне: «Я
любила, но больше не люблю», или же: «Я люблю, но перестану любить».
– Граф, –
торжественно произнесла молодая женщина, – не говорите мне того, что
обычно говорят женщинам, – я существо иного мира и давно уже не живу в
этой юдоли. Если бы вы не выказали мне такого благородства, такой доброты,
такого великодушия, если бы в глубине моего сердца не теплилось нежное чувство
к вам – чувство сестры к брату, я сказала бы: «Встаньте, граф, не
утомляйте больше мой слух, ибо слова любви внушают мне ужас». Но я не скажу вам
этого, потому что мне больно видеть ваши страдания. Более того: теперь, когда я
вас знаю, я взяла бы вашу руку, прижала бы к своему сердцу и охотно сказала бы
вам: «Видите, сердце мое не бьется. Живите подле меня, если хотите, и будьте со
дня на день, если вам это будет радостно, свидетелем того, как в муках погибает
тело, умирающее от терзаний души». Но эту жертву с вашей стороны, которую вы, я
уверена, принесли бы, как счастье…
– О
да! – вскричал Анри.
– Так
вот, эту жертву я принять не могу. С сегодняшнего дня в моей жизни наступил
перелом, я уже не вправе опираться даже на руку великодушного друга,
благороднейшего из людей, который дремлет тут неподалеку от нас, вкушая
блаженство недолгого забвения. Увы, бедный мой Реми, – продолжала она, и
впервые в голосе ее Анри уловил нотки теплого чувства, – пробуждение и
тебе сулит печаль. Ты не знаешь, куда устремлены мои помыслы, ты не читал в
моих глазах, ты не подозреваешь, что, проснувшись, останешься один на земле,
ибо в одиночестве должна я предстать перед богом.
– Что
вы сказали? – вскричал Анри. – Неужто и вы хотите умереть?
Разбуженный
горестным возгласом молодого человека, Реми поднял голову и прислушался.
– Вы
видели, что я молилась? Не так ли? – молвила молодая женщина.
Анри
кивнул головой.
– Эта
молитва была прощанием с земной жизнью. Та великая радость, которую вы,
несомненно, прочли на моем лице, так же озарила бы его, если бы ангел смерти
явился ко мне и сказал: «Встань, Диана, и следуй за мной к подножию престола
господня».
– Диана,
Диана!.. – прошептал Анри. – Теперь я знаю, как вас зовут… Диана,
дорогое, обожаемое имя.
И
несчастный лег у ног молодой женщины, повторяя ее имя в опьянении какого-то
невыразимого блаженства.
– Молчите! –
произнесла размеренным голосом молодая женщина, – забудьте это вырвавшееся
у меня имя. Никому из живущих не дано право вонзать мне клинок в сердце,
произнося его.
– О,
сударыня, – вскричал Анри, – теперь, когда я знаю ваше имя, не
говорите мне, что решили умереть.
– Я
и не говорю этого, сударь, – все так же твердо ответила молодая
женщина. – Я сказала, что готовлюсь покинуть этот мир слез, ненависти,
земных страданий, низменной алчности и непроизносимых желаний. Я сказала, что
мне больше нечего делать среди подобных мне тварей божиих. Слезы в глазах моих
иссякли, кровь уже не бьется в моем сердце, в голове моей не шевелится больше
ни одна мысль, с тех пор как та мысль, которая владела мной, умерла. Я сейчас
всего-навсего жертва, не имеющая никакой ценности, ибо сама я уже ничем не
жертвую, отказываясь от света, – ни желаниями, ни надеждами. Но все же я
отдаю себя господу такой, какая я есть, и уповаю, что он смилосердствует надо
мной, ибо дал мне так много страданий и не пожелал, чтобы я от них погибла.
Услышав
эти слова, Реми встал и подошел к своей госпоже.
– Вы
покидаете меня? – мрачно спросил он.
– Да,
чтобы посвятить себя богу, – ответила Диана, воздев к небу руку, исхудалую
и бледную, как у кающейся Марии Магдалины.
– Вы
правы, – молвил Реми, снова понуря голову. – Вы правы.
В
момент, когда Диана опускала руку, он охватил ее обеими своими руками и прижал
к груди, как если бы это были мощи какой-нибудь святой мученицы.
– Как
я ничтожен по сравнению с этими двумя сердцами! – произнес со вздохом
Анри, трепеща от благоговейного ужаса.
– Вы
единственный человек, – ответила Диана, – на котором глаза мои дважды
останавливались с того дня, как я дала обет навеки отвратить их от всего
земного.
Анри
преклонил колени.
– Благодарю
вас, сударыня, – прошептал он, – ваша душа раскрылась передо мной,
благодарю вас: отныне ни одно слово, ни один порыв моего сердца не выдадут
того, что я исполнен любви к вам. Вы принадлежите всевышнему, да не осмелюсь я
ревновать к богу.
Едва он
произнес эти слова и встал, весь проникнутый тем благостным чувством духовного
обновления, которое возникает всякий раз, когда принимаешь великое и
непреклонное решение, как с равнины, еще окутанной туманом явственно донеслись
звуки труб.
Онисские
кавалеристы схватились за оружие и, не дожидаясь команды, вскочили на коней.
Анри
прислушался.
– Господа,
господа! – вскричал он. – Это трубы адмирала, я узнаю их, узнаю. Боже
великий, да возвестят они, что мой брат жив!
– Вот
видите, – сказала Диана, – у вас есть еще желания, есть еще люди,
которых вы любите. К чему же, дитя, предаваться отчаянию, уподобляясь тем, кто
ничего уже не желает, никого не любит?
– Коня, –
вскричал Анри, – дайте мне ненадолго коня!
– Но
как же вы поедете? – спросил офицер. – Ведь мы окружены водой!
– Однако
вы сами видите, что по равнине ехать можно: они же ведь едут, раз мы слышим
трубы!
– Поднимитесь
на насыпь, граф, – предложил офицер, – погода проясняется, может
быть, вы что-нибудь увидите.
– Иду, –
отозвался Анри.
Анри
направился к возвышенности, на которую ему указал офицер. Трубы время от
времени продолжали звучать, не приближаясь и не удаляясь.
Реми
опустился на прежнее место рядом с Дианой.
|