ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1.
МОНСЕНЬЕР.
(Продолжение)
В эту
минуту какой-то человек, подталкиваемый служителем, тяжелой поступью вошел в
зал и с почтительным видом направился не то к бургомистру, не то к принцу
Оранскому.
– Ага! –
воскликнул бургомистр. – Это ты, мой друг?
– Я
самый, господин бургомистр, – ответил вновь пришедший.
– Монсеньер, –
сказал бургомистр, – вот человек, которого мы посылали в разведку.
Услыхав
обращение «монсеньер», относившееся не к принцу Оранскому, разведчик сделал
жест, выражавший изумление и радость, и быстро приблизился, чтобы лучше
разглядеть того, кого так титуловали.
Вновь
пришедший принадлежал к числу тех фламандских моряков, которых очень легко
узнать по их столь характерной наружности – квадратной голове, голубым
глазам, короткой шее и широким плечам; моряк вертел в корявых пальцах мокрую
шерстяную шапку, а когда он подошел к начальству вплотную, то обнаружилось, что
он оставил на каменных плитах широкий влажный след; его грубая одежда промокла
насквозь, с нее стекала вода.
– Ого-го!
Храбрец вернулся вплавь, – сказал незнакомец, останавливая на моряке тот
властный взгляд, которому немедленно покоряются и воин и слуга, ибо в нем
одновременно чувствуется и суровость и ласка.
– Да,
монсеньер, да, – поспешно подтвердил моряк, – а Шельда широка да и
быстра, монсеньер.
– Говори,
Гоэс, говори, – продолжал неизвестный, хорошо знавший, какую милость он
оказывал простому матросу, называя его по имени.
Он
правильно рассчитал: с этой минуты, по-видимому, он один стал существовать для
Гоэса и к нему одному Гоэс обращался в дальнейшем, хотя был послан другим лицом
и, следовательно, более всего этому лицу должен был дать отчет в своей миссии.
– Монсеньер, –
начал матрос, – я взял самую маленькую свою лодчонку; назвав пароль, я миновал
заграждение, образованное на Шельде нашими судами, и добрался до этих проклятых
французов – ах! простите, монсеньор!
Гоэс
осекся.
– Продолжай,
продолжай, – с улыбкой сказал неизвестный, – я француз только
наполовину – стало быть, и проклятие меня поразит только наполовину.
– Так
вот, монсеньер, раз уж вы соблаговолили меня простить…
Неизвестный
милостиво кивнул ему. Гоэс продолжал:
– Так
вот, я греб в темноте, обернув весла тряпками, и вдруг услыхал оклик: «Эй, вы
там, в лодке, чего вам нужно?»
Я решил,
что этот возглас относится ко мне, и уже хотел было наугад что-нибудь ответить,
но тут позади меня крикнули: «Адмиральская шлюпка!»
Неизвестный
посмотрел на командиров и повел головой, как бы спрашивая: «Что я вам говорил?»
– В
ту же минуту, – продолжал моряк, – я как раз хотел переменить
курс, – я ощутил сильнейший толчок; моя лодка стала тонуть; вода
захлестнула меня с головой; я погрузился в бездонную пропасть; но водовороты
Шельды признали во мне старого знакомого – и я снова увидел небо. Тут я
догадался, что адмиральская шлюпка, на которой господин де Жуаез возвращался на
свою галеру, прошла над моей лодкой. Одному богу ведомо, каким чудом я не был
ни раздавлен, ни потоплен.
– Спасибо,
смелый мой Гоэс, спасибо, – сказал принц Оранский, счастливый, что его
предположения подтвердились, – ступай – и молчи обо всем!
Он
вложил в руку Гоэса туго набитый кошелек. Но моряк, по-видимому, дожидался,
чтобы и неизвестный отпустил его.
Неизвестный
сделал ему знак, выражавший благоволение, и Гоэс удалился, по-видимому, гораздо
более обрадованный милостивым знаком неизвестного, нежели щедростью принца
Оранского.
– Ну,
как, – спросил неизвестный бургомистра, – что вы скажете об этом
донесении? Неужели вы еще сомневаетесь в том, что французы снимутся с якоря,
неужели вы думаете, что господин де Жуаез вернулся из лагеря на свою галеру
только для того, чтобы мирно провести там ночь?
– Стало
быть, вы обладаете даром предвидения, монсеньер? – воскликнули горожане.
– Не
более, чем монсеньер принц Оранский, который, я в этом уверен, во всем согласен
со мной. Но как и его высочество, я хорошо осведомлен, а главное – знаю
тех, кто на той стороне.
Он рукой
указал на польдеры.
– Поэтому, –
продолжал он, – я очень удивлюсь, если они сегодня вечером не пойдут на
приступ. Итак, господа, вы должны быть в полной боевой готовности, ибо, если вы
дадите им выгадать время, они вас атакуют весьма энергично!
– Эти
господа могут по всей справедливости засвидетельствовать, что перед самым вашим
прибытием я говорил им совершенно то же, что вы сейчас, монсеньер.
– Какие
у вас, монсеньер, предположения насчет плана действий французов? – спросил
бургомистр.
– Вот
что я считаю наиболее вероятным: пехота целиком состоит из католиков и поэтому
будет драться отдельно, иначе говоря, произведет атаку с одной какой-нибудь
стороны; конница состоит из кальвинистов, следовательно, тоже будет драться
отдельно – стало быть, опасность грозит с двух сторон. Флот подчинен
господину де Жуаезу, он совсем недавно прибыл из Парижа; при дворе знают, с
какой целью адмирал отправился сюда, он захочет получить свою долю воинской
славы. В итоге – враг предпримет атаку с трех сторон.
– Так
образуем три корпуса, – предложил бургомистр.
– Образуйте
один-единственный корпус, господа, из лучших воинов, какие только у вас есть, а
тех, на кого вы не можете положиться в открытом поле, назначьте охранять
городские укрепления. Затем с этим корпусом сделайте энергичную вылазку в тот
момент, когда французы меньше всего будут этого ждать. Им кажется, что
атаковать будут они; нужно их предварить и самим на них обрушиться. Если вы
будете ждать, пока они пойдут на приступ, – вы пропали, потому что в этом
деле французы не имеют себе равных, так же как вы, господа, не имеете себе
равных, когда в открытом поле защищаете подступы к вашим городам.
Фламандцы
просияли.
– Что
я вам говорил, господа? – воскликнул Молчаливый.
– Для
меня великая честь, – сказал неизвестный, – что, сам того не зная, я
оказался одного мнения с первым полководцем нашего века.
Они
учтиво поклонились друг другу.
– Итак, –
продолжал неизвестный, – это решенное дело; вы делаете сокрушительную
вылазку, яростно атакуете вражескую пехоту и вражескую конницу. Надеюсь, ваши
командиры сумеют так руководить этой вылазкой, что вы отбросите осаждающих.
– Но
их корабли – их корабли, – сказал бургомистр, – они прорвутся
через наши заграждения, сейчас дует норд-вест, и через два часа они будут в
городе.
– Да
ведь у вас самих в Сент-Мари, на расстоянии одного лье отсюда, шесть старых
судов и тридцать лодок. Это – ваша морская баррикада, это – цепь,
заграждающая Шельду.
– Да,
да, монсеньер, совершенно верно. Откуда вы знаете все эти подробности?
Неизвестный
улыбнулся.
– Как
видите, знаю, – ответил он. – Там-то и решится исход битвы.
– В
таком случае, – продолжал бургомистр, – нужно послать нашим храбрым
морякам подкрепления.
– Напротив,
вы можете еще и свободно располагать теми четырьмя сотнями людей, которые там
находились; достаточно будет двадцати человек – сообразительных, смелых и
преданных.
Антверпенцы
вытаращили глаза.
– Согласны
ли вы, – спросил неизвестный, – ценою потери ваших шести старых
кораблей и тридцати ветхих лодок разгромить весь французский флот?
– Гм, –
протянули антверпенцы, переглядываясь между собой, – не так уж стары наши
корабли, не так уж ветхи наши лодки.
– Ну
что ж, – воскликнул неизвестный, – оцените их, и вам оплатят их
стоимость.
– Вот, –
шепотом сказал неизвестному Молчаливый, – вот те люди, с которыми мне изо
дня в день приходится бороться. О! Если бы мне противодействовали только
события, я бы давно уже одолел их!
– Так
вот, господа, – продолжал неизвестный, положив руку на туго набитую сумку,
о которой уже была речь, – оцените их, но оцените быстро! Все вы получите
от меня векселя, каждый – на свое имя; надеюсь, вы сочтете их достаточно
надежными.
– Монсеньер, –
ответил бургомистр, минуту-другую посовещавшись с десятниками и сотниками
городского ополчения. – Мы купцы, а не знатные господа, поэтому нужно
прощать нам некоторую нерешительность; поймите – ведь наши души обитают не
в наших телах, а в наших конторах. Однако в известных обстоятельствах мы ради
общего блага способны на жертвы. Итак, распоряжайтесь нашими заграждениями так,
как вы это находите нужным.
– Клянусь,
монсеньер, – вставил Молчаливый, – вы за десять минут получили от них
то, чего я добивался бы полгода.
– Итак,
господа, я распоряжаюсь вашими заграждениями, и вот что я сделаю: французы, с
адмиральской галерой во главе, попытаются прорвать их. Я удвою цепи
заграждения – цепи, протянутые поперек реки, но между ними и берегом будет
оставлено пространство, достаточное, чтобы неприятельский флот проскользнул там
и оказался посреди ваших лодок и ваших кораблей. Тогда с этих лодок и кораблей
двадцать смельчаков, которых я там оставил, зацепят французские суда
абордажными крюками, а зацепив их, подожгут ваши заграждения, предварительно
наполненные горючими веществами, и быстро уплывут в лодке.
– Вы
слышите, – воскликнул Молчаливый, – французский флот сгорит весь, без
остатка!
– Да,
весь, – подтвердил неизвестный, – тогда французы уже не смогут
отступить ни морем, ни польдерами, потому что вы откроете шлюзы Мехельна,
Берхема, Льера, Дюффаля и Антверпена. Сначала отброшенные вами, затем –
преследуемые водами прорванных вами плотин, со всех сторон окруженные этими,
внезапно нахлынувшими, все выше вздымающимися волнами, этим морем, где только
прилив и нет отлива, французы, все до единого, будут потоплены, истреблены,
уничтожены.
Командиры
разразились восторженными кликами.
– Но
есть препятствие, – сказал принц Оранский.
– Какое
же, монсеньер? – спросил неизвестный.
– То,
что потребовался бы целый день, чтобы разослать по всем этим городам
соответствующие приказания, а в нашем распоряжении – всего один час.
– Часа
достаточно, – заявил тот, кого называли монсеньером.
– Но
кто предупредит флотилию?
– Она
предупреждена.
– Кем?
– Мною.
Если бы эти господа отказались предоставить ее мне, я бы ее купил у них.
– Но
Мехельн, Льер, Дюффаль?
– Я
проездом побывал в Мехельне и Льере и послал надежного человека в Дюффаль. В
одиннадцать часов французы будут разбиты, в полночь – флот будет сожжен, в
час ночи – отступление французов будет в самом разгаре, в два часа –
Мехельн прорвет свои плотины, Льер откроет свои шлюзы, в Дюффале сделают так,
что каналы выступят из берегов. Тогда вся равнина превратится в бушующий океан,
который, правда, поглотит дома, поля, леса, селенья, но в то же время,
повторяю, поглотит французов, да так основательно, что ни один из них не
вернется во Францию.
Эти
слова были встречены молчанием, выражавшим восторг, граничивший с ужасом; затем
фламандцы принялись шумно рукоплескать.
Принц
Оранский подошел к неизвестному, протянул ему руку и сказал:
– Итак,
монсеньер, с нашей стороны все готово?
– Все, –
ответил неизвестный, – но я думаю, что и у французов все готово. Смотрите!
Он
указал пальцем на военного, только что приподнявшего ковровую завесу.
– Монсеньеры
и господа, – доложил офицер, – нам дали знать, что французы выступили
из лагеря и приближаются к городу.
– К
оружию! – воскликнул бургомистр.
– К
оружию! – повторили все присутствующие.
Неизвестный
остановил их.
– Одну
минуту, господа, – сказал он своим густым, повелительным голосом, – я
должен дать вам еще одно указание – последнее и самое важное…
– Говорите!
Говорите! – в один голос воскликнули все.
– Французы
будут застигнуты врасплох, следовательно произойдет не битва, даже не
отступление, а бегство. Чтобы успешно их преследовать, нужно быть налегке.
Скиньте ваши латы! Черт возьми! Из-за этих лат, которые сковывают ваши
движения, вы проиграли все те битвы, которые должны были выиграть. Скиньте
латы, господа, скиньте немедленно!
И
неизвестный указал на свою широкую грудь, покрытую только кожаной курткой.
– Мы
вместе будем в бою, господа командиры, – продолжал неизвестный, – а
пока – ступайте на площадь перед ратушей: там вы найдете всех ваших людей
в боевом порядке. Мы придем туда вслед за вами.
– Благодарю
вас, монсеньер, – сказал принц Оранский неизвестному, – вы разом
спасли и Бельгию и Голландию.
– Я
тронут вашими словами, принц, – ответил неизвестный.
– Согласится
ли ваше высочество обнажить шпагу против французов? – спросил принц.
– Я
устроюсь так, чтобы сражаться против гугенотов, – ответил неизвестный,
кланяясь с улыбкой, которой мог бы позавидовать его мрачный соратник и которую
понял один бог.
|