Глава 10.
СКУПЩИК КИРАС
Пертинакс
с полным основанием жалел о своей отсутствующей кирасе, ибо как раз в это самое
время он, через посредство своего странного слуги, так фамильярно обращавшегося
к господину, лишился ее навсегда.
Действительно,
едва только г-жа Фурнишон произнесла магические слова «десять экю», как лакей
Пертинакса устремился за торговцем.
Было уже
темно, да и скупщик железного лома, видимо, торопился, ибо когда Самюэль вышел
из гостиницы, он уже удалился от нее шагов на тридцать.
Лакею
пришлось поэтому окликнуть торговца.
Тот с
некоторым опасением обернулся, устремляя пронзительный взгляд на
приближавшегося к нему человека. Но, видя, что в руках у него подходящий товар,
он остановился.
– Чего
вы хотите, друг мой? – спросил он.
– Да,
черт побери, – сказал слуга, хитро подмигнув, – хотел бы сделать с
вами одно дельце.
– Ну,
так давайте поскорее.
– Вы
торопитесь?
– Да.
– Дадите
же вы мне перевести дух, черт побери!
– Разумеется,
но переводите дух побыстрее, меня ждут.
Ясно
было, что торговец еще не вполне доверяет лакею.
– Когда
вы увидите, что я вам принес, – сказал тот, – вы, будучи,
по-видимому, знатоком, не станете пороть горячку.
– А
что вы принесли?
– Чудесную
вещь, такой работы, что… Но вы меня не слушаете.
– Нет,
я смотрю.
– Что?
– Разве
вам неизвестно, друг мой, что торговля оружием запрещена по королевскому указу?
При этих
словах он с беспокойством оглянулся по сторонам. Лакей почел за благо
изобразить полнейшее неведение.
– Я
ничего не знаю, – сказал он, – я приехал из Мон-де-Марсана.
– Ну,
тогда дело другое, – ответил скупщик кирас, которого ответ этот, видимо,
несколько успокоил. – Но хоть вы и из Мон-де-Марсана, вам все же известно,
что я покупаю оружие?
– Да,
известно.
– А
кто вам сказал?
– Тысяча
чертей! Никому не понадобилось говорить, вы сами об этом достаточно громко
кричали.
– Где
же?
– У
дверей гостиницы «Меч гордого рыцаря».
– Вы,
значит, там были?
– Да.
– С
кем?
– Со
множеством друзей.
– Друзей?
Обычно в этой гостинице никого не бывает.
– Значит,
вы, наверное, нашли, что она здорово изменилась?
– Совершенно
справедливо. А откуда же явились все ваши друзья?
– Из
Гаскони, как и я сам.
– Вы –
люди короля Наваррского?
– Вот
еще! Мы душой и телом французы.
– Да,
гугеноты?
– Католики,
как святой отец наш папа, слава богу, – произнес Самюэль, снимая колпак, –
но дело не в этом. Речь идет о кирасе.
– Подойдем-ка
поближе к стене, прошу вас. На середине улицы нас слишком хорошо видно.
И они
приблизились на несколько шагов к одному дому, из тех домов, где обычно жили
парижские буржуа с кое-каким достатком; за оконными стеклами его не видно было
света.
Над
дверью того дома имелось нечто вроде навеса, служившего балконом. Рядом с
парадной дверью находилась каменная скамья – единственное украшение
фасада.
Скамья
эта представляла собою сочетание приятного с полезным, ибо с ее помощью путники
взбирались на своих мулов или лошадей.
– Поглядим
на вашу кирасу, – сказал торговец, когда они зашли под навес.
– Вот
она.
– Подождите:
мне почудилось в доме какое-то движение.
– Нет,
это там, напротив.
Действительно,
напротив стоял трехэтажный дом, и в окнах верхнего этажа порою, словно
украдкой, мелькал свет.
– Давайте
поскорее, – сказал торговец, ощупывая кирасу.
– А
какая она тяжелая! – сказал Самюэль.
– Старая,
массивная, таких теперь уже не употребляют.
– Произведение
искусства.
– Шесть
экю, хотите?
– Как,
шесть экю! А там вы дали целых десять за ломаный железный нагрудник!
– Шесть
экю – да или нет? – повторил торговец.
– Но
обратите же внимание на резьбу!
– Я
перепродаю на вес, при чем тут резьба?
– Ого!
Здесь вы торгуетесь, – сказал Самюэль, – а там вы давали, сколько с
вас спрашивали.
– Могу
добавить еще одно экю, – нетерпеливо произнес торговец.
– Да
здесь одной позолоты на четырнадцать экю!
– Ладно,
давайте договоримся поскорее, – сказал торговец, – или же разойдемся
подобру-поздорову.
– Странный
вы все-таки торговец, – сказал Самюэль. – Дела свои вы обделываете
тайком, вопреки королевским указам, и при этом еще торгуетесь с порядочными
людьми.
– Ну,
ну, не кричите так громко.
– О,
мне ведь бояться нечего, – повысил голос Самюэль, – я не занимаюсь
незаконной торговлей, и прятаться мне незачем.
– Хорошо,
хорошо, берите десять экю и молчите.
– Десять
экю? Я же говорю вам, что это стоимость одной только позолоты. Ах, вы
намереваетесь улизнуть?
– Да
нет же, ведь вот бешеный!
– Знайте,
что, если вы попытаетесь скрыться, я вызову стражу!
Эти
слова Самюэть произнес так громко, что уже как бы привел свою угрозу в
исполнение.
Над
балконом дома, у которого происходил торг, распахнулось маленькое окошко.
Торговец с ужасом услышал скрип открывающейся рамы.
– Хорошо,
хорошо, – сказал он, – вижу, что мне надо на все соглашаться. Вот вам
пятнадцать экю, а теперь уходите.
– Ну
и хорошо, – сказал Самюэль, кладя в карман деньги.
– Наконец-то.
– Но
эти пятнадцать экю я должен отдать своему хозяину, – продолжал
Самюэль, – а мне тоже надо бы что-нибудь получить.
Торговец
быстро оглянулся по сторонам и стал вынимать из ножен кинжал. Он явно
намеревался уже полоснуть шкуру Самюэля, так что тому бы никогда не пришлось
приобретать новую кирасу взамен проданной. Но Самюэль был начеку, как воробей в
винограднике: он подался назад.
– Да,
да, милейший торговец. Я твой кинжал вижу. Но вижу и еще кое-что: там, на
балконе, стоит человек, и он видит тебя.
Торговец,
мертвенно-бледный от страха, поглядел туда, куда указывал Самюэль, и
действительно заметил на балконе какое-то необычайное существо высокого роста,
завернувшееся в халат из кошачьих шкурок: этот аргус не упустил из их беседы ни
единого звука, ни одного жеста.
– Ладно,
уж вы из меня просто веревки вьете, – произнес торговец со смешком,
оскалив зубы как шакал, – вот еще одно экю. Дьявол тебя задави, –
прошептал он тихонько.
– Спасибо, –
сказал Самюэль, – желаю удачи.
Он
кивнул скупщику кирас и, хихикая, удалился.
Торговец,
оставшийся один на улице, поднял с земли кирасу Пертинакса и стал засовывать ее
в латы Фурнишона.
Буржуа,
стоявший на балконе, продолжал смотреть вниз. Когда торговец был в самом
разгаре дела, он обратился к нему:
– Вы,
сударь, кажется, скупаете старые доспехи?
– Да
нет же, милостивый государь, – ответил несчастный, – тут просто
случай такой представился.
– Так
этот случай и мне очень подходит.
– В
каком смысле, сударь? – спросил торговец.
– Представьте
себе, что у меня тут под рукой целая груда старого железа, от которой мне
хотелось бы избавиться.
– Я
не отказался бы от покупки; но сейчас, вы сами видите, у меня руки полные.
– Я
все-таки покажу вам доспехи.
– Не
стоит, я истратил все деньги.
– Пустяки,
я вам поверю в долг, вы, на мой взгляд, человек вполне порядочный.
– Благодарю
вас, но меня ждут.
– Странное
дело, ваше лицо мне как будто знакомо! – заметил буржуа.
– Мое? –
сказал торговец, тщетно стараясь совладать с дрожью.
– Посмотрите
на эту каску, – сказал буржуа, протягивая к себе названный предмет своей
длинной ногой: он не хотел отходить от окошка, чтобы торговец не смог от него
улизнуть.
И тут
же, нагнувшись через балкон, он положил каску прямо в руки торговца.
– Вы
меня знаете? – переспросил тот. – То есть вам показалось, будто вы
меня знаете.
– Да
нет же, я вас отлично знаю. Ведь вы…
Буржуа,
казалось, искал в своей памяти. Торговец ждал, не шевелясь.
– Ведь
вы Никола…
Лицо
торговца исказилось, каска в его руке задрожала.
– Никола?! –
повторил он.
– Никола
Трюшу, торговец скобяными изделиями с улицы Коссонери.
– Нет,
нет, – ответил торговец. Он улыбнулся и вздохнул, словно у него гора с
плеч свалилась.
– Не
важно, у вас честное лицо. Так вот, я бы продал полные доспехи, – кирасу,
наручни и шпагу.
– Учтите,
сударь, что это запрещенный род торговли.
– Знаю,
тот, у кого вы только что купили кирасу, кричал об этом достаточно громко.
– Вы
слышали?
– Отлично
слышал. Вы очень щедро расплатились. Это-то и навело меня на мысль договориться
с вами. Но будьте спокойны, я не вымогатель, так как знаю, что такое коммерция.
Я сам в свое время торговал.
– А,
и чем же именно?
– Что
я продавал?
– Да.
– Льготы
и милости.
– Отличное
предприятие.
– Да,
я преуспел и теперь, как видите, – буржуа.
– С
чем вас и поздравляю.
– Поэтому
я любитель удобств и продаю старое железо, которое только место занимает.
– Вполне
понятно.
– У
меня имеются также набедренник и еще перчатки.
– Но
мне всего этого не нужно.
– Мне
тоже.
– Я
бы взял только кирасу.
– Вы
покупаете только кирасы?
– Да.
– Странно.
Ведь вы же в конце концов все перепродаете на вес, так вы, по крайней мере,
сами заявляли, а железо всегда железо.
– Это
верно, но, знаете ли, предпочтительно…
– Как
вам угодно: купите одну кирасу.., или, пожалуй, вы правы: не надо ничего
покупать.
– Что
вы хотите сказать?
– Хочу
сказать, что в такое время, как наше, оружие может каждому пригодиться.
– Что
вы! Сейчас ведь мир.
– Друг
любезный, если бы у нас царил мир, никто бы, черт возьми, не стал скупать кирасы.
Мне вы этого не рассказывайте.
– Сударь!
– Да
еще скупать их тайком.
Торговец
сделал движение, видимо, намереваясь удалиться.
– Но,
по правде-то сказать, чем больше я на вас гляжу, – сказал буржуа, –
тем сильнее во мне уверенность, что я вас знаю. Нет, вы не Никола Трюшу, но я
вас все-таки знаю.
– Молчите.
– И
если вы скупаете кирасы…
– Так
что же?
– Так
я уверен, ради дела, угодного богу.
– Замолчите!
– Я
от вас просто в восторге, – произнес буржуа, протягивая с балкона
длиннющую руку, которая крепко вцепилась в руку торговца.
– Но
вы-то сами кто такой, черт побери?
– Я –
Робер Брике, по прозванию гроза еретиков, лигист и пламенный католик. Теперь я
вас безусловно узнал.
Торговец
побледнел как мертвец.
– Вы
Никола… Грембло, кожевенщик из «Бескостной коровы».
– Нет,
вы ошиблись. Прощайте, мэтр Робер Брике, очень рад, что с вами познакомился.
И
торговец повернулся спиной к балкону.
– Что
же это, вы хотите уйти?
– Как
видите.
– И
не возьмете у меня доспехов?
– Я
же сказал вам, что у меня нет денег.
– Я
пошлю с вами своего слугу.
– Это
невозможно.
– Как
же нам тогда сделать?
– Да
никак: останемся каждый при своем.
– Ни
за что, разрази меня гром, уж очень мне хочется покороче с вами познакомиться.
– Ну,
а я хочу поскорее с вами распрощаться, – ответил торговец. Решив на этот
раз бросить свои кирасы и все потерять, лишь бы его не узнали, он дал тягу.
Но от
Робера Брике было не так-то легко избавиться. Он перекинул ногу через перила
балкона, спустился на улицу, причем ему даже почти не пришлось делать прыжка,
и, пробежав шагов пять-шесть, догнал торговца.
– Что,
вы с ума сошли, приятель? – спросил он, кладя свою большую руку на плечо
бедняги. – Если бы я был вам недруг и хотел, чтобы вас арестовали, мне
стоило бы только крикнуть: как раз сейчас стража проходит по улице Августинцев.
Но черт меня побери, если я не считаю вас своим другом. И вот вам
доказательство: теперь-то я безусловно припоминаю ваше имя.
На этот
раз торговец рассмеялся.
Робер
Брике загородил ему дорогу.
– Вас
зовут Никола Пулен, – сказал он, – вы чиновник парижского городского
суда. Я же помнил, что тут не без какого-то Никола.
– Я
погиб! – прошептал торговец.
– Наоборот:
вы спасены, разрази меня гром. Никогда вы не сможете совершить ради святого
дела все то, что намерен совершить я.
Никола
Пулен застонал.
– Ну,
ну, мужайтесь, – сказал Робер Брике. – Придите в себя. Вы обрели
брата, брата Робера Брике. Возьмите одну кирасу, а я возьму две других. Сверх
того я дарю вам свои наручни, набедренники и перчатки. А теперь – вперед и
да здравствует Лига!
– Вы
пойдете со мной?
– Я
помогу вам донести куда следует доспехи, благодаря которым мы одолеем
филистимлян: указывайте дорогу, я следую за вами.
В душу
несчастного судейского чиновника запала, правда, искра вполне естественного
подозрения, но она погасла, едва вспыхнув.
«Если бы
он хотел погубить меня, – подумал Пулен, – стал бы он признаваться,
что я ему знаком?»
Вслух же
он сказал:
– Что
ж, раз вы непременно этого желаете, пойдемте со мной.
– На
жизнь и на смерть с вами! – вскричал Робер Брике, сжимая в своей руке руку
вновь обретенного союзника. Другой рукой он ликующим жестом высоко поднял свой
груз железного лома.
Оба
пустились в путь.
Минут
через двадцать Никола Пулен добрался до Маре. Он был весь в поту, разгоряченный
не только быстрой ходьбой, но и живостью беседы на политические темы.
– Какого
воина я завербовал! – прошептал Никола Пулен, останавливаясь неподалеку от
дворца Гизов.
«Я так и
полагал, что мои доспехи пойдут сюда», – подумал Брике.
– Друг, –
сказал Никола Пулен, с трагическим видом поворачиваясь к Брике, стоявшему тут
же с самым невинным выражением лица, – даю вам одну минуту на размышление,
прежде чем вы вступите в логово льва. Вы еще можете удалиться, если совесть у
вас не чиста.
– Ну
что там! – сказал Брике. – Я еще и не то видывал. Et non intremuit
medulla mea [2], – продекламировал
он. – Ах, простите, вы, может быть, не владеете латынью?
– А
вы владеете?
– Сами
можете судить.
«Ученый,
смелый, сильный, состоятельный – какая находка для нас!» – подумал
Пулен.
– Что
ж, войдем.
И он
повел Брике к огромным воротам дворца Гизов, которые и открылись после третьего
удара бронзового молотка.
Двор был
полон стражи и еще каких-то людей, закутанных в плащи и бродивших взад и
вперед, подобно теням.
Света в
окнах дворца не было видно. В одном углу стояли наготове восемь оседланных и
взнузданных лошадей.
Удары
молотка заставили большинство собравшихся здесь людей обернуться и даже
выстроиться в шеренгу для встречи вновь прибывших.
Тогда
Никола Пулен, наклонившись к уху человека, выполнявшего функции привратника и
приоткрывшего дверное окошечко, назвал свое имя.
– Со
мною верный товарищ, – добавил он.
– Проходите,
господа, – вымолвил привратник.
– Отнесите
это на склад, – сказал тогда Пулен, передавая привратнику три кирасы и
другие части доспехов, полученные от Робера Брике.
«Отлично!
У них, оказывается, есть склад», – подумал тот.
– Просто
замечательно, черт побери! Вы прекрасный организатор, мессир прево.
– Да,
да, мозгами шевелить мы умеем, – самодовольно улыбаясь, ответил
Пулен. – Но пойдемте же, я вас представлю.
– Не
стоит, – сказал на это буржуа. – Я очень застенчив. Если мне разрешат
остаться – большего и не потребуется. Когда же я докажу, что достоин доверия,
то и сам представлюсь; по словам греческого писателя: за меня будут
свидетельствовать мои дела.
– Как
вам угодно, – ответил судейский. – Подождите меня здесь.
И он
отправился приветствовать собравшихся во дворе, большей частью здороваясь с
ними за руку.
– Чего
мы ждем? – спросил чей-то голос.
– Хозяина, –
ответил другой.
В этот
момент какой-то человек высокого роста как раз входил во дворец. Он услышал
последние слова, которыми обменялись таинственные посетители.
– Господа, –
промолвил он, – я явился от его имени.
– Ах,
да это господин Мейнвиль! – вскричал Пулен.
«Э,
оказывается, я среди знакомых», – подумал Брике и тотчас же постарался
скорчить гримасу, которая делала его неузнаваемым.
– Господа,
мы теперь в сборе. Давайте побеседуем, – снова раздался голос того, кто
заговорил первым.
«А,
прекрасно, – заметил про себя Брике, – номер два. Это мой прокурор,
мэтр Марто».
И он
переменил гримасу с легкостью, доказывавшей, как привычны были ему подобные
упражнения.
– Пойдемте
наверх, господа, – произнес Пулен.
Господин
де Мейнвиль прошел первым, за ним Никола Пулен. Люди в плащах последовали за
Никола Пуленом, а за ними уже Робер Брике.
Все
поднялись по ступеням наружной лестницы, приведшей их к входу в какую-то
сводчатую галерею.
Робер
Брике поднимался вместе с другими, шепча про себя:
«А
паж-то, где же этот треклятый паж?»
|