Глава 22.
О ТОМ, КАК В НАВАРРЕ
ОХОТИЛИСЬ НА ВОЛКОВ
Бросив
беглый взгляд на приготовления к отъезду, Шико вполголоса сказал себе, что
охота короля Генриха Наваррского отнюдь не отличается той пышностью, какою
славились охоты короля Генриха Французского.
Вся
свита его величества состояла из каких-нибудь двенадцати-пятнадцати придворных,
среди которых Шико увидел виконта де Тюренна, предмет супружеских
препирательств.
К тому
же, так как все эти господа были богаты только по видимости, так как им не
хватало средств не только на бесполезные, но подчас и на необходимые расходы,
почти все они явились не в охотничьих костюмах того времени, а в шлемах и
латах, что побудило Шико спросить, не обзавелись ли гасконские волки в своих
лесах мушкетами и артиллерией.
Генрих
услыхал этот вопрос, хотя и не обращенный прямо к нему; подойдя к Шико, он
коснулся его плеча и сказал:
– Нет,
сынок, гасконские волки не обзавелись ни артиллерией, ни мушкетами; но это
опасные звери, у них острые зубы и когти, и они завлекают охотников в такие
дебри, где легко разодрать одежду о колючки; но можно разодрать шелковый или
бархатный камзол и даже суконную или кожаную безрукавку, латы же всегда
останутся целехоньки.
– Это,
конечно, объяснение, – проворчал Шико, – но не очень убедительное.
– Что
поделаешь! – сказал Генрих. – Другого у меня нет.
– Стало
быть, я должен им удовлетвориться?
– Это
самое лучшее, что ты можешь сделать, сынок.
– Пусть
так!
– В
этом «пусть так» звучит скрытое порицание, – заметил, смеясь,
Генрих, – ты сердишься на меня за то, что я тебя растормошил, чтобы взять
с собой на охоту?
– Правду
сказать – да.
– И
ты отпускаешь остроты?
– Разве
это запрещено?
– Нет,
нет, дружище, в Гаскони острословие – ходячая монета.
– Понимаете,
сир, я ведь не охотник, – ответил Шико, – нужно же мне, отпетому
лентяю, который век слоняется без дела, чем-нибудь заняться; а вы тем временем
усы облизываете, учуяв запах несчастных волков, которых все вы, сколько вас тут
есть, двенадцать или пятнадцать, дружно затравите!
– Так,
так, – воскликнул король, снова расхохотавшись после этого язвительного
выпада, – сперва ты высмеял нашу одежду, а теперь – нашу
малочисленность. Потешайся, потешайся, любезный друг Шико!
– О!
Сир!
– Согласись,
однако, сын мой, что ты недостаточно снисходителен. Беарн не так обширен, как
Франция; там короля всегда сопровождают двести ловчих, а у меня их, как видишь,
всего-навсего двенадцать.
– Верно,
сир.
– Но, –
продолжал Генрих, – ты, пожалуй, подумаешь, что я бахвалюсь на гасконский
лад? Слушай же! Зачастую здесь – у вас-то этого не бывает – поместные
дворяне, узнав, что я выехал на охоту, покидают свои дома, замки, мызы и
присоединяются ко мне; таким образом, у меня иногда получается довольно
внушительная свита.
– Вот
увидите, сир, – ответил Шико, – мне не доведется присутствовать при
таком зрелище; в самом деле, мне сейчас не везет.
– Кто
знает? – сказал Генрих все с тем же задорным смехом.
Охотники
миновали городские ворота, оставили Нерак далеко позади и уже с полчаса скакали
по большой дороге, как вдруг Генрих, заслонив глаза рукой, сказал, обращаясь к
Шико:
– Погляди,
да погляди же! Мне кажется, я не ошибся.
– А
что там такое? – спросил Шико.
– Видишь,
вон там, у заставы местечка Муара, я, сдается мне, увидел всадников.
Шико
привстал на стременах.
– Право
слово, ваше величество, похоже, что так.
– А
я в этом уверен.
– Да,
это всадники, – подтвердил Шико, всматриваясь, – но никак не
охотники.
– Почему
ты так решил?
– Потому
что они вооружены, как Роланды и Амадисы, – ответил Шико.
– Дело
не в обличье, любезный мой Шико; ты, наверно, уже приметил, глядя на нас, что
об охотнике не следует судить по платью.
– Эге! –
воскликнул Шико. – Да я там вижу по меньшей мере две сотни всадников!
– Ну
и что же из этого следует, сын мой? Что Муара выставляет мне много людей.
Шико
чувствовал, что его любопытство разгорается все сильнее.
Отряд,
численность которого Шико преуменьшил в своих предположениях, состоял из
двухсот пятидесяти всадников, которые безмолвно присоединились к королевской
свите; у них были хорошие кони, добротное оружие, и командовал ими человек
весьма благообразный, который с учтивым и преданным видом поцеловал Генриху
руку.
Вброд
перешли Жерс; в ложбине, между реками Жерс и Гаронной, оказался второй отряд,
насчитывавший около сотни всадников; приблизившись к Генриху, начальник отряда
стал, по-видимому, извиняться в том, что привел так мало охотников; выслушав
его, Генрих протянул ему руку.
Продолжая
путь, достигли Гаронны; так же, как перешли вброд Жерс, стали переходить
Гаронну, но Гаронна намного глубже, неподалеку от противоположного берега дно
ушло из-под ног лошадей, и переправу пришлось завершить вплавь; все же, вопреки
ожиданию, всадники благополучно добрались до берега.
– Боже
правый! – воскликнул Шико. – Что за странные учения устраивает ваше
величество! У вас есть мосты и повыше и пониже Ажана, а вы зачем-то мочите латы
в воде!
– Друг
мой Шико, – сказал в ответ Генрих, – мы ведь дикари, поэтому нам
многое простительно; ты отлично знаешь, что мой брат, покойный король Карл,
называл меня своим кабаном, а кабан (впрочем, ты же ведь не охотник, тебе это
неизвестно), кабан никогда не сворачивает с пути, а всегда идет напролом; вот я
и подражаю ему, раз я ношу эту кличку; я тоже никогда не сворачиваю в сторону. Если
путь мне преграждает река, я переплываю ее; если передо мной встает
город, – гром и молния! – я его проглатываю, словно пирожок!
Эта
шутка Беарнца вызвала дружный хохот окружающих.
Один
только г-н де Морнэ, все время ехавший рядом с королем, не рассмеялся, а лишь
закусил губу, что у него было признаком необычайной веселости.
– Морнэ
сегодня в отличном расположении духа, – радостно шепнул Беарнец, наклонясь
к Шико. – Он посмеялся моей шутке.
Шико
мысленно спросил себя, над кем из них обоих ему следует смеяться: над
господином ли, счастливым, что рассмешил слугу, или над слугой, которого так
трудно развеселить.
Но над
всеми мыслями и чувствами Шико преобладало изумление.
После
переправы через Гаронну, приблизительно в полулье от реки, Шико заметил сотни
три всадников, укрывавшихся в сосновом лесу.
– Ого-го!
Ваше величество, – тихонько сказал он Генриху, – уж не завистники ли
это, прослышавшие о вашей охоте и намеренные помешать ей?
– Отнюдь
нет, – ответил Генрих, – на этот раз, сынок, ты снова ошибся; эти
люди – друзья, выехавшие навстречу нам из Пюимироля, самые настоящие
друзья.
– Тысяча
чертей! Государь, в вашей свите скоро будет больше людей, чем вы найдете
деревьев в лесу!
– Шико,
дитя мое, – молвил Генрих, – я думаю, – да простит меня
бог! – что весть о твоем прибытии успела разнестись повсюду и что люди
сбегаются со всех концов страны, желая почтить в твоем лице короля Франции,
послом которого ты являешься.
Шико был
достаточно сметлив, чтобы понять, что с некоторого времени над ним насмехаются.
Это не рассердило его, но несколько встревожило.
День
закончился в Монруа, где местные дворяне, собравшиеся в таком множестве, словно
их заранее предупредили о том, что король Наваррский проездом посетит их город,
предложили ему роскошный ужин, в котором Шико с восторгом принял участие, ибо
охотники не сочли нужным остановиться в пути для столь маловажного дела, как
обед, и, следовательно, ничего не ели со времени выезда из Нерака.
Генриху
отвели самый лучший дом во всем городе; половина свиты расположилась на той
улице, где ночевал король, другая половина – в поле за городскими
воротами.
– Когда
же мы начнем охотиться? – спросил Шико у Генриха в ту минуту, когда слуга
снимал с короля Наваррского сапоги.
– Мы
еще не вступили в те края, где водятся волки, любезный мой Шико, – ответил
Генрих.
– А
когда мы туда попадем, сир?
– Любопытствуешь?
– Нет,
сир, но сами понимаете, хочется знать, куда направляешься.
– Завтра
узнаешь, сынок, а покамест – ложись сюда, на эти подушки, слева от меня;
Морнэ уже храпит справа, слышишь?
– Черт
возьми! – воскликнул Шико. – Он во сне более красноречив, чем наяву.
– Верно, –
согласился Генрих. – Морнэ не болтлив; но его надо видеть на охоте, вот и
увидишь.
День
едва занялся, когда топот множества коней разбудил и Шико, и короля
Наваррского.
Старый
дворянин, пожелавший самолично прислуживать королю за столом, принес Генриху
завтрак – горячее, обильно приправленное пряностями, вино и ломти хлеба,
намазанные медом. Спутникам короля – Морнэ и Шико – завтрак подали
слуги этого дворянина.
Тотчас
после завтрака протрубили сбор.
– Пора,
пора! – воскликнул Генрих. – Сегодня нам предстоит долгий путь. По
коням, господа, по коням!
Шико с
изумлением увидел, что королевская свита увеличилась еще на пятьсот человек.
Эти пятьсот всадников прибыли ночью.
– Чудеса
да и только! – воскликнул он. – Ваше величество, это уже не свита и
даже не отряд, а целое войско!
Генрих
ответил ему тремя словами:
– Подожди,
подожди малость!
В
Лозерте ко всей этой коннице присоединились шестьсот пехотинцев.
– Пехота! –
вскричал Шико. – Пешеходы!
– Загонщики, –
пояснил король. – Всего-навсего загонщики!
Шико
насупился и с этой минуты хранил упорное молчание.
Раз
двадцать устремлял он взгляд на поля, иными словами, раз двадцать у него
мелькала мысль о побеге. Но ведь Шико, по всей вероятности, как представитель
короля Французского имел почетную стражу, которой, по-видимому, было приказано
тщательно охранять это чрезвычайно важное лицо, вследствие чего каждое его
движение сразу повторяли десять человек.
Это не
понравилось Шико, и он выразил королю свое недовольство.
– Что
ж! – ответил Генрих. – Пеняй на себя, сынок; ты хотел бежать из
Нерака, и я боюсь, как бы на тебя опять не нашла эта блажь.
– Сир, –
сказал Шико, – даю вам честное слово дворянина, что я и не попытаюсь
бежать.
– Вот
это дело!
– К
тому же, – продолжал Шико, – это было бы ошибкой с моей стороны.
– Ошибкой?
– Да,
потому что, если я останусь, я, сдается мне, увижу кое-что весьма любопытное.
– Ну
что ж! Я очень рад, что таково твое мнение, любезный мой Шико, потому что я
тоже придерживаюсь его.
Во время
этого разговора они проезжали по городу Монкюк, и к войску прибавились четыре
полевые пушки.
– Сир, –
сказал Шико, – возвращаюсь к своей первоначальной мысли: видно, здешние
волки – какие-то совсем особенные, и им выказывают внимание, которого
обыкновенных волков никогда не удостаивают, – против них выставляют
артиллерию!
– А!
Ты это заметил? – воскликнул Генрих. – Такая у жителей Монкюка
причуда! С тех пор как я им подарил для учений эти четыре пушки, купленные в
Испании по моему приказу и тайком вывезенные оттуда, они всюду таскают их за
собой.
– Но
все-таки, сир, – негромко спросил Шико, – сегодня мы прибудем на
место?
– Нет.
Завтра.
– Завтра
утром или завтра вечером?
– Завтра
утром.
– Стало
быть, – не унимался Шико, – мы будем охотиться вблизи Кагора, не так
ли, сир?
– Да,
в тех местах, – ответил король.
– Как
же так, сир? Вы взяли с собой, чтобы охотиться на волков, пехоту, конницу и
артиллерию, а королевское знамя забыли захватить? Вот тогда этим достойным
зверям был бы оказан полный почет!
– Гром
и молния! Знамя не забыли взять, Шико, – мыслимое ли это дело! Только его
держат в чехле, чтобы не запачкать! Но уж если, сын мой, тебе так хочется
знать, какое знамя ведет тебя вперед, тебе его покажут, и оно прекрасно! Вынуть
знамя из чехла, – приказал король, – господин Шико желает внимательно
разглядеть наваррский герб!
– Нет,
нет, это лишнее, – заявил Шико, – потом успеется! Оставьте его там,
где оно сейчас: ему хорошо!
– Впрочем,
можешь быть покоен, – сказал король, – ты увидишь его в свое время и
на своем месте.
Вторую
ночь провели в Катюсс, приблизительно так же, как первую; после того как Шико
дал слово, что не попытается бежать, на него перестали обращать внимание.
Шико
прогулялся по городку и дошел до передовых постов. Со всех сторон к войску
короля Наваррского стекались отряды численностью в сто, полтораста, двести
пятьдесят человек. В ту ночь отовсюду прибывала пехота.
«Какое
счастье, что мы не держим путь в Париж, – сказал себе Шико, – туда мы
явились бы со стотысячной армией».
Наутро,
в восемь часов, Генрих и его войско – тысяча пехотинцев и две тысячи
конников – были в виду Кагора. Город оказался готовым к обороне. Дозорные
успели поднять тревогу, и г-н де Везен тотчас принял меры предосторожности.
– А!
Вот оно что! – воскликнул король, когда Морнэ сообщил ему эту
новость. – Нас опередили! Это досадно!
– Придется
вести осаду по всем правилам, ваше величество, – сказал Морнэ, – мы
ждем еще тысячи две людей; это столько, сколько нам нужно, чтобы, по крайней
мере, уравновесить силы.
– Соберем
совет, – сказал де Тюренн, – и начнем рыть траншеи.
Шико с
растерянным видом наблюдал все эти приготовления, слушал все эти разговоры.
Задумчивое, словно пришибленное выражение лица короля Наваррского подтверждало
его подозрения, что Генрих неважный полководец, и только эта мысль придавала
ему некоторую бодрость.
Генрих
дал всем высказаться и, пока присутствующие поочередно выражали свое мнение,
оставался нем как рыба.
Внезапно
он очнулся от своего раздумья, поднял голову и повелительным голосом сказал:
– Вот
что нужно сделать, господа. У нас три тысячи человек и, по вашим словам, Морнэ,
вы ждете еще две тысячи?
– Да,
сир.
– Всего
это составит пять тысяч; при правильной осаде нам за два месяца перебьют тысячи
полторы; их гибель внесет уныние в ряды уцелевших; нам придется снять осаду и
отступить, а отступая, мы потеряем еще тысячу, то есть в общей сложности
половину всех наших сил. Так вот, пожертвуем немедленно пятьюстами и возьмем
Кагор.
– Каким
образом, ваше величество? – спросил де Морнэ.
– Любезный
друг, мы прямиком направимся к ближайшим воротам; на пути нам встретится ров;
мы заполним его фашинами; мы потеряем человек двести убитыми и ранеными, но
пробьемся к воротам.
– Что
дальше, ваше величество?
– Пробившись
к воротам, мы взорвем их петардами и займем город. Не так уж это трудно.
Шико в
ужасе глядел на Генриха.
– Да, –
проворчал он, – вот уж истый гасконец – труслив и хвастлив; ты, что
ли, пойдешь закладывать петарды под ворота?
В ту же
минуту, словно в ответ на брюзжанье Шико, Генрих прибавил:
– Не
будем терять время понапрасну, господа! Не дадим жаркому остыть! Вперед –
за мной, кто мне предан!
Шико
подошел к де Морнэ, которому за весь путь не успел сказать ни слова.
– Неужели,
граф, – шепнул он ему, – вам хочется, чтобы вас всех изрубили?
– Господин
Шико, это нам нужно, чтобы как следует воодушевиться, – спокойно ответил
де Морнэ.
– Но
ведь могут убить короля!
– Полноте,
у его величества надежная кольчуга!
– Впрочем, –
сказал Шико, – я полагаю, он не так безрассуден, чтобы ринуться в гущу
схватки?
Морнэ
пожал плечами и повернулся к Шико спиной.
«Право
слово, – подумал Шико, – он все же более приятен, когда спит, чем
когда бодрствует, когда храпит, чем когда говорит; во сне он более учтив».
|